себя, - ведь это я познакомил вас друг с другом. Ну, довольно, - все это
пустяки! У него впереди долгие годы и длинный путь. Да разве я могу думать о
нем дурно? Нет, милая моя кузина, только не я! И не вы - могу поклясться!
смогу, - уверена, что не стану думать дурно о Ричарде, даже если весь свет
будет так думать. А если весь свет будет думать о нем дурно, я тогда и смогу
и стану думать о нем лучше, чем когда-либо!
теперь уже обеих рук - с плеча опекуна, и посмотрела ему в лицо, как сама
Верность!
где-то должно быть сказано, что добродетели матерей иногда проявляются в
детях так же, как грехи отцов. Спокойной ночи, мой цветочек. Спокойной ночи,
Хозяюшка. Приятного сна! Чудесных сновидений!
всегда провожал Аду, теперь омрачен какой-то тенью. Я хорошо помнила, как он
смотрел на нее и Ричарда, когда она пела, озаренная пламенем камина. Еще
недавно он любовался на них, когда они пересекали комнату, освещенную
солнцем, и потом уходили в тень; но теперь взгляд его изменился, и даже,
когда он перевел глаза на меня, этот безмолвный взгляд, выражавший доверие
ко мне, не был уже столь спокойным и полным надежд, как раньше.
постель, она не сняла подаренного им браслета. После того как она проспала
около часу, я поцеловала ее в щеку, любуясь ее спокойным, счастливым
личиком, и решила, что она видит во сне Ричарда.
этом, пожалуй, не стоит упоминать, но мне действительно не спалось, и на
душе у меня было довольно тоскливо. Не знаю, почему. По крайней мере думаю,
что не знаю. Впрочем, может быть, и знаю, но не думаю, что это имеет
значение.
некогда было тосковать. И я, конечно, сказала себе: "Ты что же это, Эстер!
Тоскуешь? Ты!" - И сказала как раз вовремя, потому что... да, взглянув на
себя в зеркало, я заметила, что чуть не плачу. "Как будто тебе есть о чем
горевать; наоборот, тебе бы только радоваться надо, неблагодарная ты душа!"
- сказала я.
было не в моих силах, и я вынула из рабочей корзинки вышивку, которую начала
в те дни, - это было украшение, предназначенное для одной из комнат нашего
дома (то есть Холодного дома), - и, полная решимости, принялась за нее. Эта
работа требовала большого внимания - необходимо было считать все стежки, - и
я сказала себе, что не прекращу ее, пока у меня не начнут слипаться глаза, и
только тогда лягу спать.
забыла шелк в ящике рабочего столика внизу, в нашей временной Брюзжальне, а
обойтись без него было нельзя, поэтому я взяла свечу и тихонько спустилась
вниз, чтобы его взять. И вот я, к великому своему изумлению, увидела, входя
в комнату, что опекун еще не ушел спать, но сидит и смотрит на пепел в
камине. Он глубоко задумался, позабыв о раскрытой книге, лежавшей рядом на
столике; серебристо-седые волосы рассыпались у него по лбу, словно рука его
бессознательно перебирала их, в то время как мысли бродили где-то далеко, а
лицо было очень усталое. Я чуть не испугалась, увидев его так неожиданно;
несколько мгновений стояла не двигаясь и уже хотела было уйти, не заговорив
с ним, но он снова рассеянно взъерошил волосы, заметил меня и вздрогнул.
заснуть, и хотела хорошенько утомиться. Но, дорогой опекун, вы тоже
засиделись, и у вас усталый вид. Может быть, у вас неприятности, и они
мешают вам спать?
каких вам не понять, - сказал он.
и я мысленно повторила его слова, словно это могло помочь мне уяснить себе
их значение: "Такие, каких мне не понять".
вас.
Перемена была так разительна, и он овладел собой таким большим усилием воли,
что я снова невольно повторила про себя: "Такие неприятности, каких мне не
понять!"
сейчас, пока сидел здесь, что вам следует знать о себе все, что знаю о вас
я. Это очень мало. Почти ничего.
об этом...
