через ручей, а также взвизгивать и вскакивать на стулья, когда Диоген
потягивался, однако она была по-своему тронута добротой мистера Тутса и при
виде Флоренс, столь обрадованной привязанностью и обществом этого
неотесанного друга маленького Поля, не могла не сделать некоторых
умозаключений, заставивших ее прослезиться. Мистер Домби, один из объектов
ее размышлений, был, может быть, по какой-то ассоциации идей, связан с
собакой; как бы там ни было, проведя весь вечер в наблюдениях над Диогеном и
его хозяйкой и очень охотно потрудившись над устройством Диогену постели в
передней за дверью его хозяйки, она быстро сказала Флоренс, прощаясь с ней
на ночь:
уезжает папа?
драгоценным майором, и должна сказать, что, будь я сама знакома с
каким-нибудь майором (от чего избави меня бог), он бы не был синим!
возмущением и на знаки препинания обращала еще меньше внимания, чем обычно,
- тут уж я ничего не могу поделать, он - синий, а покуда я христианка, хотя
бы и смиренная, я желала бы иметь друзей натурального цвета или вовсе
никаких!
том, что миссис Чик предложила майора в спутники мистеру Домби и что мистер
Домби после некоторого колебания пригласил его.
вскользь мисс Нипер с безграничным презрением. - Если он - перемена, то я
предпочитаю постоянство!
грубо, но к которой Флоренс никогда не прислушивалась в присутствии Сьюзен
или кого бы то ни было. Оставшись одна, Флоренс опустила голову на руку и,
приложив другую руку к трепещущему сердцу, отдалась своему горю.
стеклам. Лениво дул ветер и обегал, стеная, вокруг дома, словно страдал от
боли или печали. С пронзительным скрипом раскачивались деревья. Пока она
сидела и плакала, время шло, и на колокольне мрачно пробило полночь.
четырнадцати лет, - а тоска и уныние этого часа в большом доме, где Смерть
недавно произвела жестокое опустошение, пожалуй, заставила бы и человека
более взрослого задуматься о страшных вещах. Но ее невинное воображение было
слишком поглощено одним предметом: ничто не занимало ее мыслей, кроме любви,
- да, всепоглощающей любви и отвергнутой - но всегда обращенной к отцу!
бое часов не было ничего, что могло бы отогнать это чувство или ослабить его
силу. Ее воспоминания об умершем мальчике, - а она с ними не расставалась, -
неразрывно были связаны с этим чувством. О, быть выключенной, быть такой
заброшенной, никогда не заглядывать в лицо отцу, не прикасаться к нему с
того часа!
ложилась, не совершив ночного паломничества к его двери. Странное, грустное
зрелище: вот она крадучись спускается по лестнице в густом мраке и с
бьющимся сердцем, затуманенными глазами, с распущенными волосами
останавливается у двери и прижимается к ней снаружи своей мокрой от слез
щекой. Ночь окутывала ее, и никто об этом не догадывался.
Впервые она была чуть-чуть приоткрыта и комната освещена. Первым побуждением
робкой девочки - и она ему поддалась - было быстро удалиться. Следующим -
вернуться и войти: это второе побуждение удержало ее в нерешительности на
лестнице.
надежду. Ее ободрил луч света, пробившийся из-за темной суровой двери и
нитью протянувшийся по мраморному полу. Она вернулась, вряд ли сознавая, что
делает: ее вели любовь и испытание, которое они перенесли вместе, но не
разделили; и, протянув руки и дрожа, она проскользнула в комнату.
порядок какие-то бумаги и уничтожал другие, которые лежали перед ним грудой
обрывков. Дождь тяжело ударял в оконные стекла в первой комнате, где он так
часто следил за бедным Полем, когда тот был еще совсем крошкой; и тихие
жалобы ветра слышались снаружи.
задумчивости, что поступь, гораздо более тяжелая, чем легкие шаги его
дочери, не могла бы привлечь его внимания. Его лицо было обращено к ней. При
свете догорающей лампы, в этот мрачный час оно казалось изможденным и
унылым; и в этом полном одиночестве, его окружавшем, был какой-то призыв к
Флоренс, больно отозвавшийся в ее сердце.
ее голоса и вскочил. Она протянула к нему руки, но он отшатнулся.
испугалась?
Любовь, пламеневшая в груди его юной дочери, застыла перед этим лицом, и она
стояла и смотрела на него, словно окаменев.
интереса, отцовского признания или сочувствия. Была в этом лице перемена, но
иного рода. - Прежнее равнодушие и холодная сдержанность уступили место
чему-то другому; - чему - она не понимала, не смела понять, и, однако, она
это чувствовала и знала прекрасно, не называя: это что-то, когда лицо отца
было обращено к ней, как будто бросало тень на ее голову.
Смотрел ли на свою собственную удачливую соперницу в любви этого сына?
Неужели безумная ревность и уязвленная гордость отравили нежные
воспоминания, которые должны были заставить его полюбить ее и ею дорожить?
Возможно ли, что при воспоминании о малютке-сыне ему мучительно было
смотреть на нее, такую прекрасную и полную сил?
отвергнута и безнадежна; и надежда в ней умерла, в то время как она стояла,
глядя в лицо отцу.
Почему ты пришла сюда?
- и с тихим протяжным стоном уронила голову на руки.
Не успел он нарушить молчание, как стон замер в воздухе. Быть может, ему
кажется, что так же быстро он улетучится из его памяти, но это неверно. Ему
суждено вспомнить о нем в этой комнате в грядущие годы!
ее руки.
двери, - и тебе нужно отдохнуть. Все мы нуждаемся в отдыхе. Ступай, Флоренс.
Тебе что-нибудь пригрезилось.
бог! - и она чувствовала, что эта греза больше никогда не вернется.
Весь дом там, наверху, в твоем распоряжении, - медленно сказал отец. -
Теперь ты здесь хозяйка. Спокойной ночи.
ночи, дорогой папа", - и молча стала подниматься по лестнице. Один раз она
оглянулась, как будто готова была вернуться к нему, если бы не страх. Это
была мимолетная мысль, слишком безнадежная, чтобы придать ей сил; а отец
стоял внизу с лампой, суровый, неотзывчивый, неподвижный, пока платье его
прелестной дочери не скрылось в темноте.
Дождь, бьющий по крыше, ветер, стонущий снаружи, быть может предвещали это
своим меланхолическим шумом. Ему суждено вспомнить об этом в той же самой
комнате в грядущие годы!
поднимающейся по лестнице, она несла на руках своего брата. Сейчас это не
обратило к ней его сердца; он вернулся к себе, запер дверь, опустился в
кресло и заплакал о своем умершем мальчике.
вел себя крайне нелепо и совершал ряд неуклюжих прыжков в передней, а когда
бедная Флоренс, наконец, заснула и увидела во сне румяных детей из дома
напротив, он кончил тем, что, царапаясь в дверь спальни, отворил ее, скомкал
свою подстилку, превратив ее в подушку, растянулся на полу комнаты,
насколько позволяла створка, повернул голову к Флоренс и, закатив глаза,
моргал, пока сам не заснул и не увидел во сне своего врага, на которого
хрипло затявкал.
ГЛАВА XIX
Орлов Алекс
Шилова Юлия
Муркок Майкл
Володихин Дмитрий
Шилова Юлия
Орловский Гай Юлий