липкие комочки, - тогда бы ты не спрашивал! А что в них интересного, просто
старые кладбища! Всякие там Изиды и абсиды, Аммоны и фараоны! Кому они
нужны? А то еще был там Бельцони *, или как его звали, - его за ноги
вытащили из пирамиды, где он чуть не задохся от пыли и летучих мышей. У нас
все девицы говорят, так ему и надо, и пусть бы ему было еще хуже, и жаль,
что он совсем там не удушился!
рядом, но уже не под руку, - и время от времени то он, то она
останавливается и рассеянно ворошит ногой опавшие листья.
нас с тобой не получается, Роза.
обиженно надувает губки.
отзывалась о моей профессии, о моем месте назначения...
удивленно выгибая свои тонкие брови. - Ты мне никогда не говорил. Если
собираешься, надо было меня предупредить. Я не могу знать твоих намерений.
великаншу? И она будет, будет, будет пудрить себе нос! - запальчиво кричит
Роза в комической вспышке упрямства.
говорит со вздохом Эдвин.
этого Бельцони, так он, кажется, уже умер - надеюсь, во всяком случае, что
умер, - и я не понимаю, какая тебе обида в том, что его тащили за ноги и что
он задохся?
нас прогулка, а?
сейчас же убегу наверх и буду плакать, плакать, плакать, так что и на урок
танцев не смогу выйти, так это будет твоя вина, имей в виду!
слезами. - Если б мы могли быть просто друзьями! Но нам нельзя - и от этого
все у нас не ладится. Эдди, я еще так молода, за что мне такое большое
горе?.. Иногда у меня бывает так тяжело на сердце! Не сердись, я знаю, что и
тебе не легко. Насколько было бы лучше, если б мы не обязаны были
пожениться, а только могли бы, если б захотели! Я сейчас говорю серьезно, я
не дразню тебя. Попробуем хоть на этот раз быть терпеливыми, простим друг
другу, если кто в чем виноват !
хотя и слегка задетый заключенным в ее словах напоминанием о том, что он
насильственно ей навязан, - Эдвин молча смотрит, как она плачет и рыдает,
обеими руками прижимая платок к лицу; потом она немного успокаивается;
потом, изменчивая, как дитя, уже смеется над собственной чувствительностью.
Тогда Эдвин берет ее под руку и ведет к ближайшей скамейке под вязами.
инженерного дела - да и в нем-то, может, не бог знает как сведущ, - но я
всегда стараюсь поступать по совести. Скажи мне, Киска: нет ли
кого-нибудь... ведь это может быть... право, не знаю, как и приступиться к
тому, что я хочу сказать... Но я должен, прежде чем мы расстанемся... одним
словом, нет ли какого-нибудь другого молодого...
спрашиваешь, но - нет, нет, нет!
это мгновение широкая волна звуков - орган и хор - проносится над их
головами. Оба сидят и слушают, как растет и вздымается торжественный напев;
в памяти Эдвина вновь оживают признания, услышанные им прошлой ночью, и он
сызнова удивляется: как мало общего между этой музыкой и мучительным
разладом в душе того человека!
промелькнувшими в его голове мыслями.
легким движением касается его руки. - Они все сейчас выйдут, - уйдем скорее!
О, как гремит этот аккорд! Но не надо слушать, уйдем! Скорей, скорей!
собора. Теперь они идут под руку, размеренно и степенно, вдоль по Главной
улице к Женской Обители. У ворот Эдвин оглядывается - улица пуста - и
наклоняется к Розовому Бутончику.
беззаботная школьница.
надышу тебе в нее поцелуй!
касается его сложенных горсткой пальцев; потом, все еще держа его руку, она
пытливо заглядывает ему в ладонь.
на ладонь и сразу видите все, что будет с человеком. Ты не видишь там нашего
счастливого будущего?
никому из них не кажется счастливым в тот момент, когда растворяются и снова
затворяются тяжелые двери, и она исчезает в доме, а он медленно уходит
прочь.
ГЛАВА IV
самодовольной тупости и чванства, - взглядом, скорее традиционным, чем
справедливым, как и многие другие наши взгляды, - то самый отъявленный осел
во всем Клойстергэме это, без сомнения, тамошний аукционист, мистер Томас
Сапси.
ошибке на улице, принимая его за настоятеля; и даже, случалось, величали его
"ваше преосвященство", в уверенности, что это сам епископ, нежданно
прибывший в Клойстергэм без своего капеллана.
своими манерами. Он даже пытался (продавая с аукциона земельную
собственность) возглашать цены этак слегка нараспев, чтобы еще больше
походить на духовное лицо. А когда мистер Сапси со своего возвышения
объявляет о закрытии торгов, он всегда при этом воздевает вверх руки, словно
бы благословляя собравшихся маклеров, и проделывает это так эффектно, что
куда уж до него нашему скромному и благовоспитанному настоятелю.
клойстергэмцев, включая и неверующих в его мудрость, подтвердят, если их
спросить, что мистер Сапси является украшением их родного города. Он
обладает многими способствующими популярности качествами: он напыщен и глуп;
говорит плавно, с оттяжечкой; ходит важно, с развальцем; а при разговоре все
время делает плавные округлые жесты, словно собирается совершить конфирмацию
над своим собеседником. Лет ему за пятьдесят, а пожалуй, ближе к
шестидесяти; у него круглое брюшко, отчего по жилету разбегаются поперечные
морщинки; по слухам он богат; на выборах всегда голосует за кандидата,
представляющего интересы состоятельных и респектабельных кругов; и, кроме
того, он непоколебимо уверен, что с тех пор как он был ребенком, только он
один вырос и стал взрослым, а все прочие и доныне несовершеннолетние; так
чем же может быть эта набитая трухой голова, как не украшением Клойстергэма
и местного общества?
Женской Обители. Дом этот относится к той же эпохе, что и Женская Обитель, и
лишь кое-где был впоследствии переделан на более современный лад - по мере
того как неуклонно вырождающиеся поколения стали воздух и свет предпочитать
чуме и тифозной горячке. Над входной дверью красуется вырезанная из дерева
человеческая фигура вполовину натуральной величины, долженствующая
изображать отца мистера Сапси в тоге и завитом парике, занятого продажей с
аукциона. Смелость замысла и естественное положение мизинца и молотка на
столике неоднократно вызывали восхищение зрителей.
выходящей окнами на мощеный задний двор: дальше виден сад, отделенный
изгородью. В камине пылает огонь, что, пожалуй, еще слишком рано по времени
года, но очень приятно в такой прохладный осенний вечер; мистер Сапси может
позволить себе подобную роскошь. На столе перед камином стоит бутылка
портвейна, а вокруг по стенам расположились характерные для мистера Сапси
предметы: его собственный портрет, часы с восьмидневным заводом и барометр.
Они характерны для мистера Сапси потому, что себя он противополагает всему
остальному человечеству, свой барометр - погоде, и свои часы - времени.
принадлежностями и на ней исписанный лист бумаги. Мистер Сапси поглядывает
на этот лист и с горделивым видом читает про себя написанное; затем встает
и, запустив большие пальцы в проймы жилета, неторопливо прохаживается по
Роллинс Джеймс
Конюшевский Владислав
Березин Федор
Роллинс Джеймс
Лукьяненко Сергей
Бажанов Олег