Рейчел. Она вернулась в комнаты, прежде чем мой багаж был уложен на крышу
кареты, и захлопнула дверь. Пока наш дом был виден, я сквозь слезы неотрывно
смотрела на него из окна кареты. Крестная оставила все свое небольшое
имущество миссис Рейчел, а та собиралась его распродать и уже вывесила
наружу, на мороз и снег, тот старенький предкаминный коврик с узором из роз,
который всегда казался мне самой лучшей вещью на свете. Дня за два до
отъезда я завернула свою милую старую куклу в ее собственную шаль и - стыдно
признаться - похоронила ее в саду под деревом, которое росло у окна моей
комнаты. У меня больше не осталось друзей, кроме моей птички, и я увезла ее
с собой в клетке.
из виду, я села на самый край низкого сиденья, чтобы легче было дотянуться
до высокого окна кареты, и стала смотреть на опушенные инеем деревья,
напоминавшие мне красивые кристаллы; на поля, совсем ровные и белые под
пеленой снега, который выпал накануне; на солнце, такое красное, но
излучавшее так мало тепла; на лед, отливающий темным металлическим блеском
там, где конькобежцы и люди, скользившие по катку без коньков, смели с него
снег. На противоположной скамье в карете сидел джентльмен, который казался
очень толстым - так он был закутан; но он смотрел в другое окно, не обращая
на меня никакого внимания.
последний раз читала ей вслух, и о том, как неподвижен и суров был ее хмурый
взгляд, когда она лежала при смерти; думала о чужом доме, в который ехала; о
людях, которых там увижу; о том, какими они окажутся и как встретят меня...
но вдруг чуть не подскочила, - так неожиданны были чьи-то слова,
прозвучавшие в карете:
что это он заговорил со мной.
меня и провел широким меховым обшлагом своего пальто по моим глазам (однако
не сделав мне больно), а потом показал мне следы моих слез на меху.
туда?
немногие его черты, которые я могла разглядеть, - ведь он был закутан до
самого подбородка, а лицо его почти закрывала меховая шапка с широкими
меховыми наушниками, застегнутыми под подбородком; но я уже успокоилась и
перестала его бояться. И я сказала, что плакала, должно быть, оттого, что
моя крестная умерла, а миссис Рейчел не горевала, расставаясь со мною.
унесло верхом на помеле!
удивлением. Но я заметила, что глаза у него добрые, хоть он и сердито
бормотал что-то себе под нос, продолжая всячески поносить миссис Рейчел.
казалось, можно было завернуть всю карету, и сунул руку в глубокий боковой
карман.
показал мне аккуратно сделанный пакет, - завернут кусок самого лучшего
кекса, какой только можно достать за деньги... сверху слой сахара в дюйм
толщины - точь-в-точь как жир на бараньей отбивной. А вот это - маленький
паштет (настоящий деликатес и на вид и на вкус); привезен из Франции. Как вы
думаете, из чего он сделан? Из превосходной гусиной печенки. Вот так паштет!
Теперь посмотрим, как вы все это скушаете.
вам, но, - пожалуйста, не обижайтесь, - все это для меня слишком жирно.
хотел сказать, - и выбросил оба пакета в окно.
от Рединга, посоветовал мне быть паинькой и прилежно учиться, а на прощанье
пожал мне руку. Расставшись с ним, я, признаться, почувствовала облегчение.
Карета отъехала, а он остался стоять у придорожного столба. Впоследствии мне
часто случалось проходить мимо этого столба, и, поравнявшись с ним, я всякий
раз вспоминала своего спутника - мне почему-то казалось, что я должна его
встретить. Так было несколько лет; но я ни разу его не встретила и с
течением времени позабыла о нем.
сказала:
попросив у нее извинения за недогадливость, ответила на ее вопрос, где
уложены мои вещи. Под надзором столь же подтянутой служанки вещи мои
перенесли в крошечную зеленую карету, затем мы трое - мисс Донни, служанка и
я - уселись в нее и тронулись в путь.
программу ваших занятий составили так, как пожелал ваш опекун, мистер
Джарндис.
морозе, и протянула мне свой флакон с нюхательной солью.
спросила я, наконец, после долгих колебаний.
лондонских поверенных, господ Кенджа и Карбоя. Мистер Кендж - человек
замечательный. Необычайно красноречивый. Некоторые периоды в его речах
просто великолепны!
это вслух. Не успела я опомниться, как мы доехали, и тут уж я совсем
растерялась - никогда не забуду, что в тот вечер все в Гринлифе (доме мисс
Донни) казалось мне каким-то туманным и призрачным.
порядкам, что мне стало казаться, будто я приехала сюда уже давным-давно, а
моя прежняя жизнь у крестной была не действительной жизнью, но сном. Такой
точности, аккуратности и педантичности, какие царили в Гринлифе, наверное,
не было больше нигде на свете. Здесь все обязанности распределялись по
часам, - сколько их есть на циферблате, - и каждую выполняли в назначенный
для нее час.
сестры-близнецы. Было решено, что в будущем я сама стану воспитательницей, и
потому сестры Донни не только учили меня всему, что полагалось изучить в
Гринлифе, но вскоре заставили помогать им в занятиях с другими девочками.
Только этим и отличалась моя жизнь здесь от жизни других воспитанниц. Чем
больше расширялись мои познания, тем больше уроков я давала, так что с
течением времени у меня оказалось много работы, которую я очень любила,
потому что, занимаясь со мной, милые девочки полюбили меня. Если, поступив к
нам, новая воспитанница немного грустила и тосковала, она, право не знаю
почему, непременно сближалась со мной; поэтому всех новеньких стали отдавать
на мое попечение. Они говорили, что я такая ласковая; а я думала, что это
они сами ласковые. Я часто вспоминала о том, как в день своего рождения
решила быть, прилежной и добросердечной, не жаловаться на судьбу, стараться
делать добро и, если удастся, заслужить чью-нибудь любовь, и, право же,
право, готова была устыдиться, что сделала так мало, получив так много.
рождения я, слава богу, ни разу за это время не видела по глазам людей, что
было бы лучше, если б я не родилась на свет. Когда наступал этот день, он
приносил мне столько знаков любви и внимания, что они круглый год украшали
мою комнату.
к соседям во время каникул. Спустя примерно полгода после приезда в Гринлиф
я спросила мисс Донни, как она думает, не написать ли мне мистеру Кенджу,
что мне здесь хорошо живется, за что я очень благодарна, и, с ее одобрения,
написала такое письмо. В ответ я получила официальное отношение юридической
конторы, в котором подтверждалось получение моего письма и было сказано, что
"содержание оного будет неукоснительно передано нашему клиенту". После этого
я иногда слышала, как мисс Донни и ее сестра говорили, что плата за мое
обучение поступает очень регулярно, и раза два в год отваживалась написать
письмо мистеру Кенджу - такое же, как в первый раз. На каждое я получала
обратной почтой точно такой же ответ, какой получила на свое первое, и все
они были написаны тем же круглым почерком, а внизу стояла подпись: "Кендж и
Карбой", сделанная другой рукой, - вероятно, самим мистером Кенджем.
эта повесть - повесть о моей жизни! Впрочем, моя скромная особа вскоре
отступит на задний план.
это), наблюдая в окружающих, как в зеркале, каждую ступень моего