вещей, покрытых саванами и чехлами и принявших фантастические формы. Но
помимо всего прочего, была здесь большая лестница, где так редко ступала
нога хозяина дома и по которой поднялся на небо его маленький сын. Были
здесь и другие лестницы и коридоры, по которым никто не ходил неделями; были
две запертые комнаты, связанные с умершими членами семьи и с воспоминаниями
о них, шепотом передававшимися; и все в доме, кроме Флоренс, видели нежную
фигуру, скользящую в уединении и мраке, которая своим присутствием вызывала
интерес и любопытство к неодушевленным вещам.
она по-прежнему жила одна, и холодные стены смотрели на нее безучастным
взглядом, словно, уподобляясь Горгоне, они приняли решение обратить
молодость ее и красоту в камень.
растекался по подоконникам. Куски известки отваливались от стенок
бездействовавших дымоходов и летели вниз. Верхушки двух деревьев с
закопченными стволами засохли, и голые сучья торчали над листвой. Во всем
доме белое стало желтым, а желтое - почти черным; и после кончины бедной
леди дом постепенно превращался в какое-то темное пятно на длинной скучной
улице.
музыка и ежедневно приходившие учителя были единственным ее обществом, если
не считать Сьюзен Нипер и Диогена, из коих первая, присутствуя на уроках
своей молодой хозяйки, сама делалась не на шутку ученой, а второй,
поддавшись, быть может, тому же смягчающему воздействию, клал голову на
подоконник и в летние утра безмятежно смотрел на улицу, то открывая, то
закрывая глаза; иногда навострял уши, бросая многозначительный взгляд вслед
какой-нибудь беспокойной собаке, запряженной в тележку и лаявшей не
переставая, а иногда, охваченный гневным и безотчетным воспоминанием о
враге, который мерещился ему где-то по соседству, бросался к двери, откуда
после шумной возни возвращался рысцой, со свойственным ему забавным
благодушием, и снова клал морду на подоконник, а вид у него был такой, будто
он оказал услугу обществу.
мыслям, и ничто не нарушало ее покоя. Теперь она могла спускаться в комнаты
отца и думать о нем и смиренно льнуть к нему своим любящим сердцем, не боясь
быть отвергнутой. Она могла смотреть на вещи, окружавшие его в скорби, и
могла прикорнуть у его кресла и не страшиться того взгляда, который так
хорошо запомнила. Она могла оказывать ему маленькие знаки внимания и заботы
- собственноручно приводить для него все в порядок, ставить букетики на
письменный стол, заменять их новыми, так как они засыхали один за другим, а
он все не возвращался, ежедневно приготовлять что-нибудь для него и робко
оставлять возле обычного его места какую-нибудь вещь, напоминающую о ее
присутствии. Сегодня это была раскрашенная подставочка для его часов;
назавтра она боялась оставить ее здесь и приносила какую-нибудь другую
безделушку собственного изделия, которая меньше бросалась в глаза. Быть
может, просыпаясь среди ночи, она вздрагивала при мысли о том, что он
вернется и сердито отшвырнет безделушку; и в туфлях на босу ногу, с сильно
бьющимся сердцем, бежала вниз и забирала ее. Иногда она только прижималась
лицом к его письменному столу и оставляла на нем слезу и поцелуй.
время ее отсутствия - а все они относились к комнатам мистера Домби с
благоговейным ужасом, - тайна была так же сокрыта в ее груди, как и то, что
тайне предшествовало. Флоренс прокрадывалась в комнаты отца в сумерках, рано
утром и в те часы, когда прислуга обедала или ужинала внизу. И хотя каждый
уголок в них делался красивее и веселее благодаря ее заботам, она входила и
выходила бесшумно, как солнечный луч, с тою лишь разницей, что оставляла за
собою свет.
с нею в опустевших комнатах. Жизнь ее была как бы волшебным видением, ее
одиночество рождало мысли, способствовавшие тому, что эта жизнь становилась
фантастическою и нереальною. Она так часто мечтала о том, как сложилась бы
ее жизнь, если бы отец мог ее полюбить, что иногда на секунду почти верила в
это и, отдавшись полету фантазии, казалось, вспоминала, как они вместе
оберегали могилу ее брата, как беззаветно разделили между собой его сердце,
как их соединило дорогое воспоминание о нем; как часто они беседуют о нем и
как добрый отец, глядя на нее ласково, говорит об их общей надежде и
уповании на бога. Случалось - она воображала, будто ее мать жива. О, счастье
- броситься ей на шею и прильнуть к ней всей любящей и доверчивой душой! И
снова уныние заброшенного дома, когда надвигается вечер и нет никого!
