Чтение 34–й страницы книги ~Державин~

вашей веры. А ты грамотный, пиши ему письма, указы, реляции, пиши и
запоминай. Однако делай так, чтобы никакого подозрения на тебя не было. Ты
должен быть в глазах самозванца паче снега белого. Понял?

Старец кивнул головой.

- А выдашь себя - на нас не пеняй. Мы тебе в сем деле не помощники.
Выручать тебя не будем, и своя голова не дюже крепка. Так что держись
настороже. Понимаешь?

- Понимаю, ваше благородие, - сказал старец Иов. - Все понимаю.

- Для связи со мной и для всех прочих дел у тебя есть Дюпин, который
для сего нарочно мною выделяется. Ему все передавай. Он все обязан принять и
доставить. Теперь второе дело.

Он подошел к столу и, выдвинув ящик, вытащил запечатанный сургучом
конверт.

- Вот, - сказал он, подбрасывая его на ладони. - Сие письмо по дороге
передашь из рук в руки коменданту Симонову. Если что нужно будет - он тебе
поможет. От моего имени скажи, чтобы держались они до последнего, ибо я тоже
недаром здесь все время провожу. - Он посмотрел на старца, на Дюпина. -
Скажу вам, как людям острым и верным, - сюда идут войска из Астрахани.
Четыре гусарских полка. Все на лошадях. С ними сорок пушек. Я же остался тут
для закупки провианта, как войска придут, мы ударим на самозванца.

Дюпин молча кивнул головой. Старец посмотрел на Державина, и какая-то
быстрая, почти неуловимая глазу гримаса прошла по его лицу.

- Сие тоже ваше высокоблагородие всем передать приказать изволит? -
спросил после небольшой паузы.

Державин пытливо посмотрел ему в лицо и на минуту замедлил с ответом.

- Да, сие тоже надлежит распространять, - сказал он после минутного
молчания.

- Четыре гусарских полка идут из Астрахани. А ваше высокоблагородие
оставлены в Малыковке для того только, чтоб заготовлять фураж. Так?

Державин подошел к столу и спрятал письмо.

- Когда думаете ехать? - спросил он отрывисто. - Вам еще собраться
нужно.

- Какие у нас сборы, ваше высокоблагородие. Завтра солнышко встанет, мы
и тронемся.

- Так, ну идите отдыхайте, - сказал Державин. - Завтра получите письмо
и деньги.

Он проводил их глазами и сел писать донесение Бибикову.

"Приехав десятого числа в Малыковку, - писал он, - где того ж

числа приискан старанием 22, 11, 21, 11, 7, 21, 35, 15, 19, 8, 6, - и

9, 6, 21, 1, 22, 14,17,19, 8, 6 {Серебрякова и Герасимова.} и послан

был сюда дворцовый красноярский крестьянин Василий Григорьев сын Дюпин

для привозу ко мне с Иргизу старца раскольничьего Иова, на которого

они надежду полагали, что он может исполнить положенное на него дело,

почему тот старец ко мне сегодня и привезен. Я, изведав из слов его

усердие к службе ея величества и испытав способность, а паче положась

на тех, которые его представили, наложил на него дело, для которого я

послан. Он, взяв с собой в товарищи вышеописанного Дюпина и еще одного

ему надежнейшего, хотел исполнить следующее: 1) Разведать, в каком

состоянии подлинно Яик, отдать от меня письмо к Симонову и от него

прислать с одним из своих товарищей ко мне. 2) С другим своим

товарищем идти в толпу Пугачева под Оренбург, там стараться разведать,

сколько у него в толпе людей, сколько пушек, пороху, ядер, провианту и

откуда он все сие получает. 3) Ежели его разобьют, куда он намерен

бежать. 4) Какое у него согласие с башкирцами и с калмыками, и нет ли

у него переписок с киргизами или с какими другими отечеству нашему

неприятелями. 5) Стараться разведать все его нам злодейские мысли и о

том, ежели что ко вреду нашему служить будет, давать знать нашим

командам. 6) Не можно ли как его заманить куда с малым числом людей,

дав знать наперед нашим, чтоб его живого поймать можно было".

Державин дошел до седьмого пункта и остановился. То, о чем он должен
был писать дальше, казалось ему таким естественным, когда думал об этом
наедине с собой, сейчас, глубокой ночью, при свете свечей, было так страшно,
что он несколько минут колебался, прежде чем переложить мысли на бумагу. Но
эта мысль, случайно зародившаяся в его голове, все-таки должна была лечь на
бумагу.

