Арденнским Вепрем. Огромная всклокоченная борода нисколько не скрывала его
недостатка и не только не смягчала, но делала еще более свирепым выражение
его лица.
горожанами, среди которых было много людей самого низкого разбора. Особенно
выделялся мясник Никкель Блок, поместившийся рядом с самим де ла Марком; он
сидел с засученными по локоть рукавами и с руками, забрызганными кровью, а
перед ним на столе лежал его огромный окровавленный нож. У большинства
солдат, в подражание их вождю, были отпущены бороды, а заплетенные в
косички, откинутые назад волосы придавали еще больше свирепости их и без
того жестоким лицам. Опьяненные отчасти своим успехом, отчасти обильными
возлияниями, они представляли поистине страшное и отталкивающее зрелище. Их
разговоры и песни, которые они орали во все горло, не слушая друг друга,
были полны таких непристойностей и кощунства, что Квентин от души
порадовался царившему в зале шуму, благодаря которому его спутница не могла
расслышать и понять отдельных слов.
пировавших с солдатами де ла Марка, были бледные, испуганные лица,
говорившие о том, что и эта пирушка и собутыльники были им совсем не по
душе; впрочем, немало было и таких, которые, то ли по недостатку воспитания,
то ли потому, что были грубей от природы, видели в этом диком разгуле лишь
доказательство молодецкой отваги и старались всячески подражать солдатам,
вливая в себя огромными чарами вино и schwarz bier <Черное пиво (нем ).>,
пристрастие к которому было в Нидерландах обычным пороком во все времена.
компании. Рядом с изящной серебряной посудой епископа и священными сосудами
(де ла Марк мало заботился о том, что его могли обвинить в святотатстве)
стояли простые глиняные и оловянные кружки, роговые и кожаные кубки и другие
дешевые сосуды.
предоставим воображению читателя дополнить картину. Один из грубых,
распущенных солдат де ла Марка, не найдя себе места за столом (это был
ландскнехт, проявивший в тот вечер особенную храбрость при взятии замка),
дерзко завладел большим серебряным кубком, заявив, что хочет этим
вознаградить себя за то, что не может принять участие в общем веселье. Эта
смелая выходка, характерная для поведения солдат де ла Марка, так рассмешила
их вождя, что он долго трясся от хохота; но, когда другой солдат, не
отличавшийся особой храбростью в бою, осмелился было повторить то же, де ла
Марк мгновенно положил конец шутке, которая иначе вскоре привела бы к тому,
что его стол был бы очищен от всего, что было на нем ценного.
мужчиной перед лицом врага, не имеет права позволять себе дерзости с
товарищами! Как, бесстыдный нахал, не ты ли, чтобы войти в замок, ждал, пока
откроют ворота и спустят мосты, в то время как Конрад Хорст прокладывал себе
путь через стены и рвы! А теперь ты смеешь ему подражать!.. Прицепить его к
оконной решетке, и пусть отбивает такт ногами, пока мы будем пить за
благополучное путешествие его души к дьяволу!
несчастный уже болтался в петле и корчился в предсмертных судорогах. Когда
Квентин и его спутники вошли в зал, труп еще висел на окне, освещенный
светом месяца, и отбрасывал на пол тень, хотя и бледную, но достаточно
четкую, чтобы понять, какой страшный предмет она обрисовывала.
сборище, он сделал отчаянное усилие, чтобы придать себе вид спокойного
достоинства, подобающий его сану и положению; но одного взгляда на то, что
творилось вокруг него, и в особенности на страшный предмет за окном, было
достаточно, чтобы лишить его мужества, несмотря на подбадривание Петера, с
волнением шептавшего ему на ухо:
удалось взять себя в руки, и он, стараясь сохранить достоинство, обратился к
присутствующим с краткой речью и поздравил как солдат де ла Марка, так и
добрых льежских горожан с их общей победой.
волкодаву! - промолвил насмешливо де ла Марк. - Но что я вижу, сеньор
бургомистр! Вы точно Марс, являетесь к нам с красавицей! Кто эта прелестная
незнакомка? Долой, долой покрывало! Нынче ночью ни одна женщина не смеет
считать собственностью свою красоту!
прошу для нее вашего разрешения не поднимать покрывала. Таков обет, который
она дала блаженной памяти Трем Царям.