поддерживала Флоренс в ее усилиях и укрепляла постоянством цели ее преданное
юное сердце, подвергавшееся столь жестоким испытаниям. К ней в душу, как и в
души тех, кого заставляют страдать тяжкие несчастья, связанные с нашей
смертной природой, закрались торжественные надежды, возникшие в туманном
мире за пределами этой жизни, и, словно тихая музыка, нашептывали они о
встрече ее брата с матерью в той далекой стране, о том, что оба они помнят о
ней, нашептывали о том, что они любят ее и ей сочувствуют, и о том, что им
известно, как она проходит свой земной путь. Для Флоренс сладким утешением
было отдаваться этим мыслям вплоть до того дня, когда ей пришло в голову -
это случилось вскоре после того, как она в последний раз видела отца у него
в комнате, поздней ночью, - когда ей пришло в голову, что, тоскуя по его
сердцу, для нее закрытому, она может восстановить против него души умерших.
Может быть, безумно, нелепо, ребячливо было так думать и дрожать от
полуосознанной мысли, но в этом сказалась ее любящая натура; и с того часа
Флоренс старалась залечить жестокую рану в груди и думать только с надеждой
о человеке, чья рука нанесла эту рану.
любит. Она была очень молода, у нее не было матери, и ей было неведомо -
либо по своей вине, либо по вине случая, - как открыть ему, что она его
любит. Она будет терпеливой, постарается овладеть со временем этим
искусством и достигнуть того, чтобы он лучше узнал свое единственное дитя.
встречало в душе его одинокой хозяйки это решение по-прежнему ярким и
свежим. Это решение воодушевляло ее во всех повседневных занятиях; ибо
Флоренс надеялась, что чем больше знаний она приобретает, тем приятнее будет
отцу, когда он узнает ее и полюбит. По временам с тоскою и со слезами она
сомневалась, преуспела ли она хоть в чем-нибудь настолько, чтобы радостно
удивить его, когда они станут друзьями. Иногда она старалась угадать, нет ли
такой отрасли знания, которая может заинтересовать его больше, чем другие. И
всегда, за книгами, нотами, рукоделием, во время утренних прогулок и
вечерних молитв, она видела перед собой свою всепоглощающую цель. Странное
занятие для ребенка - изучать путь к сердцу жестокого отца.
беззаботных пешеходов, которые смотрели с противоположной стороны улицы на
мрачный дом и видели в окне юную фигуру, столь не вязавшуюся с этим домом;
ее глаза были устремлены на загорающиеся звезды, и беспокоен был бы сон
прохожих, если бы они знали, о чем она так упорно размышляет. Репутация
дома, якобы посещаемого привидениями, не улучшилась бы у тех робких
обывателей, которых поражал его мрачный вид, если бы они могли прочесть его
историю на хмуром фасаде, когда они проходили мимо, занятые повседневными
своими делами и опасливо оглядываясь. Но Флоренс преследовала свою священную
цель, о которой никто не подозревал и в достижении которой никто ей не
помогал; она думала только о том, как заставить отца понять, что она его
любит, и ни на мгновение даже в мыслях его не упрекала.
она по-прежнему жила одна, и скучные стены смотрели на нее безучастным
взглядом, словно, уподобляясь Горгоне, они приняли решение обратить
молодость ее и красоту в камень.
складывала и запечатывала написанное ею письмо, и всем своим видом
показывала, что она знает и одобряет его содержание.
и, по моему мнению, даже визит к этим старым Скетлсам будет даром небесным.
отозвалась Флоренс, мягко поправляя фамильярное замечание этой молодой леди
по адресу упомянутого семейства, - с такою любезностью возобновить
приглашение.
вносила свои пристрастья во все дела, большие и малые, постоянно объявляя
войну обществу, поджала губы и покачала головой, как бы выражая протест
против любого намека на бескорыстие Скетлсов и готовность доказать на суде,
что за свою любезность они будут щедро вознаграждены присутствием Флоренс.
носом воздух. - Можете не сомневаться в Скетлсах!
задумчиво промолвила Флоренс, - но следовало бы съездить. Пожалуй, так будет
лучше.
никого нет, а не теперь, во время вакаций, когда в доме гостит молодежь,
все-таки я с благодарностью приняла приглашение.
цербер!
заканчивала фразы, относилось, по предположениям лиц, обитавших ниже уровня
холла, к мистеру Домби и выражало страстное желание мисс Нипер высказать
сему джентльмену благосклонное свое мнение о нем. Она никогда не объясняла
этого восклицания, и, стало быть, в нем была прелесть тайны, не говоря уже о
чрезвычайной выразительности.