нет такого лука!" Но и помидоров таких нигде нет, кроме как на Зеленом
базаре: они лежат в ящиках, в лотках, на прилавках - огромные, мягкие, до
краев наполненные тягучей кровью, туго лоснящиеся тропические плоды. В них
все оттенки и красных и желтых тонов - от янтарного, кораллово-розового,
смутного и прозрачного, как лунный камень, до базарно-красных грубых
матрешек. Их покупают и уносят целыми лотками - круглые тугие мячики,
багровые буденовки, желтые голыши. Все равно больше рубля здесь не
оставишь. Около лотков с помидорами, луком и разноцветной картошкой
(желтой, белой, черной, розовой, почти коралловой!) - товарный лоток
разделяется надвое. С одной стороны остаются ряды, а другая сторона
упирается в стену. Это почтовая контора. Отсюда во все концы страны летит
знаменитый алма-атинский апорт. Тут же продают ящики, свежую стружку,
холстину для обшивки. В конторе зашивают, надписывают, взвешивают. То и
дело мелькают быстрые, оперативные личности с молотками, гвоздодерами и
химическими карандашами за ухом. На все разная такса. Одна на то, чтобы
уложить и заколотить, другая на то, чтобы красиво надписать, третья на то,
чтобы уложить, заколотить, красиво надписать, взвесить, выстоять и
отправить. Здесь же печально бродит между ларьками некая туманная
личность. Завсегдатаи знают, что это актер и поэт-новеллист. У него
страшное, иссиня-белое, запойное лицо. Из театра его сократили, и вот он
теперь ходит по рынку и гадает. Под мышкой у него толстый фолиант - "Как
закалялась сталь", издание для слепых. Он кладет его на колени,
распахивает и гадает. Рядом старушка продает морских жителей. Место здесь
бойкое. Стоит пивная бочка, и над ней взлетают руки с кружками и
поллитровками. Крик, смех. Пьют здесь так: полкружки пива, полкружки
водки. Морские жители под эту смесь идут очень ходко.
а свернул направо, к рыбным ларькам. Рыбу тут выносили разную - копченую,
нежно-золотистую, как будто обернутую в увядающий пальмовый лист, даже
металлически-фиолетовую. Она лежала на прилавке, висела пучками,
плескалась в цинковых чанах и судках. Зыбина хватали за руки, ему
предлагали залом с Каспия, сома из Аральска, карасиков с Сиротских прудов.
Он ничего не покупал, ни к чему не приценивался, он дошел до конца рядов и
повернул обратно.
торговца. Тот стоял, засунув руки под клеенчатый фартук, и молча наблюдал
за ним.
не найдете. Только если у кого вяленая осталась. Мы такой не торгуем.
выполнен. Только если украдут где. Вот приходите через месяц - тогда
будет.
достал из кармана какое-то письмо.
только на Или надо ехать. Там ее сколько хочешь. Как пойдете по берегу,
так и увидите - тони, тони. Колхоз "Первый май". Там любой колхозник вам
устроит с пудик.
окончательно поняли друг друга.
сразу же, - спросите Павла Савельева. Он шофером работает. Скажите, от
Шахворостова Ивана Петровича.
так! А вот скажите, Юмашева Ивана Антоновича вы не слышали? Дружок у меня
был такой, он, кажется, и сейчас еще там.
новых, может, не Юмашева вам нужно, а Ишимова? Так такой есть
действительно. Весовщик.
сейчас же поеду. Значит, Павел Савельев! Спасибо.
изобилие" толпились люди. Курили, чадили, лузгали семечки. Он протиснулся
и увидал художника над мольбертом. Зыбин этого чудака знал. Месяц тому
назад он подал объяснение в милицию (нажаловались соседи) и подписался
так: "Гений 1 ранга Земли и Галактики, декоратор-исполнитель Балета
им.Абая Сергей Иванович Калмыков". Гением человечества, как известно, в то
время на земле числился, только один человек, и такая штучка могла выйти
очень боком - ведь черт его знает, что за этим титулом кроется, может
быть, насмешка или желание поконкурировать. Кажется, такие сомнения в
сферах высказывались, но дальше них дело все-таки не пошло. Может быть,
кто-то из власть предержащих повстречал Калмыкова на улице и решил, что,
мол, на этой голове много не заработаешь. А зря! Голова была стоящая.
