слышит! Но это к лучшему. Когда она опомнится, мое дело будет сделано, а она
ничего и не приметит.
озноба. Рейчел сказала, что его, видно, прохватило сыростью. Нет, отвечал
он, не то. Это с испугу.
когда... - Его опять начало трясти; он встал, держась за полку над очагом, и
провел по влажным волосам дрожащими, как у паралитика, пальцами.
хочу видеть твою доброту и милосердие. Я хочу видеть тебя такой, какой
увидел, когда вошел. Такой ты останешься для меня навсегда. Навсегда!
он справился с собой и, облокотившись на одно колено, подперев голову рукой,
посмотрел на Рейчел. Свеча горела тускло, он глядел сквозь слезы,
застилавшие глаза, и ему чудилось сияние нимба вокруг ее головы. Он почти
верил, что видит это воочию. И чем сильнее бушевала непогода, стучась в
окно, сотрясая входную дверь, оглашая весь дом криками и стонами, тем крепче
становилась его вера.
станет тебя тревожить. Будем надеяться на это. А теперь я помолчу, а ты
усни.
отдых, сколько ради спокойствия Рейчел. Но мало-помалу вой ветра за окном
стал глуше, потом превратился в стук его ткацкого станка и даже в шум
голосов, слышанных днем (включая и его собственный) и повторяющих то, что
было сказано наяву. А потом и это полузабытье кончилось, и ему привиделся
долгий, путаный сон.
это была не Рейчел, что очень удивляло его, несмотря на владевшую им
радость, - венчаются в церкви. Среди зрителей он узнавал немногих, о ком
знал, что они живы, и многих, о ком знал, что они умерли; внезапно наступил
полный мрак, прервавший совершение обряда, затем вспыхнул ослепительный
свет. Он исходил от одной из десяти заповедей *, начертанных на доске над
аналоем, и слова этой заповеди озаряли всю церковь. Они и звучали под
сводами, как будто огненные письмена обрели голос. Но вот все вокруг него
изменилось, не осталось никого и ничего - только он сам и священник. Они
стояли в ярком свете дня перед огромной толпой, столь огромной, словно сюда
стеклись люди всего мира; и все они гнушались им, и ни в одном из миллионов
устремленных на него взоров он не прочел дружественного участия или жалости.
Он стоял на высоком помосте под своим ткацким станком; взглянув вверх, он
увидел, чем обернулся станок, услышал, как читают отходную, и понял, что
осужден на казнь. Спустя мгновение то, на чем он стоял, ушло из-под его ног,
и все было кончено.
знакомым местам, он не в силах был рассудить; но так или иначе он снова
очутился на старом месте и над ним тяготел приговор - никогда, ни в этой
жизни, ни в грядущей, во все неисчислимые столетия вечности не видеть лица
Рейчел, не слышать ее голоса. Он бродил уныло, без устали, ни на что не
надеясь, и все искал, не зная, что он ищет (он знал только, что обречен
искать), и ни на один миг его не отпускал владевший им невыразимый ужас,
смертельный страх перед предметом, форму которого принимало все вокруг. На
что бы он ни поглядел, - рано или поздно глаза его узнавали то, чего он
страшился. Его жалкое существование имело одну-единственную цель - не
допустить, чтобы кто-нибудь из людей, с которыми он сталкивался, разгадал
зловещее видение. Тщетные усилия! Если он выводил их из комнаты, где оно
находилось, запирал шкафы и чуланы, где оно стояло, отгонял любопытных от
тайников, где оно было спрятано, и выпроваживал их на улицу, - тогда каждая
фабричная труба принимала те же страшные очертания, и вокруг нее вилось
предостерегающее слово.
пространство, в котором он только что блуждал, сузилось и снова было
ограничено четырьмя стенами его комнаты. Ничто не изменилось с тех пор, как
он сомкнул глаза, только в очаге погас огонь. Рейчел все так же сидела у
изголовья кровати и, видимо, задремала. Завернувшись в платок, она сидела
тихо, не шевелясь. Столик стоял на прежнем месте, у самой постели, и на нем,
снова обретя обычный вид и обычный размер, стояло то, что преследовало его
во сне.