Кажется, он даже был рад этому. Пусть главнокомандующий знает, что он
пойдет на все. Пусть ему будет даже стыдно и больно, как стыдно ему,
Державину сейчас.

Итак, пункт седьмой.

"7) Ежели живого не можно достать, то чтобы его стараться убить,

а меж тем в главнейших его посеять несогласие и раздор, дабы тем можно

было разделить толпу его и рассеять в разные части".

Вот и все. Как просто и как мало. А сколько яду таится в этих простых
словах. Он, Державин, не только следователь, не только шпион, но и тайный
убийца. В стан врага он посылает наймитов с ядом, железом и ножом. Сильное
средство, что и говорить. Однако исход ли это?

Пусть будет убит Пугачев. Но Пугачевым ли двигается сие восстание
народное? Сколько убийц придется послать и сколько голов придется снести,
прежде чем будет потушено восстание?

Дальше!

Пункт восьмой.

"8) Стараться изведать и дать знать, что ежели он убит будет, не

будет ли у сволочи нового еще злодея, называющегося царем".

Пункт девятый.

"9) Один ли он называется сим именем или многие принимают на себя

сие звание".

И, наконец, самый страшный по своей многозначительности.

Пункт десятый.

"10) Как его народ почитает - действительно покойным государем

или знают, что он подлинный Пугачев, но только из злого умысла к бунту

не хотят от него отставать".

А если они не считают за царя этого страшного обманщика, если они
отлично знают, что он играет именем давно умершего человека, есть ли еще
какая-нибудь надежда остановить эту лавину, этот губительный,
всеуничтожающий поток. Самозванца можно разоблачить, разбойников можно
переловить, можно даже раскрыть могилу и вынуть из нее пожелтевшие кости
мертвого императора. Но что сделать с людьми, которые отлично знают, за что
они сражаются и кто их ведет на бой? Для которых важно не имя, но дело. Что
делать с такими?

Нет, ваше превосходительство, об этом лучше не думать и для вас и для
меня, вашего подчиненного подпоручика Державина.

Дальше!

"Таким образом все сие исполнить обезался старец и что он человек

надеждый, ручаются за него Серебряков и Герасимов, а паче за Дюпина,

который имеет у себя на Иргизе семью и целую избу детей, а паче то его

польстило, что я ему обещал избавить сына его от рекрутства, которому

была очередь; о чем я к г. воеводе Симбирскому и писал, чтоб для

некоторого до него надлежащего секретного дела его брать... погодил.

При отправлении старца с его двумя товарищами сделал я им обещание, за

их услуги, милости вашей и милосердной нашей государыни; а по

требованию их, для всяких случаев и для самих, дал денег 100 рублев.

Старец обещался, ежели можно будет и сыщет он надежных людей, то чтобы

уведомлять друг друга и г. г. наших генералов, а самому, чтобы всегда

оставаться в толпе у Пугачева. На первый случай хотел он послать от

себя Дюпина..."

Писал до двух часов ночи. Тут его прервали пришедшие к нему Серебряков
и Герасимов.

X

С первыми утренними лучами Дюпин и старец выехали из дому. Перед
отъездом деньги поделили надвое. 50 рублей должно было быть зашито у Дюпина
за пазухой, другие 50 рублей и письма к Симонову вез с собой старец Иов.

Он был сосредоточен, молчалив и строг.

Плача и биясь о землю, упала при выезде путников молодая жена Дюпина.

Ее сердце давно чувствовало неладное. По всему: по разговору,
прерванному, как она взошла в избу, по неясным, но значительным словам мужа,
по молчаливости старца, по неожиданному ночному вызову их обоих к
подпоручику Державину, по целому ряду других признаков, еще более мелких и
незаметных, но ясных для ее зоркого бабьего глаза, она, почти в точности,
уяснила себе смысл поездки мужа.

Она бы поговорила с ним раньше, поговорила так, как говорила всегда, с
криком, руганью, плачем, битьем горшков, но боялась старца.

Худенький, юркий, молчаливый, но быстрый и подвижный, как мышь, он с
первого же раза вселял в нее чувство, похожее и на ужас и на отвращение. При
нем она молчала, испуганно пряталась за печь и усиленно громко начинала