перенапрягать свои силы. Тогда она зашатается.
мистеру Домби нельзя подступиться. Он надменен, безрассуден и неукротим. Но
сейчас он охвачен необычайным смятением и возбуждением, а такое состояние
может пройти. Теперь вы знаете все, как плохое, так и хорошее. На сегодня
довольно, спокойной ночи!
брат, добродушно отодвинул его в сторону, когда тот попытался заговорить, и
сказал ему, что теперь они будут видеться часто, и он может, если пожелает,
высказаться в другое время, а сейчас уже поздно. Затем он быстро ушел, чтобы
не слышать слов благодарности.
сна, увидев новый мир, приоткрывшийся перед ними, и чувствовали себя, словно
двое потерпевших кораблекрушение, выброшенных много лет назад на пустынный
берег, к которому приближается, наконец, корабль, когда они уже примирились
со своим положением и перестали мечтать об иных краях. Мешали им спать и
совсем иные, тревожные мысли. Мрак, из которого вырвался этот луч света,
сгущался вокруг, и тень их преступного брата витала в доме, где никогда не
ступала его нога.
она была здесь; и в полдень; и вечером. Особенно мрачная и отчетливая -
вечером, о чем мы сейчас расскажем.
Хэриет осталась одна в доме. Она провела в одиночестве несколько часов.
Хмурый, мрачный вечер и сгущавшиеся сумерки благоприятствовали ее
угнетенному состоянию. Мысль о брате, которого она давно не видела,
преследовала ее, принимая чудовищные формы. Он умер, умирал, призывал ее,
смотрел на нее, грозно хмурил брови. Картины, мерещившиеся ей, были так
навязчивы и ярки, что в спустившихся сумерках она не решалась поднять
голову, посмотреть в темный угол; она боялась, что призрак, плод ее
воспаленной фантазии, притаился там, чтобы испугать ее. Один раз ей
почудилось, будто он прячется в соседней комнате, и хотя она знала, какая
это нелепая мысль, и нисколько этому не верила, однако заставила себя пойти
туда для собственного успокоения. Но это ни к чему не привело. Как только
она вышла из комнаты, туда вернулись страшные призраки, и она не могла
избавиться от смутных опасений, словно это были каменные великаны, глубоко
ушедшие в землю.
опустив глаза, как вдруг в комнате стало еще темнее; она подняла голову и
невольно вскрикнула. К самому стеклу прильнуло чье-то бледное, испуганное
лицо; сначала глаза блуждали, словно искали чего-то, потом остановились на
Хэриет и вспыхнули.
застучала в стекло.
в дождливый вечер обогрела, накормила и приютила. Со страхом, вполне
понятным, вспоминая о ее безумных поступках, Хэриет попятилась от окна и
стояла в нерешительности, охваченная тревогой.
я успокоилась... смирилась... все, что вы хотите. Но дайте мне поговорить с
вами!
мольбой, какая-то тревога и ужас, звучавшие в голосе и имевшие что-то общее
с душевным состоянием самой Хэриет, заставили ее решиться. Она поспешила к
двери и открыла ее.
ее за руку.
Меня и сейчас тянет убежать. Словно какие-то руки стараются оттащить меня от
этой двери. Дайте мне войти, если вы можете на этот раз мне поверить.
маленькую кухню, где уже раньше случилось ей сидеть, закусывать и сушить
платье.
посмотрите на меня. Вы меня помните?
окровавленными ногами, под яростным ветром и дождем, хлеставшим в лицо?
прокляла вас и весь ваш род? Теперь вы меня видите здесь на коленях. Разве я
говорю сейчас с меньшим жаром, чем тогда?
лицо. - Я прошу, чтобы вы мне поверили. А теперь судите, достойна ли я
доверия - такая, какой я была и какая я сейчас.
красоту, ее растрепанные черные волосы (одну длинную прядь она перебросила
через плечо, обвила вокруг руки и во время разговора рассеянно дергала ее и
кусала), - она продолжала:
презрительно дернула прядь, которую держала в руке, - бережно расчесывали и
не могли налюбоваться ими, моя мать, которая мало думала обо мне, пока я
была ребенком, обратила внимание на мою красоту, привязалась ко мне, стала
гордиться мною. Она была скупа и бедна и задумала извлечь из меня выгоду. Ни
одна знатная леди никогда не смотрела так на свою дочь, в этом я уверена, и
никогда так не поступала, а это значит, что только среди таких бедняков, как
мы, можно встретить мать, дурно воспитывающую своих дочерей, и увидеть зло,
отсюда вытекающее.
и, туго обвивая вокруг руки длинную прядь волос, продолжала, как во сне:
приводит к несчастным бракам, но к несчастью и гибели. Несчастье и гибель
настигли меня... настигли.
передумала, не было бы меня сейчас здесь. Да, несчастье и гибель настигли
меня! Из меня сделали недолговечную игрушку и отшвырнули с большей
жестокостью и небрежностью, чем отшвыривают игрушки. Как вы думаете, чья
рука это сделала?
превратил меня в дьявола. Я падала все ниже и ниже, несчастная и
загубленная. Я была замешана в деле о грабеже, и только своей доли добычи не
получила. Меня поймали и судили, а у меня не было ни единого друга, ни
единого пенни! Хотя я была совсем молоденькой, я предпочла бы пойти на
смерть, лишь бы не просить, чтобы он замолвил словечко, если его слово могло
бы меня спасти. Да! Предпочла бы любую смерть, какую только можно придумать!
Но моя мать, как всегда алчная, послала к нему от моего имени, рассказала
ему всю правду обо мне и смиренно выпрашивала последнюю маленькую подачку -
несколько фунтов, меньше, чем у меня пальцев на руке. Как вы думаете, кто
был тот человек, который отвернулся от меня, попавшей в беду, лежащей, как
полагал он, у его ног, и не прислал мне даже этого жалкого подарка в память
о прошлом, очень довольный тем, что меня отправят за океан, где я больше уже
не буду для него помехой, где я умру и сгнию? Как вы думаете, кто это был?
ей в лицо. - Не потому ли, что ответ готов сорваться с ваших губ? Это был
ваш брат Джеймс.
взглядом, устремленным на нее.
вернулась сюда, измученная, с больной ногой, чтобы с презрением отвергнуть
ваш подарок. В ту ночь я почувствовала, что могла бы идти, измученная, с
больною ногой, на край света, чтобы заколоть его в каком-нибудь глухом
месте, укрытом от чужих взоров. Понимаете ли вы, какое все это имело для
меня значение?
лицо. - Я следила за ним при ярком дневном свете. Если искра ненависти
только тлела в моей груди, она разгорелась в яркое пламя, когда мои глаза
остановились на нем. Вам известно, что он причинил зло гордому человеку и
сделал его своим смертельным врагом. Что, если я дала о нем сведения этому
человеку?
он бежал, знает, куда он бежал со своей спутницей? Что, если я заставила его
рассказать все известное ему, от слова до слова, в присутствии этого врага,
который спрятался и все слышал? Что, если в то время я сидела, глядя в лицо
этому врагу, и видела, как оно утрачивает человеческие черты? Что, если я
видела, как он, обезумев, бросился в погоню? Что, если я знаю теперь: он в
пути - дьявол в образе человека - и через несколько часов настигнет его?
прикосновение приводит меня в ужас!
и не обращая внимания на ее восклицание. - Разве голос мой и лицо не
убеждают в том, что действительно я это сделала? Вы верите тому, что я вам
говорю?