преддверии перед часовней дожидался маркиза, который согласился быть его
шафером. Непредвиденные дела задерживали маркиза, и Ментейт с понятным
нетерпением ждал его прихода. Услышав, как отворяется дверь, он сказал
шутливо:
Обнажи шпагу, Ментейт, и защищайся, как мужчина, или умри, как собака!
внезапным появлением ясновидца, сколько его неистовой яростью. Щеки Аллана
покрылись мертвенной бледностью, глаза готовы были выскочить из орбит, на
губах выступила пена, он метался по комнате, как бесноватый.
лгал мне раньше. Вся твоя жизнь - одна только ложь!
возмущением. - Иначе твоя жизнь немногого бы стоила. В какой лжи ты
обвиняешь меня?
Гнусный предатель! Она уже ждет тебя у алтаря.
темное происхождение - единственное препятствие к нашему браку; это
препятствие устранено. А кто ты такой, чтобы ради тебя я отказался от своего
счастья?
Подожди до завтра, и мы будем драться сколько тебе угодно.
пробил, я не дам тебе больше торжествовать, Ментейт! Заклинаю тебя нашим
кровным родством, нашим общим делом и общими битвами, обнажи шпагу и защищай
свою жизнь!
силой, что кровь выступила у того из-под ногтей. Ментейт резко оттолкнул
его, воскликнув:
со всей своей исполинской силой ударил им графа в грудь. Острие клинка
скользнуло вверх по стальному панцирю и глубоко вонзилось между плечом и
шеей; сила удара сразила Ментейта, и он упал, обливаясь кровью. В эту минуту
Монтроз вошел в преддверие, а привлеченные шумом свадебные гости в испуге и
недоумении отворили двери часовни; но прежде чем Монтроз понял, что
случилось, Аллан Мак-Олей стремительно промчался мимо него и с быстротой
молнии сбежал по лестнице замка.
будет сопротивляться! Клянусь, он умрет, будь он мне хоть брат родной!
олень промчался через весь лагерь, преследуемый всеми, кто слышал приказ
Монтроза, бросился в реку, переплыл ее и, выйдя на берег, вскоре исчез из
виду, скрывшись в лесу.
Монтроза, отправился домой и никогда уж больше не присоединялся к его
войскам.
злодеяния ворвался в один из залов замка Инверэри, где в это время Аргайл
собрал военный совет, и бросил на стол свой окровавленный кинжал.
тем со страхом глядя на внезапного посетителя.
предначертано пролить, хотя я охотнее отдал бы свою собственную.
покинул замок; и с этой минуты ничего достоверно не известно о его судьбе.
Говорят, будто вскоре после этого видели, как Кеннет, внук Раналда Мак-Ифа,
с тремя другими Сынами Тумана переплывал озеро Лох-Файн, и, по мнению
многих, они выследили Аллана и настигли его в чаще леса, где он и погиб от
их руки. Другие утверждали, что Аллан Мак-Олей покинул Шотландию, постригся
в монахи и умер в одном из картезианских монастырей. Но и то и другое мнение
ничем, кроме догадок, не подтверждалось.
Ментейт, хотя и раненный столь тяжело, что жизнь его долго находилась в
опасности, избежал рокового конца благодаря тому, что, следуя совету майора
Дальгетти, облачился перед бракосочетанием в стальную кирасу. Но служба его
в армии Монтроза кончилась; было решено, что он отправится вместе со своей
нареченной супругой, чуть было не ставшей печальной вдовицей, и с
тяжелораненым будущим тестем, сэром Дунканом, в замок Арденвор. Дальгетти
сопровождал их до берега озера и при расставании не преминул напомнить
Ментейту о необходимости возвести форт на холме Драмснэб, дабы защитить
новоприобретенное наследство его супруги.
настолько оправился, что мог обвенчаться с Эннот в замке ее отца.
пророчество ясновидца, а наиболее испытанные прорицатели даже сердились на
него за то, что он не умер. Многие же, напротив, считали, что пророчество
все-таки исполнилось, ибо рана Ментейта была нанесена той самой рукой и тем
самым оружием, которые являлись Аллану в его видениях. Что касается кольца с
мертвой головой, то все сошлись на том, что оно и послужило
предзнаменованием смерти отца невесты, прожившего всего несколько месяцев
после свадьбы дочери. Впрочем, маловеры утверждали, что все это лишь пустые
бредни, что видения Аллана были не что иное, как игра его больного
воображения, что он давно уже видел в Ментейте своего счастливого соперника,
и его необузданная страсть внушила ему мысль об убийстве.
кратковременных успехов Монтроза, и когда этот доблестный полководец
распустил свое войско и покинул Шотландию, Ментейт решил вести мирную жизнь
у семейного очага: так он прожил до самой реставрации Стюартов. После этого
события он занимал в стране положение, соответствующее его званию, жил долго
и счастливо, окруженный уважением и любовью, и умер в глубокой старости.
что, за исключением Монтроза, чья жизнь и дела - достояние истории, нам
остается упомянуть только о судьбе сэра Дугалда Далыетти. Этот честный воин
продолжал с педантичной точностью нести свои обязанности и получать
жалованье, пока в числе других не попал в плен в битве при Филипхоу. Ему
предстояло разделить участь своих собратьев офицеров, присужденных к
смертной казни, - не столько по приговору гражданского или военного суда,
сколько по обвинению с церковной кафедры, ибо духовенство решило пролить
кровь во искупление грехов всей страны, и их постигла кара, которой некогда
подверглись хананеяне.
вступились за Далыетти и убедили свое начальство, что его военное искусство
может пригодиться в их армии, а уговорить его переменить службу будет
нетрудно. Но они неожиданно натолкнулись на решительный отказ. Далыетти
заявил, что поступил на службу к королю на определенный срок, и до истечения
этого срока не может быть и речи о переходе в другую армию. Сторонники
ковенанта, однако, не признавали таких тонкостей, и Далыетти грозила
опасность стать мучеником не ради тех или иных политических убеждений, а
лишь из-за своих собственных понятий о долге наемного солдата. К счастью,
его друзья высчитали, что оставалось всего каких-нибудь две недели до
истечения срока его контракта, нарушить который никакие силы земные не могли
заставить майора, хотя не было ни малейшей надежды на его возобновление. Не
без труда удалось выхлопотать ему отсрочку казни на эти две недели, по
прошествии которых он охотно согласился подписать новые условия,
поставленные его доброжелателями. Таким образом, он очутился в войсках
парламента и дослужился до чина майора в отряде Гилберта Кэра, обычно
называемом Пресвитерианской конницей.
наконец овладел своим родовым поместьем Драмсуэкит, взяв его, однако, не в
бою, а мирно вступив в брак с Ханной Стрэхен, особой довольно почтенного
возраста и вдовой того самого пресвитерианина, который некогда присвоил себе
его владения.
повествует о том, как он колесил по всей округе - очень старый, очень
глухой, но по-прежнему плетущий нескончаемые бредни о бессмертном Густаве
Адольфе, этом Северном Льве и оплоте протестантской веры.