Чтение 23–й страницы книги ~Факультет ненужных вещей~

Директор! Клара! Корнилов! Дед! Даша! Ты же повторяешь это себе каждый
день! Знаешь, я боюсь за тебя - как ночь, так у тебя этот бред! Нельзя
так, нельзя, опомнись!

А звон все продолжался.

От этого звона он и проснулся. Всю комнату заливало раннее, тонкое,
прохладное солнце. Соседская черная кошка сидела на подоконнике и в ужасе
глядела на него. Он протянул руку, и она мгновенно исчезла. Лины не было.
Только на стуле лежала пара ее шпилек. Зазвонил телефон. Он поднял трубку
и услышал голос Клары.

- Георгий Николаевич, вы опаздываете уже на полчаса, так поедем или
нет?

- Да, да, - крикнул он поспешно. - Я сейчас же... Вы где, у сторожа?
Отлично. Он спит? Нет, нет, не будите. Там у него в шкафу... Ну хорошо, я
сам.

Он опустил трубку на рычаг и с минуту просидел так неподвижно, стараясь
отделить явь от сна. Все стояло перед ним с одинаковой ясностью и
достоверностью - окно, разговор за столом, разговор на диване, то, что
было раньше, то, что было после. "И что это он зачастил ко мне?" - подумал
он.

- Ох, не к добру это! - сказал он вслух и начал собираться.

Клара ждала его. На ней был походный костюм, ландштурмовка и полевой
бинокль на ремне через плечо. Рядом на скамейке лежала его сумка с
продуктами. Сторож сидел рядом, громко зевал и кулаком растирал глаза. Он
всегда просыпался на заре.

- А я боялась, что вы опоздаете, - сказала Клара. - Берите мешок и
идемте. В семь тридцать с продуктовой базы отходит на Или колхозная
пятитонка. Мы ее еще застанем, если поторопимся.

Он легко поднял сумку, перекинул ее через плечо и сказал:

- Наверняка застанем, пойдемте.

Шофер ссадил их у правления колхоза. Он работал недавно и поэтому
никого тут не знал. "Справку, - сказал он, - можно было бы навести у
бухгалтера". Но бухгалтера не было, поехал по точкам, на его месте сидела
ларечница, но она никого не знала.

- Вот Савельев, тот со дня основания работает, - сказала она на его
вопрос, у кого можно достать списки рыбаков. - У него все ведомости. А я
тут недавно. А что, разве на кого жалоба подана?

Так Зыбин от нее ничего и не добился. Когда они с Кларой вышли на улицу
(серые сырые пески, рытвины и на самом гребне бугра над обрывом правление
- вот эта гудящая от ветра фанерная коробка), так вот, когда они вышли из
правления, Клара спросила:

- Теперь куда?

Он сел на лавку и распустил ремни на сумке.

- У вас никаких экстренных дел нет? Ничего такого сегодня у вас в музее
не предвидится? - Она покачала головой. - Тогда сойдем вниз и пройдем по
берегу. Там везде рыбацкие землянки. В любой нам скажут, где Савельев.

...Великая тишина и спокойствие обняли их, как только они спустились к
реке. Здесь было все иное, чем там, на бугре. Медленные глинистые воды
текли неведомо куда, таинственно изогнутые деревья стояли над ними.
Узенькая тропинка хрустит и колет ноги. Берег взмыл косо вверх и навис
желтыми, зелеными и синими глыбинами. Тихо, мрачно и спокойно. И он тоже
притих, замолк и стал думать о Лине. Вернее, он даже не думал, он просто
переживал ее снова.

"Открой глаза", - сказал он Лине, когда все кончилось.

Она послушно открыла глаза и посмотрела на него тихим и каким-то
исчерпывающим взглядом. Сама пришла и постучала. И влезла в окно. Такая
гордая, хитрая, выскальзывающая из всяких рук. И он вспомнил самое давнее
- какой она была тогда, на берегу моря, в день расставанья, - резкая и
злая, все сплошь острые углы, обидные фырканья, насмешки. Как это все не
походило на вчерашнюю ночь.

- Георгий Николаевич, - позвала Клара сзади.

Он остановился. Оказывается, за своими мыслями он шел все быстрее и
быстрее и ушел так далеко, что пришлось его догонять. Она тяжело дышала.
Волосы лезли на глаза. Она провела рукой по лицу, отбрасывая их.

И вдруг почти истерическая нежность и чувство вины охватили его.

Он схватил ее за руку.

- Кларочка, - сказал он. - Я ведь совсем... - И он хотел сказать, что
он совсем, совсем забыл о ней, и осекся.

Он не забыл о ней. Он просто думал о Лине. Он знал за собой это - когда
задумывается, то бежит. Чем больше задумывается, тем быстрее бежит.

