Аладимир Динец

Азия на халяву

Пролог

- Я жил счастливейшей жизнью в городе Багдаде, - сказал Синдбад, - пока
шайтан не подговорил меня отправиться путешествовать...
Тысяча и одна ночь

Самолет выкатился на взлетную полосу и замер. Глядя в иллюминатор, я
представлял себе командира экипажа: сейчас он держит ногу на тормозе,
дожидаясь, когда двигатели наберут тягу. Суета последних дней и двухчасовая
давка в аэропорту здорово заморочили мне голову - уже не верилось, что мы
действительно взлетим. А я так долго ждал этого полета!
Еще в школьные годы я заметил, что по мере удаления от Москвы природа и
нравы населения становятся все более интересными. Из книг было известно,
что на окраинах страны вообще творятся всякие чудеса. Но многочисленные
сложности, о которых речь впереди, долго не позволяли мне осуществить свою
мечту и попасть в эти таинственные области - Дальний Восток, Памир,
Туркмению, Арктику... Только позже, выйдя из школы на свободу и поступив в
институт, сумел я проникнуть сначала в Приморский край, а потом и во все
остальные районы, столь манившие меня в детстве. Вот он, первый день
первого путешествия - я сижу, глядя в иллюминатор, и не знаю, что ждет меня
впереди.
Самолет, наконец, трогается с места, сначала медленно, затем все быстрее,
словно пуля по ружейному стволу - и вдруг земля в окне уходит вниз, и все,
что казалось несбыточным, становится сегодняшним днем. Через семь часов я
уже шлепал под теплым дождем по лужам владивостокского аэропорта, а еще
через пять надо мной был величественный полог уссурийской тайги.
Я пробирался между серыми колоннами гигантских ильмов, то и дело встречая
зверей, птиц и травы, знакомые мне лишь по книжкам. Неожиданно лес
расступился, и открылась маленькая речка, каскад прозрачных плесов,
соединенных звонкими водопадами. Серые скалы, заросшие папоротниками,
окружали зеленые чаши заводей. Прямо в середине ближайшего озерка плавала
яркая, словно китайская игрушка, расписная уточка-мандаринка. Я понял, что
попал в страну приключений и чудес.
Но действительность превзошла все ожидания.

А все-таки она вертится,

история первая,

в которой автор и его друг совершают бессмертный подвиг.

Дождь, хмуро моросящий над полями,
Могу я, верно, пренебречь тобой?
Свой теплый плащ и дорогую шляпу
Могу я, верно, и не надевать?
Свой городской костюм навек я сбросил,
И больше, дождь, я не боюсь тебя!
Чон Чхоль. Одинокий журавль

