он; он думает о том, что там дальше... дальше!
чем это всегда говорят волны, и приподнимался в коляске, чтобы посмотреть
туда, где лежит этот невидимый далекий край.
ГЛАВА IX,
свойственна натуре юного Уолтера и которую опека его дяди, старого Соломона
Джилса, не очень-то смыла водами сурового житейского опыта, привела к тому,
что он отнесся с необычайным и восторженным интересом к приключению Флоренс
у доброй миссис Браун. Он упивался им и лелеял его в своей памяти, в
особенности ту часть его, которая имела к нему отношение, пока оно не стало
избалованным детищем его фантазии, не завладело и не начало распоряжаться ею
самовластно.
сделалось, быть может, еще пленительнее благодаря еженедельным воскресным
мечтаниям старого Соля и капитана Катля. Вряд ли хоть одно воскресенье
прошло без таинственных намеков на Ричарда Виттингтона, брошенных кем-либо
из этих почтенных друзей; а капитан Катль так далеко зашел, что даже купил
весьма старинную балладу, которая долго болталась вместе с многими другими,
выражавшими главным образом чувства моряков, на глухой стене на
Комершел-роуд; это поэтическое произведение повествовало об ухаживании и
бракосочетании подающего надежды юного грузчика угля с некоей "красоткой
Пэг", весьма достойной дочкой шкипера и совладельца ньюкаслского угольного
судна. В этой волнующей легенде капитан Катль усматривал глубокое
философское сходство с положением Уолтера и Флоренс, и она действовала на
него столь возбуждающе, что в торжественных случаях, как, например, в дни
рождения и в некоторые другие нецерковные праздники, он во все горло
распевал эту песню в маленькой гостиной, выводя поразительную трель в слове
"Пэ-э-эг", которым, в честь героини произведения, заканчивался каждый
куплет.
анализировать природу своих собственных чувств, как бы сильно они им ни
владели; и Уолтеру трудно было бы разрешить эту задачу. Он очень полюбил
верфь, где встретил Флоренс, и улицы (вовсе не привлекательные), по которым
они шли домой. Башмаки, которые так часто спадали по дороге, он хранил у
себя в комнате; а сидя как-то вечером в маленькой задней гостиной, он
нарисовал целую галерею воображаемых портретов Доброй миссис Браун. Быть
может, после этого памятного события он начал больше заботиться о своем
костюме; и несомненно ему доставляло удовольствие в часы досуга ходить в тот
квартал, где находился дом мистера Домби, с туманной надеждой встретить на
улице маленькую Флоренс. Но отношение у него ко всему этому было совсем
мальчишеское и наивное. Флоренс была очень хорошенькой, а любоваться
хорошеньким личиком приятно. Флоренс была беззащитной и слабой, и он с
гордостью думал о том, что ему удалось оказать ей покровительство и помощь.
Флоренс была самым благодарным маленьким созданием в мире, и очаровательно
было видеть ее лицо, светившееся горячей благодарностью. На Флоренс не
обращали внимания и относились к ней с холодным пренебрежением, и сердце его
преисполнилось юношеского интереса к заброшенному ребенку в скучном,
величественном доме.
Уолтер раскланивался с Флоренс на улице, а Флоренс останавливалась, чтобы
пожать ему руку. Миссис Уикем (которая, переделывая на свой лад его фамилию,
неизменно называла его "молодым Грейвом" {Фамилия Уолтера - Гэй (веселый),
но м-с Уикем называла его "Грейв" (мрачный).}), зная историю их знакомства,
так привыкла к этому, что никакого внимания не обращала. С другой стороны,
мисс Нипер скорее искала этих встреч; ее чувствительное юное сердце было
втайне расположено к миловидному Уолтеру и склонно верить, что это чувство
не остается без ответа.
