государственного или нравственного порядка.
большинство шотландского народа воодушевляло нечто другое. Споров - и устных
и на бумаге - относительно формы церковной власти было так много, что этот
вопрос занимал умы гораздо сильнее, нежели догматы протестантского
вероучения, признаваемые и той и другой стороной. Наиболее ревностные
приверженцы епископальной церкви и сторонники пресвитерианства в своей
нетерпимости не уступали папистам, и ни те, ни другие не допускали
возможности спасения вне лона своей церкви. Тщетны были все попытки
разъяснить этим фанатикам, что если бы создатель христианской веры считал
какую-либо форму церковной власти необходимой для спасения души, об этом
было бы сказано в евангелии с такой же точностью, как в книгах Ветхого
завета. Обе партии продолжали стоять на своем с таким ожесточением, словно
указания самого неба подтверждали их правоту. Епископ Лод в дни своего
могущества сам подлил масла в огонь, попытавшись навязать шотландскому
народу церковные обряды, чуждые его духу и традициям. Успешное
противодействие этим попыткам и установление пресвитерианской религии,
естественно, усилили приверженность к ней всего народа, видевшего в этой
победе свое, народное, торжество. Лига и ковенант, признанный большинством
шотландцев и затем силой меча введенный во всем шотландском королевстве,
имели своей главной целью учреждение догматов пресвитерианской церкви и
разгром еретиков и вероотступников; добившись в своей стране водворения
этого "златого светильника", шотландцы возымели великодушное и братское
намерение воздвигнуть подобный же в Англии. Они предполагали, что это легко
осуществить, если послать на помощь английскому парламенту значительный
отряд шотландского войска. В то время в английском парламенте оппозицию
возглавляла многочисленная и могущественная партия пресвитериан, тогда как
индепенденты и прочие сектанты, которые впоследствии, при Кромвеле, взялись
за меч и свергли власть пресвитериан как в Шотландии, так и в самой Англии,
- предпочитали пока тайно выжидать под защитой более могучей и богатой
партии. Поэтому введение единой религии и единой церкви в Англии и в
Шотландии казалось делом столь же благим, сколь и желательным.
между Англией и Шотландией, понял, какое огромное влияние эта приманка имела
на умы шотландцев; будучи сам ревностным индепендентом, он сумел
одновременно и возбудить и обмануть пламенные надежды пресвитериан, взяв на
себя обязательство преобразовать англиканскую церковь "согласно слову божию
и сообразно устройству наилучших реформированных церквей". Ослепленные своим
фанатизмом, не питая и тени сомнения в Jus divinum <Божественном праве
(лат.).> своих церковных установлений и не допуская мысли, чтобы подобные
сомнения могли явиться у кого бы то ни было, шотландский парламент и
шотландская церковь решили, что под этими словами подразумевается не "что
иное, как введение пресвитерианства. Они продолжали пребывать в своем
заблуждении до тех пор, пока сектанты, не нуждаясь более в их помощи, не
дали им понять, что эти слова могут быть истолкованы и в пользу
индепендентства и любого иного вероучения, лишь бы власть имущие признали
его "согласным со словом божиим и сообразным с устройством реформированных
церквей". Столь же неприятно поразило обманутых шотландцев то
обстоятельство, что английские сектанты стремились к свержению монархии,
тогда как шотландцы намеревались только ограничить королевскую власть,
отнюдь не упраздняя самого престола. Однако в этом отношении они поступили
как те неосторожные врачи, которые в начале болезни пичкают своего пациента
таким множеством лекарств, что доводят его до полного истощения, когда уже
никакие средства не в состоянии вернуть ему силы.
парламент считал свое соглашение с Англией справедливым, разумным и
благочестивым, и военные действия, предпринятые им, развивались весьма
успешно. После соединения шотландского войска с войсками Ферфакса и
Манчестера парламентская армия осадила Йорк и дала решительное сражение при
Марстонмуре, в котором принц Руперт и маркиз Ньюкаслский были разбиты
наголову. Правда, в этой победе на долю шотландских союзников выпало меньше
славы, нежели того могли бы пожелать их соотечественники. Шотландская
конница под предводительством Дэвида Лесли сражалась храбро и разделила
честь победы с отрядом индепендентов, дравшихся под началом Кромвеля; но
престарелый граф Ливен, один из шотландских генералов, сильным натиском
принца Руперта был обращен в бегство и находился уже на расстоянии тридцати
миль от поля битвы на пути в Шотландию, когда до него дошла весть о том, что
парламентские войска одержали блестящую и полную победу.
