неблагодарные дочери у таких матерей. В разгар этих бессвязных речей она
вдруг умолкает, смотрит на дочь, восклицает, что у нее в голове мутится, и
прячет лицо в подушку.
рукой ее шею и с ужасом бормочет:
вернусь домой?
майор... это ужасное слово, когда мы уезжали... ведь это неправда? Эдит! -
Она вскрикивает и широко раскрывает глаза. - Ведь со мною этою быть не может
?
подле нее, и беспокойные волны всю ночь напролет взывают к ним обеим. Каждую
ночь волны твердят до хрипоты все те же таинственные речи: песчаные гребни
бороздят берег; морские птицы взмывают и парят; ветры и облака летят по
неисповедимым своим путям; белые руки манят в лунном свете, зазывая в
невидимую далекую страну.
словам, это рука статуи с какого-то надгробия - занесена, чтобы нанести ей
удар. Наконец она опускается, и безгласная старуха простерта на кровати, она
скрючена и сморщена, и половина ее мертва.
день медленно провозят сквозь толпу; при этом она ищет глазами добрую
старушку, которая была такой хорошей матерью, и корчит гримасы, тщетно
высматривая ее в толпе. Такова эта женщина, которую часто привозят на
взморье, и здесь останавливают коляску; но ее никакой ветер не может
освежить, и нет для нее успокоительных слов в ропоте океана. Она лежит и
прислушивается к нему; но речь его кажется ей непонятной и зловещей, и ужас
отражен на ее лице, а когда взгляд ее устремляется вдаль, она не видит
ничего, кроме пустынного пространства между землей и небом.
всегда подле нее и не допускает к ней Флоренс; а Флоренс ночью в своей
постели трепещет при мысли о смерти в таком обличии и часто просыпается и
прислушивается, думая, что час пробил. Никто не ухаживает за старухой, кроме
Эдит. Хорошо, что мало кто ее видит; и дочь бодрствует одна у ее ложа.
заострившиеся черты, и пелена перед глазами превращается в надгробный
покров, который заслоняет потускневший мир. Руки, копошащиеся на одеяле,
слабо сжимаются и тянутся к дочери, и голос - не похожий на ее голос, не
похожий ни на один голос, говорящий на языке смертных, - произносит: "Ведь я
тебя выкормила!"
ушедшей в подушки, и говорит:
простить меня. Я сказала вам, что с прошлым мы с вами покончили. Сейчас я
повторяю это снова. Поцелуйте меня, мама.
Через минуту ее мать со своим девическим смехом - скелет Клеопатры -
приподнимается на постели.
неисповедимым путям. Задерните поплотнее розовые занавески!
кузена Финикса (он еще не отбыл в Баден-Баден), только что получившего такое
же сообщение. Добродушное создание вроде кузена Финикса - самый подходящий
человек для свадьбы или похорон, и, принимая во внимание его положение в
семье, с ним надлежит посоветоваться.
тем, что мы с вами встречаемся по случаю такого печального события. Бедная
тетя! Она была чертовски жизнерадостной женщиной.
Финикс. - Право же, в день вашей свадьбы я думал, что ее хватит еще на
двадцать лет. Собственно говоря, я так и сказал одному человеку у Брукса -
маленькому Билли Джоперу... вы его, конечно, Знаете, он носит монокль?
предположений...
что у него как раз хватает руки, едва высовывающейся из манжеты, - я, право,
не знаю! У меня в поместье есть усыпальница в парке, но боюсь, что она
нуждается в ремонте, и, собственно говоря, она в чертовски плохом виде. Если
бы не маленькая заминка в деньгах, мне бы следовало привести ее в порядок;
но, кажется, туда приезжают и устраивают пикники за оградой усыпальницы.
- чистейший образец англо-норманского стиля, и вдобавок превосходно
зарисованный леди Джейн Финчбери - она носит туго затянутый корсет, - но,
говорят, здание испортили побелкой, и ехать туда далеко.