посвящу себя в епископы Льежа, а один живой епископ стоит, надеюсь, трех
мертвых царей.
Льежа, но даже многие из солдат самого де ла Марка, не признававшие ничего
святого, все-таки чтили Трех Кельнских Царей, как их обыкновенно называли.
святых, - сказал де ла Марк, - но я решил стать епископом и хочу, чтобы все
это знали. Государь, соединяющий в своих руках власть светскую и духовную -
власть карать и миловать, - что может быть удобнее для такой шайки
разбойников, как вы? Кто другой решится дать вам отпущение грехов?.. Но что
же вы стоите, благородный бургомистр? Подойдите поближе, сядьте возле меня -
я сейчас покажу вам, как я умею освобождать нужные мне места... Привести
сюда нашего предшественника - епископа!
ла Марка за оказанную ему честь и поместился подальше от него, на нижнем
конце стола. Вся свита синдика последовала за ним по пятам, как стадо
баранов, которое, завидев чужую собаку, теснится к своему вожаку, считая его
опытнее и смелее себя. На том же конце стола, где они поместились, сказал
красивый юноша, почти мальчик - как говорили, побочный сын де ла Марка,
которого он любил и к которому относился подчас даже с нежностью. Мать этого
мальчика, красавица, возлюбленная де ла Марка, пала от его руки; он убил ее
в припадке пьяной злобы или ревности и оплакивал ее смерть, насколько такой
изверг способен что-либо оплакивать. Быть может, это и было причиной его
привязанности к сыну. Квентин, знавший все эти подробности от старика
настоятеля, сел насколько мог ближе к юноше, решив, что он может пригодиться
ему либо как защитник, либо как заложник, если все другие пути к спасению
будут отрезаны.
Марка, один из спутников Павийона шепнул Петеру:
наша Трудхен! Трудхен будет дюйма на два пониже, притом же эта -
черноволосая.
Михаилом с нашей рыночной площади, это все равно что назвать черную кожу
белой кожей теленка!
поживиться дичинкой епископа без ведома нашей хозяйки? Не нам с тобой
шпионить за ним, - довольно удачно нашелся Петер.
подумал, что он, в его годы, способен пускаться на такие дела... Черт
возьми, однако, какая пугливая козочка! Вишь, как прячется за чужие спины,
чтоб ее не сглазили солдаты... Но постой, что это они собираются делать с
бедным старым епископом?
Бурбона, в зал его собственного дворца. Его растерзанный вид, всклокоченные
волосы и борода красноречиво говорили о том, как они с ним обращались; в
насмешку над его высоким духовным саном на него было наскоро накинуто
епископское облачение. По счастью, как подумал Квентин, графиня Изабелла
сидела так, что не могла видеть происходившей сцены; увидев своего доброго
покровителя в таком ужасном положении, она бы, пожалуй, невольно выдала себя
и погубила все дело. И молодой человек поспешил стать перед ней таким
образом, чтоб совсем загородить от нее происходившее и защитить ее от
посторонних взглядов.
подтащили к ногам свирепого вождя, старик, всю жизнь отличавшийся добрым и
мягким характером, в эту страшную минуту выказал мужество и достоинство,
присущие тому высокому роду, из которого он происходил. Взгляд его был
спокоен и решителен; осанка и движения, когда наконец грубые руки солдат
выпустили его, были исполнены величия венценосца и кротости христианского
мученика. Сам де ла Марк был поражен твердостью своего пленника и, вспомнив
о благодеяниях, оказанных ему этим человеком, на минуту смутился и потупил
глаза, но, осушив залпом большой кубок вина, он снова с дерзким высокомерием
взглянул на несчастного епископа.
стискивая зубы и тяжело переводя дух, - я предлагал тебе мою дружбу, но ты
отверг ее. Чего бы ты не дал теперь, чтоб все было иначе!.. Никкель,
приготовься.
стал подле него со своим страшным оружием в поднятой мускулистой руке.
скажи, какие условия ты можешь нам предложить, чтобы спастись в этот грозный
час.
готового исполнить волю тирана, и с твердостью ответил:
найдется хоть один человек, достойный назваться этим именем, - выслушайте,
какие условия я могу предложить этому негодяю. Гийом де ла Марк, ты поднял
мятеж в имперском городе, ты силой захватил замок князя Священной Германской
империи, перебил его слуг, разграбил его имущество, оскорбил его священную