короля, ослабив мощь шотландского парламента, способствовала волнениям среди
противников пресвитерианства, о чем мы упомянули в начале этой главы.
Глава 2
только что говорили, хорошо вооруженный молодой человек, видимо знатного
рода, верхом на добром коне медленно поднимался по одному из тех крутых
ущелий, которые соединяют горную Шотландию с равнинами Пертшира <Некоторое
представление о нем можно себе составить по живописному ущелью Лени близ
Каллендера, в графстве Ментейт. (Прим. автора.)>. Его сопровождало двое слуг
- один из них вел в поводу навьюченную лошадь. Некоторое время путникам
пришлось ехать вдоль берега горного озера, в глубоких водах которого
отражались багряные лучи заходящего солнца. Неровная тропинка, по которой не
без труда продвигались всадники, то пряталась в чаще старых берез и дубов,
то вилась по краю обрыва, под выступами могучих скал. В иных местах горы,
окаймлявшие северный берег живописного озера, возвышались сплошной, но менее
отвесной стеной, и склоны их были покрыты темно-пурпуровым ковром вереска. В
мирные времена столь романтичный пейзаж имел бы, несомненно, большую
прелесть в глазах путника; но тот, кому приходится путешествовать в
исполненные тревог и сомнений дни, мало обращает внимания на живописные
картины природы.
или обоими своими слугами и вел с ними серьезную беседу: сословные различия
легко стираются между людьми, когда они подвергаются общей опасности.
Предметом беседы служили намерения предводителей кланов, населяющих этот
дикий край, и вероятность их участия в предстоящих политических
столкновениях.
вельможа только что указал своим спутникам вправо, на крутой подъем, где
дорога, оставляя в стороне берег, сворачивала в ущелье, - как вдруг они
увидели одинокого всадника, ехавшего прямо навстречу им. Отблеск солнечных
лучей на его шлеме и латах свидетельствовал о том, что незнакомец в полном
вооружении, и наши путники не могли пропустить его мимо, не допросив.
вельможа.
позволяла неровная дорога, к месту, где тропинка, пролегающая вдоль берега,
пересекалась дорогой, ведущей к ущелью; тем самым он лишил незнакомца
возможности свернуть в сторону и избегнуть встречи с ним.
прибавил шагу, но, увидев, что те остановились и, выстроившись в ряд,
преградили ему дорогу, - осадил коня и стал медленно продвигаться вперед,
так что обе стороны имели полную возможность хорошенько рассмотреть друг
друга. Под незнакомцем была прекрасная лошадь, отлично приспособленная к
военной службе и тяжести, которую ей приходилось нести; всадник же сидел в
своем боевом седле так уверенно, словно никогда не покидал его. На голове
всадника красовался блестящий стальной шлем с плюмажем, на груди - плотный
панцирь, непроницаемый для мушкетных пуль, спина была защищена кирасой из
более легкой стали. Эти доспехи вместе со стальными рукавицами и со
стальными же нарукавниками, доходившими до самого локтя, были надеты поверх
кожаного камзола.
значительно больше обыкновенных; они имели около двух футов длины и
заряжались пулями весом в одну двадцатую фунта. На кожаном с широкой
серебряной пряжкой поясе всадника слева висел длинный обоюдоострый меч с
прочной рукояткой и лезвием, рассчитанным на то, чтобы и pv-бить и колоть;
справа был прицеплен кинжал дюймов восемнадцати длиной; за спиной, на двух
перевязях крест-накрест, висели мушкетон и патронташ с пулями. Стальные
набедренники, спускавшиеся до самого верха высоченных ботфортов, завершали
полное боевое вооружение кавалериста того времени.
с которыми он, по-видимому, давно свыкся. Он был выше среднего роста и
достаточно крепкого сложения, чтобы свободно выносить тяжесть своего
наступательного и оборонительного оружия. На вид ему было за сорок, и вся
его внешность изобличала в нем человека решительного, воина, закаленного в
боях, оставивших на его теле немало рубцов и шрамов.
стременах, видимо стараясь угадать намерения противника; передвинув
мушкетон, он взял его в правую руку, готовясь пустить в ход, если того
потребуют обстоятельства. Во всех отношениях, кроме численности, он имел
Русанов Владислав
Орлов Алекс
Шилова Юлия
Посняков Андрей
Жюль Верн
Посняков Андрей