говорит кузен Финикс. - Это, знаете ли, тут же, на месте, и городок очень
веселый.
день, какой вы сочтете наиболее подходящим. Мне доставит величайшее
удовольствие проводить мою бедную тетку до преддверия... собственно говоря,
до... могилы, - говорит кузен Финикс.
собой, и вскоре откланивается, а кузен Финикс провожает его до площадки
лестницы и говорит на прощанье: "Право же, Домби, мне ужасно жаль, что вам
приходится столько хлопотать из-за этого", на что мистер Домби отвечает:
"Помилуйте!"
Брайтон и, совмещая в себе всех прочих, оплакивающих усопшую леди, провожают
ее останки до места упокоения. Кузен Финикс, сидя в траурной карете, узнает
по пути бесчисленных знакомых, но, соблюдая приличия, не обращает на них ни
малейшего внимания и только называет вслух имена для сведения мистера Домби:
"Том Джонсон. Человек с пробковой ногой, завсегдатай Уайта *. Как, и вы
здесь, Томми? Фоли на чистокровной кобыле. Девицы Смолдер"... и так далее.
При совершении обряда кузен Финикс приходит в уныние, отмечая, что в
подобных случаях человек, собственно говоря, поневоле задумывается о том,
что силы ему изменяют; и слезы навертываются у него на глазах, когда все уже
кончено. Но он вскоре собирается с духом, и так же поступают все прочие
родственники и друзья миссис Скьютон, причем майор неустанно твердит в
клубе, что она никогда хорошенько не укутывалась, а молодая леди с
обнаженной спиной, которой столько хлопот причиняли ее веки, говорит,
тихонько взвизгивая, что, должно быть, покойница была чудовищно стара и
страдала самыми ужасными недугами, и нужно об этом забыть.
слышат волн, твердящих до хрипоты все те же слова, и не видят песчаных
гребней, избороздивших пляж, и белых рук, манящих в лунном свете и
зазывающих в невидимую, далекую страну. Но все идет так, как издавна шло на
берегу неведомого моря. И к ногам Эдит, стоящей здесь в одиночестве и
прислушивающейся к волнам, прибиваются влажные водоросли, чтобы устелить ее
жизненный путь.
ГЛАВА XLII,
одетый в солидную коричневую ливрею, которая, притязая на скромность и
простоту, была тем не менее такой самодовольной и самоуверенной, что могла
сделать честь любому портному, - Роб Точильщик, столь преобразившийся
внешне, а в глубине души вовсе пренебрегший капитаном и Мичманом, коим лишь
изредка уделял несколько минут своего досуга, задирая нос перед этими
достойными и неразлучными друзьями и припоминая под торжествующий
аккомпанемент сей медной трубы - своей совести, - с каким триумфом он
избавился от их общества, - Роб Точильщик служил теперь своему покровителю
мистеру Каркеру. Проживая в доме мистера Каркера и состоя при его особе, Роб
со страхом и трепетом взирал на белые зубы и чувствовал, что должен
раскрывать свои круглые глаза шире, чем когда бы то ни было.
если бы находился в услужении у великого волшебника, а зубы были
могущественнейшими талисманами. Мальчишка с такою силой ощущал власть своего
патрона, что это поглощало все его внимание и требовало от него слепого
повиновения и подчинения. Он не считал безопасным размышлять о патроне даже
в его отсутствие, опасаясь, что его немедленно схватят за горло, как в то
утро, когда он впервые предстал перед мистером Каркером. и он снова увидит,
что каждый зуб обличает его и ставит ему в вину каждую его мысль. В умение
мистера Каркера читать его тайные мысли, буде ему того захочется, Роб,
находясь с ним лицом к лицу, верил так же твердо, как в то, что мистер
Шилова Юлия
Соломатина Татьяна
Белогорский Евгений
Лондон Джек
Шилова Юлия
Влодавец Леонид