- Ничего, - сказала Клара и скинула рюкзак. - Только жарко уж очень.

Зной здесь, у реки, был сухой, неподвижный, сжигающий, как в большой
печке.

- Этот человек сзади, по-моему, нас догоняет, - сказала Клара.

Зыбин оглянулся. Человек поднял руку и помахал им.

- Да, действительно, - сказал Зыбин, - догоняет.

- Может быть, это и есть Савельев?

- Может быть. Подождем!

- Ух! - сказал человек подходя. - Совсем пристал. Ну и шаги у вас.
Трудно вытерпеть, а еще с сумками. - Он вынул платок и обтер им лицо.

Это был молодой парень, розовый, круглолицый, синеглазый, похожий на
Кольцова.

- Это вы приходили в правление? - спросил он.

- Да, - ответил Зыбин, смотря на него. - Мы.

- А только что вы ушли, и бухгалтер пришел. Он вас ждет.

Зыбин поглядел на Клару.

- Что ж, пойдем? - спросил он ее вполголоса.

- Зачем идти? Поедем, - улыбнулся парень. - Он мне велел за вами бечь,
а сам в машине ждет.

Зыбин посмотрел на высокий берег.

- А где же мы поднимемся?

- А вот дальше, у мертвого дерева, лесенка есть, - объяснил парень. -
Дайте-ка ваши сумки.

Он подхватил обе сумки и улыбнулся.

- О! - сказал он с уважением. - Булькает!

- А там и закуска есть, - ответил Зыбин.

- Неплохо, - засмеялся парень. - А у нас второй день стоит ларек
закрытый - переучет.

- А тихо-то у вас, - сказал Зыбин. Теперь он шел неторопливым шагом и
опять чувствовал необычный простор, тишину и спокойствие. - А ведь сюда
город хотели перенести, Кларочка, - сказал он. - Вот в эту степь. Это
после землетрясения 909 года. Хорошо, что Зенков отстоял. Зенков - это
тот, который собор выстроил, - объяснил он парню.

- Замечательный человек, - с готовностью подхватил парень. - Говорят, в
соборе этом ни одного гвоздика нет. Все само собой держится.

- Ну, это, положим, враки, - ответил Зыбин. И вдруг остановился. Перед
ним из-за поворота появилось несколько невысоких деревьев с острыми
зелеными листьями необычайной нежности и хрупкости; огромные матово-белые
цветы лезли на макушку, сваливались с сучьев. Они висели гроздьями и были
пышными, огромными, блестящими, как елочные украшения. То есть каждый
цветок не был огромным, он был крошечным, но вся шапка была огромной, как
театральная люстра. А цвет у шапки был талого молока: матовый и чуть
молочно-желтый. Нигде Зыбин не видел ничего подобного.

- Что это за деревья? - спросил он.

- А мертвые, - ответил парень. - Задушенные.

- Но на них же листья и цветы, - сказал Зыбин.

- А вы подойдите, подойдите, - сказал парень.

Это была действительно мертвая роща, стояли трупы деревьев. И даже
древесина у этих трупов была неживая, мертвенно-сизая, серебристо-зеленая,
с обвалившейся корой, и кора тоже лупилась, коробилась и просто отлетала,
как отмершая кожа. А по всем мертвым сукам, выгибаясь, ползла гибкая,
хваткая, хлесткая змея - повилика. Это ее листики весело зеленели на
мертвых сучьях, на всех мучительных развилках их; это ее цветы гроздьями
мельчайших присосков и щупальцев, удивительно нежные и спокойные, висели
на сучьях. Они были так чужды этой суровой и честной смертной бедности,
что казались почти ослепительными. Они были как взрыв чего-то
великолепного, как мрачный и волшебный секрет этой мертвой реки и сухой
долины ее. В этом лесу было что-то сродное избушке на курьих ножках, или
кладу Кащея, или полю, усеянному мертвыми костями.

- Страшное дело, - сказал Зыбин. - Вы понимаете, Кларочка, они же
мертвые. Их повилика задушила.

Клара ничего не сказала, только мотнула как-то головой.

- И она тоже погибнет, - сказал Зыбин, - только она не знает об этом.
Она такая же смертная, как и они. Вот выпьет их до капли и сдохнет.

И вдруг сказал:

- Смотрите, их двое, и машут нам. Сюда идут!

Действительно, с горы спускались два человека. Один, высокий, с плащом
через руку, впереди, другой, низкий, в плаще и в шляпе, сзади. Он был
кривоногий, как такса.

Зыбин сунул руки в карманы и встал неподвижно, ожидая их. Клара подошла
и облокотилась о ствол мертвого дерева. Парень молчал. Два человека! Два
человека!! Два человека шли молча, не останавливаясь и не переговариваясь.
Походка их была тяжелая и неторопливая.