что не ошибся. Показалась рука, пошарила вокруг. Занавеска колыхнулась
сильнее, лежащая на кровати женщина отодвинула ее и села в постели.
угрюмо обводила комнату. Миновав угол, где стоял его стул, она снова
обратила взор в ту сторону и стала напряженно всматриваться, заслонившись
рукой от света. Потом опять стала оглядывать комнату, едва замечая Рейчел, а
вернее, не видя ее вовсе, и опять уставилась в угол, где он сидел. Когда она
опять заслонилась рукой - не то вглядываясь в него, не то ища его глазами,
словно какой-то темный инстинкт подсказывал ей, что он здесь, - он подумал,
что ни в этих обезображенных чертах, ни в столь же обезображенной пороком
душе и следа не осталось от той женщины, на которой он женился восемнадцать
лет назад. Если бы он не видел сам, как она шаг за шагом опускалась все
ниже, он ни за что бы не поверил, что это она.
только неотступно следил за ней.
полусне, то ли тщетно пытаясь собраться с мыслями. Потом опять стала шарить
глазами по комнате. И тут впервые взгляд ее уперся в круглый столик и
стоявшие на нем склянки.
и осторожно, крадучись протянула руку. Нащупав кружку, она взяла ее в
постель и с минуту раздумывала, какую из склянок выбрать. Наконец, не чуя
опасности, она жадно схватила ту, которая сулила скорую и верную смерть, и
зубами вытащила пробку.
вымолвить. Если это явь и ее урочный час еще не настал, проснись, Рейчел,
проснись!
очень осторожно наполнила кружку. Поднесла к губам. Миг один - и уже ничто
не спасет ее, хотя бы весь мир проснулся и бросился ей на помощь! Но в это
самое мгновение Рейчел, тихо вскрикнув, вскочила со стула. Пьянчуга
сопротивлялась, ударила ее, вцепилась в волосы, но Рейчел отняла кружку.
пробило три. Стивен поглядел на Рейчел, увидел ее бледность, растрепанные
волосы, багровые отпечатки пальцев на лбу и понял, что зрение и слух не
обманули его. Она и кружку еще держала в руках.
содержимое кружки в тазик, смочила тряпку, как и в прошлый раз. - Я рада,
что осталась. Сейчас я перевяжу ее, и дело будет сделано. Вот! Она уже
утихла. А что осталось в тазике, я лучше вылью, хоть тут одна капля только,
а все-таки долго ли до греха. - И она выплеснула жидкость в золу, а склянку
разбила о решетку очага.
- оставлять меня наедине с ней?
он преклонил перед ней колени на убогой ветхой лестнице и прижал к губам
край ее платка.
такие. Между ними и грешной работницей глубокая пропасть. Моя сестричка
среди них, но она преображенная.
кротким, сострадательным взглядом.
тебя, но я всем сердцем хочу быть хоть немного таким, как ты, чтобы не
потерять тебя, когда окончится эта жизнь и вся морока рассеется. Ты ангел!
Кто знает, не спасла ли ты нынешней ночью мою душу живую!
за край ее платка, - и слова укоризны замерли у нее на устах, когда она
увидела его исказившееся лицо.
не помня себя от злости, потому что стоило мне рот открыть, чтобы
пожаловаться на свою судьбу, как меня тут же назвали смутьяном. Я говорил
тебе, что я очень испугался. Меня испугала склянка на столе. Я в жизни своей
и мухи не обидел, но когда я увидел так вдруг эту склянку с ядом, я подумал:
"Могу я поручиться, что не сделаю чего над собой, или над ней, или и над ней
и над собой?"
заставить его замолчать. Он схватил ее руки свободной рукой и, не выпуская
край ее платка, продолжал торопливо:
Посняков Андрей
Сертаков Виталий
Посняков Андрей
Березин Федор
Акунин Борис
Самойлова Елена