Когда художник появлялся на улице, вокруг него происходило легкое
замешательство. Движение затормаживалось. Люди останавливались и смотрели.
Мимо них проплывало что-то совершенно необычайное: что-то красное, желтое,
зеленое, синее - все в лампасах, махрах и лентах. Калмыков сам
конструировал свои одеяния и следил, чтобы они были совершенно ни на что
не похожи. У него на этот счет была своя теория.
миллионы глаз, и что они видят? Ползет и ползет по земле какая-то скучная
одноцветная серая масса, и вдруг как выстрел - яркое красочное пятно! Это
я вышел на улицу".
лежал плоский и какой-то стремительный берет, на худых плечах висел
голубой плащ с финтифлюшками, а из-под него сверкало что-то невероятно
яркое и отчаянное - красное-желтое-сиреневое. Художник работал. Он бросал
на полотно один мазок, другой, третий - все это небрежно, походя, играя, -
затем отходил в сторону, резко опускал кисть долу - толпа шарахалась,
художник примеривался, приглядывался и вдруг выбрасывал руку - раз! - и на
полотно падал черный жирный мазок. Он прилипал где-то внизу, косо, коряво,
будто совсем не у места, но потом были еще мазки и еще несколько ударов и
касаний кисти, то есть пятен - желтых, зеленых, синих, - и вот уже на
полотне из цветного тумана начинало что-то прорезываться, сгущаться,
показываться. И появлялся кусок базара: пыль, зной, песок, накаленный до
белого звучанья, и телега, нагруженная арбузами. Солнце размыло очертания,
обесцветило краски и стесало формы. Телега струится, дрожит, расплывается
в этом раскаленном воздухе.
подначивают друг друга, лезут вперед. Каждому хочется рассмотреть получше.
Пьяные, дети, женщины. Людей серьезных почти нет. Людям серьезным эта
петрушка ни к чему! Они и заглянут, да пройдут мимо: "Мазила, - говорят о
Калмыкове солидные люди, - и рожа дурацкая, и одет под вид попки! Раньше
таких из безумного дома только по большим праздникам к родным отпускали".
Вот именно такой разговор и произошел при Зыбине. Подошел, протолкался и
встал впереди всех хотя, видно, и слегка подвыпивший, но очень культурный
дядечка - эдакий Чапаев в усах, сапогах и френче. Постоял, посмотрел,
погладил усы, хмыкнул и спросил очень вежливо:
вежливый, ироничный, строгий и всепонимающий.
выхватил из воздуха, поймал на кисть и бросил на полотно.
взять, съисть, что яблоко, что арбуз, что окорок, - а это что? Это вот я
когда день в курятнике не приберусь, у меня пол там такой же!
Кисть так и замелькала. Вдохновили ли его слова дядьки, или, может быть,
как раз в эту минуту он ухватил самое нужное? В общем, он заработал и обо
всем забыл. Культурный дядька еще постоял, посмотрел, покачал головой и
вдруг грубо спросил:
Художник! Раньше такого бы художника сразу бы за милую душу за шиворот да
в участок, а теперь, конечно, валяй, маляй!
лебединое озеро на клеенке.
спрашивал. Как-то очень хорошо, легко и с большим достоинством он провел
этот разговор, и Зыбин тогда же подумал: "Ну бог его знает, что он за
художник, но цену он себе знает".
записная книжка Калмыкова. Это было уже после смерти художника. Книжка эта
Посняков Андрей
Посняков Андрей
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Конан-Дойль Артур
Маккарти Кормак