Флоренс, но оно глубже и глубже запечатлевалось в его памяти. Что касается
необычайною его начала и всех мелких обстоятельств, придававших ему особый
характер и прелесть, он относился к ним скорее как к занимательному
рассказу, пленявшему его воображение и не выходившему у него из головы, чем
к подлинному событию, в котором он играл какую-то роль. По его мнению, эта
встреча выдвигала на первый план Флоренс, но не его. Иногда он думал (и
тогда шагал очень быстро), как было бы чудесно, - уйди он в плавание на
следующий день после этой первой встречи; за морем он совершал бы чудеса,
после долгого отсутствия вернулся бы адмиралом, сверкающим всеми цветами
радуги, как дельфин, или по крайней мере капитаном почтового судна с
нестерпимо блестящими эполетами, женился бы на Флоренс (к тому времени
красивой молодой женщине), невзирая на зубы, галстук и часовую цепочку
мистера Домби, и с торжеством увез бы ее куда-нибудь к лазурным берегам. Но
эти полеты фантазии редко покрывали медную табличку конторы Домби и Сына
глянцем золотой надежды или бросали ослепительный блеск на грязные окна в
потолке; и когда капитан и дядя Соль толковали о Ричардс Виттингтоне и
хозяйских дочерях, Уолтер чувствовал, что понимает настоящее свое положение
у Домби и Сына гораздо лучше, чем они.
делать, бодро, усердно и весело; видел насквозь дядю Соля и капитана Катля с
их розовыми надеждами и, однако, упивался своими собственными смутными и
фантастическими мечтами, по сравнению с которыми их мечты были будничными и
осуществимыми. Таково было его положение в эпоху миссис Пипчин, когда он
казался немного старше, чем был раньше, но оставался все тем же живым,
беззаботным, легкомысленным мальчиком, как в тот день, когда ворвался в
гостиную, ведя за собой дядю Соля и воображаемых сотрапезников, и светил ему
во время поисков той самой мадеры.
ели за завтраком. Если так будет продолжаться, я приглашу доктора.
- А если может - значит у него прекрасная практика... и все-таки он не даст.
хлопнув рукой по столу. - Когда я вижу, как люди толпами ходят целый день по
улице и десятками снуют каждую минуту мимо лавки, меня так и подмывает
выскочить, схватить кого-нибудь за шиворот, притащить сюда и заставить его
купить на пятьдесят фунтов инструментов за наличные деньги. Ну, что вы там
рассматриваете у двери? - продолжал Уолтер, обращаясь к старому джентльмену
с напудренной головой (так, чтобы тот, разумеется, не слышал), который во
все глаза смотрел на морскую подзорную трубу. - От этого никакого толку нет.
Так я и сам могу! Войдите и купите ее.
дальше.
дядя Соль, - старик задумался и не отозвался на первое его обращение, - не
унывайте! Не теряйте бодрости, дядя. Уж когда начнут поступать заказы, их
будет такая куча, что вы не в состоянии будете исполнить все.
отвечал Соломон Джилс. - Не поступят они в эту лавку, покуда я из нее не
выйду.
Уолтер. - Не надо!
улыбнулся ему через маленький стол.
облокачиваясь на поднос и наклоняясь вперед, чтобы говорить более ласково. -
Если что-нибудь случилось, будьте со мной откровенны, дядя, и расскажите мне
все.
особенного могло случиться?
Послушайте, что я вам скажу, дядя: когда я вас вижу таким, как сейчас, я,
право, жалею, что живу с вами.
сейчас, - и так было всегда, но, право же, я жалею, что с вами живу, когда
вижу, что вас что-то беспокоит.
руки.
ближе, чтобы похлопать его по плечу, - тогда я чувствую, что вместо меня
должна была бы сидеть здесь с вами и разливать чай славная, маленькая,
пухленькая жена - чудесная, тихая, приятная старая леди, которая была бы вам
под пару и знала бы, как обращаться с вами и поддерживать доброе
расположение духа. Такого любящего племянника, как я, никогда еще не бывало
(а я, конечно, и не мог быть иным), но ведь я - всего-навсего племянник и не
могу быть вам таким другом, когда вы пасмурны и не в своей тарелке, каким
стала бы она много лет назад, хотя, право же, я бы отдал, что угодно, только
бы подбодрить вас. Так вот, говорю я, когда я вижу, что вас что-то
беспокоит, тогда мне жаль, что нет около вас кого-нибудь получше, чем такой
бестолковый, грубый мальчишка, как я, у которого есть желанье утешить вас,
дядя, но нет уменья... нет уменья, - повторил Уолтер, наклоняясь еще ближе,
чтобы пожать руку дяде.
старая леди и расположилась в этой гостиной сорок пять лет тому назад, все
Шилова Юлия
Сертаков Виталий
Афанасьев Роман
Земляной Андрей
Акунин Борис
Шилова Юлия