В лучших традициях советской приключенческой литературы, эта история
началась с не полученной вовремя записки.
Вот уже четыре месяца по всему Приморскому краю шли дожди. Реки вышли из
берегов и сносили мосты - один за другим. Улицы поселков заболачивались на
глазах. По тайге, набухшей от сырости, бродили мокрые звери. От дождя было
плохо всем. Олени не успевали вовремя услышать тихие шаги леопарда - мешал
беспрерывный шелест капель. Рыбы травились ядохимикатами, смытыми с рисовых
полей. Змеям никак не удавалось погреться на солнце. Мелкие букашки
прилипали к каплям и тонули в них. Бабочки не могли летать. Птицы не могли
ловить бабочек. Мне тоже было плохо. Три дня я бродил по лесу и промок
настолько, насколько вообще можно промокнуть. В тайге встречалось столько
интересного, что спать было некогда, да и негде. Уссурийские "джунгли" -
зоопарк без решеток и табличек, щедрый на сюрпризы, только надо уметь их
видеть - иначе тайга мало отличается от подмосковного леса.
Пробившись сквозь липкие папоротники, я вышел на разбитую перегруженными
лесовозами грунтовку. На прощание лес вылил за шиворот пару литров воды,
шлепнул веткой по глазам и порвал колючками рукав. Скользя по красноватой
глине и отдирая от сапог налипшие комья, я побрел вниз. Дорога была
проштампована широкими отпечатками тигриных лап. Судя по следам, тигр тоже
скользил по грязи, но почему-то не сворачивал. Время от времени он делал
длинные прыжки и что-то хватал - скорее всего, лягушек. В одном месте зверь
явно подскользнулся и упал на бок.
Уже в темноте я добрел до полусгнившей избы на окраине деревни Каменушки.
Мой друг, владелец избушки, уехал в город, оставив дом в моем распоряжении.
Осторожно пройдя между дырами в полу, в которых плескалась бездонная хлябь,
я упал на раскладушку и дальнейшее наблюдение за тигром осуществлял уже во
сне.
Утро было солнечным! Клочья тумана еще поднимались с мокрых сопок, капли
воды блестели на листьях, но уже грелись ленивые змейки на ступенях
крыльца, махаоны трепетали темно-зелеными крыльями, собравшись вокруг луж,
голубые сороки кувыркались в ветвях тополя, и весь мир быстро согревался и
высыхал.
Сосед Миша чинил дверь. Незадолго перед тем тигрица, на участке которой
стояли наши дома, снова схулиганила - попыталась утащить Мишину лайку.
Собака порвала веревку, впервые в жизни справилась с открывающейся наружу
дверью и вбежала в дом. Миша, услышав могучий бас и забыв, что дверь
открывается наружу, подпер ее лопатой. Тигрица поддела дверь когтями,
получила лопатой по носу, истошно замяукала и отступила в лес, где рычала в
течение часа. Было три часа ночи, и в деревне проснулись все до последнего
цыпленка (должен предупредить, что меня при этом не было и события
передаются в соответствии с Мишиным изложением).
Миша сообщил мне последние деревенские новости. Погода, по прогнозу,
установится надолго ("широта крымская, долгота колымская" - говорят в
Приморье о местном климате). Лаборант заповедника со скандалом уволен -
выпил жидкость из банок с заспиртованными змеями. Размышляя о вкусе змеиной
настойки, я пошел домой, собираясь просушить шмотки. Нежно взглянув на
висевшую рядом с дверью мемориальную табличку, посвященную моему пребыванию
в Каменушке (повесил ее, разумеется, я сам), я поправил цветы в прибитой
снизу баночке и тут заметил на двери записку. В ней говорилось, что
начальник противочумной экспедиции Женя приехал в село и ждет меня до
вечера в конторе заповедника. Поскольку вечер уже прошел, и не один, было
ясно, что мне придется добираться к нему на озеро Ханка самому. Но у меня
не было пропуска в погранзону, совершенно необходимого для любых
перемещений по территории края.
На всем протяжении российской истории свобода сохранялась на окраинах
государства. Сперва ею наслаждались северяне-новгородцы, потом -
запорожские и донские казаки, сибирские первопроходцы, колонисты Камчатки и
Аляски. Нередко любителей свободы даже отправляли туда насильно. При
советской власти решено было окраины от страны изолировать. Сначала их
назвали "территории, находящиеся под управлением НКВД", затем переименовали
в пограничную зону. К 1985 году погранзона занимала примерно треть
территории СССР и включала, например, Уренгой (600 км до Карского моря) и
Норильск (2500 км до ближайшего иностранного государства). Попало в нее и
множество интереснейших мест, от Командор до Куршской косы, и самые
красивые уголки - например, Памир и Курилы. Каждый, кто хотел по-настоящему
посмотреть страну, должен был найти способ проникать в погранзону.
Впоследствии я такой способ нашел, но в то время, о котором идет речь,
приходилось попадать туда довольно рискованными путями.
Иногда, чтобы побыстрее откуда-нибудь выехать, я сам "сдавался" знакомому
пограничнику. Меня под конвоем отводили на заставу, плотно кормили и с
комфортом везли в нужном направлении. Знакомый получал отпуск за поимку
нарушителя, и все оставались довольны.
А вообще-то это, конечно, неприятно - чувствовать себя шпионом. Приставать
к незнакомым людям, чтобы купили тебе билет на автобус (без пропуска не
продадут), все время ждать проверки документов, знать, что каждый встречный
может получить тридцать рублей, если на тебя настучит... В этот раз до
Спасска-Дальнего доехал нормально, но потом пришлось соскакивать с автобуса
чуть ли не на ходу - хорошо еще, вовремя заметил впереди КПП. Обойдя по
широкой дуге опасный участок, несколько часов ловил попутку, чтобы ехать
дальше, в итоге добрался только до какой-то развилки, а потом полночи пилил
пешком до нужной деревни.
В селе все уже спали, кроме многочисленных собак. Дважды я прошел его из
конца в конец, пока не встретил бича. Бич объяснил мне, где лагерь
экспедиции, и через пять минут меня уже угощали добрые коллеги.
Следующий день был чудесен. Мы плескались в теплом озере среди цветущих
лотосов, жарили лосося на вертеле и травили анекдоты. Гражданин начальник
оказался веселым рыжим мужиком, крайне счастливым по поводу отъезда в город
любимой жены.
Когда солнце село за низкие холмы, когда один из отчаянно красивых
приморских закатов раскинулся в небе, словно тюльпановые поля
цветоводческого совхоза "Наргиз" у подножия Тянь-Шаня, когда стих рев
танковых моторов на соседнем полигоне и пьяные крики в соседней избе, Женя
подошел ко мне и тихо спросил:
- Стрелять умеешь?
- Да! - ответил я уверенно, как будто прожил всю жизнь на Диком Западе.