Мы разъезжаем и останавливаемся то тут, то там. Мама любит перемены.
лукавством.
крайне равнодушный ответ.
действительно мечтаю, - с жеманным вздохом промолвила миссис Скьютон, - и
боюсь, что мне никогда не позволят ею насладиться. Общество не разрешит. Но
уединение и созерцание - вот для меня... как это называется...
понять, - заметила молодая леди.
всецело завишу от тебя, когда забываю эти отвратительные названия. Уверяю
вас, мистер Домби, природа предназначила меня для жизни в Аркадии. В
обществе я чувствую себя плохо. Коровы - моя страсть. Всегда я мечтала
только о том, чтобы поселиться на ферме в Швейцарии и жить окруженной одними
коровами... и фарфором.
случайно попавшем в посудную лавку, было принято с полной серьезностью
мистером Домби, который заявил, что, по его мнению, природа несомненно
весьма респектабельное установление.
морщинистую шею, - так это... сердца. - Замечание устрашающе справедливое,
хотя и не в том смысле, какой она ему придавала. - Чего мне недостает - это
искренности, доверия, отсутствия условностей и свободных порывов души. Мы до
ужаса искусственны. - Это была сущая правда!
Это было бы так очаровательно.
согласны, - сказала молодая леди, презрительно скривив красивые губы.
спинки кресла, скрылся за ним, словно земля его поглотила.
двинулось вперед; она обращалась к пажу с тем томным достоинством, с каким в
былые дни обращалась к кучеру в парике, с букетом величиною с головку
цветной капусты и в шелковых чулках. - Где вы остановились, ужасное
создание?
Скьютон. - Если мистер Домби окажет нам эту честь, мы будем польщены;
Уитерс, вперед!
покоились на ручке кресла с нарочитой небрежностью - по образцу Клеопатры, а
мистер Домби отвесил поклон. Старшая леди удостоила обоих весьма милостивой
улыбки и девического помахивания рукой; младшая - тем едва заметным кивком,
какого требовала простая вежливость.
которые при солнечном свете казались страшнее и отвратительнее, чем
мертвенная бледность, и на горделивую красоту дочери, на ее изящную фигуру и
благородную осанку пробудил и у майора и у мистера Домби невольное желание
посмотреть им вслед, и оба оглянулись одновременно. Паж, изогнувшись не
меньше, чем его собственная тень, тяжко трудился позади кресла подобно
тарану, подталкивая его в гору; шляпа Клеопатры колыхалась так же, как и
раньше, а красавица, шедшая немного впереди, выражала всей своей грациозной
фигурой, с головы до пят, все то же полнейшее равнодушие ко всем и ко всему.
прогулку, - будь Джо Бегсток помоложе, нет на свете женщины, которую он
предпочел бы этой женщине в роли миссис Бегсток. Черт побери, сэр, - сказал
майор, - она великолепна!
мать?
это приятно.
своего спутника. - Почтенная миссис Скьютон, сэр, приходится сестрой
покойному лорду Финиксу и теткой ныне здравствующему. Семья небогатая - в
сущности бедная, - и она живет на свою маленькую вдовью часть; но уж коли
дело дойдет до происхожденья, сэр!..
чего дойдет дело, если зайдет так далеко.
миссис Грейнджер.
тростью в земле ямку, долженствующую изображать Эдит, - вышла замуж
(восемнадцати лет) за Грейнджера из нашего полка. - Майор изобразил его в
виде второй ямки. - Грейнджер, сэр, - продолжал майор, постукивая тростью по
второму воображаемому портрету и выразительно покачивая головой, - был нашим
полковником; чертовски красивый молодец, сэр, сорока одного года. Он умер,
сэр, на втором году супружеской жизни.
продолжал путь, держа трость на плече.
голову к плечу, переложив трость в левую руку, а правой разглаживая брыжи, -
Эдит Грейнджер в настоящее время под тридцать лет. И, черт побери, сэр, -
сказал майор, снова водружая трость на плечо и продолжая путь, - это
бесподобная женщина.
землю, и лицо его омрачилось.
сказал майор. - Такова его история. Эдит Грейнджер - все еще Эдит Грейнджер;
но будь непреклонный старый Джой В., сэр, чуть-чуть помоложе и побогаче, это
создание носило бы фамилию Бегсток.
больше, чем когда бы то ни было, похож на перекормленного Мефистофеля.
мистер Домби.
препятствий. Однако справедливость требует отметить, что Эдит могла бы уже
раз двадцать выйти замуж, не будь она горда, сэр, - да, горда!
этого к худшему.
богом, это высокое достоинство! Домби! Вы сами горды, и ваш друг, старый
Джо, уважает вас за это, сэр.
исторгнута силой обстоятельств и неумолимым течением беседы, майор оборвал
разговор и пустился в общие рассуждения на тему о том, сколь был он любим и
обожаем прекрасными женщинами и ослепительными созданиями.
дочерью в Галерее минеральных вод; на следующий день они снова их встретили
невдалеке от того места, где повстречались в первый раз. После того как они
встречались таким образом раза три-четыре, простая вежливость по отношению к
старым знакомым требовала, чтобы майор навестил их вечером. Первоначально у
мистера Домби не было желания делать визиты, но когда майор заявил о своем
намерении, мистер Домби заметил, что с удовольствием будет его сопровождать.
Посему перед обедом майор приказал туземцу отправиться к обеим леди,
передать привет от него и мистера Домби и сказать, что вечером они будут
иметь честь навестить их, если леди будут одни. В ответ на это туземец
принес очень маленькую записку, распространявшую очень сильный запах духов,
писанную рукою почтенной миссис Скьютон майору Бегстоку и кратко сообщавшую:
"Вы - гадкий медведь, и я была бы не прочь отказать вам в прошении, но если
вы действительно будете вести себя очень хорошо, - это было подчеркнуто, -
можете прийти. Привет от меня (Эдит присоединяет и свой привет) мистеру
Домби".
Лемингтоне квартиру довольно фешенебельную и дорогую, но оставлявшую желать
лучшего в смысле размера и удобств: когда почтенная миссис Скьютон ложилась
в постель, ноги ее оказывались в окне, а голова - в камине, а служанка
почтенной миссис Скьютон ютилась в каком-то чулане позади гостиной, таком
крохотном, что принуждена была вползать в него и выползать, словно
прелестная змейка, дабы не выставлять напоказ все его содержимое, Уитерс,
изнуренный паж, спал в другом доме, под самой крышей соседней молочной, а
кресло на колесах - камень этого юного Сизифа - ночевало в сарае той же
молочной, где принадлежащие этому заведению куры несли свежие яйца и ночью
располагались на сломанной двуколке, несомненно убежденные в том, что она
выросла здесь и является чем-то вроде дерева.
диванных подушек, в очень воздушном одеянии, разумеется, отнюдь не похожую
на шекспировскую Клеопатру, которая с годами не увядала *. Поднимаясь по
лестнице, они слышали звуки арфы, но эти звуки оборвались, когда доложили об
их приходе, и теперь Эдит стояла возле арфы, более прекрасная и
высокомерная, чем когда-либо. Отличительною чертою этой леди было то, что ее
красота бросалась в глаза и утверждала себя без всяких усилий и вопреки ее