что я хочу сказать, - и решил, что одно дело, когда вы меня о чем-нибудь
спрашиваете, Эстер, и совсем другое, когда я сам что-нибудь говорю вам.
Может быть, это мой долг сообщить вам то немногое, что я знаю.
твердо. - Теперь я именно так думаю, дорогая. Возможно, что некоторым людям,
с которыми стоит считаться, ваше положение представляется унизительным; а
если так, надо, чтоб уж вы-то сами не преувеличивали значения всего этого
только потому, что имеете лишь смутное понятие о том, как обстоит дело.
следует, проговорила:
слова: "Твоя мать покрыла тебя позором, Эстер, а ты навлекла позор на нее.
Настанет время, - и очень скоро, - когда ты поймешь это лучше, чем теперь, и
почувствуешь так, как может чувствовать только женщина".
но стыд мой, надеюсь, был теперь не такой, как прежде, а более высокий, - и
тогда я сказала опекуну, что это ему я обязана счастьем никогда, никогда,
никогда, начиная с отрочества и до сего времени, не чувствовать себя
опозоренной. Он протянул руку, как бы желая остановить меня. Я хорошо знала,
что он не любит, когда его благодарят, и умолкла.
тех пор, как я получил письмо от одной женщины, которая жила совсем одна, -
письмо, написанное с такой суровой страстностью и силой, каких я не встречал
ни в каком другом письме. Она написала его (так и было откровенно сказано в
письме) потому, быть может, что ей пришла блажь оказать доверие мне; а может
быть, потому, что мне свойственно оправдывать чужое доверие. В письме
говорилось о девочке-сиротке, двенадцати лет, - говорилось в жестоких
выражениях, примерно таких же, как те, которые вы все еще помните. Женщина
писала, что взяла на воспитание девочку и, скрыв, что она жива, растит ее
втайне с самого дня ее рождения; но случись ей, то есть "воспитательнице,
умереть, раньше чем девочка вырастет, та останется совершенно одинокой, без
друзей, без имени, брошенной на произвол судьбы. И она спрашивала меня, не
возьмусь ли я в этом случае завершить воспитание ребенка, начатое ею.
в каком мрачном свете эта особа видела и выражала все это и как затуманивала
ей ум ее извращенная религия, учившая, что дитя должно искупать чужую вину,
в которой оно совершенно неповинно. Я пожалел малютку, обреченную на такую
печальную жизнь, и ответил на письмо.
давно уже отказалась от всяких сношений с внешним миром и согласна
встретиться только с моим доверенным лицом, если я кого-нибудь уполномочу на
это. Я направил к ней мистера Кенджа. Она сказала ему - конечно, по своему
почину, так как сам он и не думал ее спрашивать, - что живет под вымышленным
именем. Сказала, что если в подобном случае можно говорить об узах кровного
родства, то она приходится девочке родной теткой. И еще сказала, что ничего
больше не откроет (мистер Кендж был убежден в том, что это ее решение
непоколебимо), не откроет никогда и ни в каком случае. Дорогая моя, я сказал
вам все.
проговорил он, стараясь перейти на менее серьезный тон, - и знал, что все ее
любят, а она приносит пользу людям и счастлива сама. И теперь она воздает
мне за это сторицей каждый день и каждый час!
для нее отцом!
покрылось какой-то тенью. Он опять прогнал ее, и она мгновенно исчезла; но
ведь она все-таки появилась, и так скоро после моих слов, что мне
почудилось, будто они кольнули его. В недоумении я снова повторила про себя:
"Каких мне не понять. Такие неприятности, каких мне не понять!" Да, это была
правда. Я тогда ничего не поняла и не понимала еще много-много дней.
меня в лоб, - и ложитесь спать. Сейчас уже поздно работать и думать. Вы и
так делаете это ради нас целый день напролет, маленькая наша
домоправительница.
признательное сердце перед богом, поблагодарила его за его милости и заботу
обо мне, а потом заснула.
Андреев Николай
Круз Андрей
Круз Андрей
Русанов Владислав
Херберт Фрэнк
Андреев Николай