мог поверить, чтобы у нее были со всеми только невинные товарищеские
отношения. Однако она была так соблазнительна, что он с ума сходил: если
его худшие подозрения справедливы, быть может, в конце концов она окажется
благосклонной и к нему. Он был так одурманен чувственной атмосферой,
окутывавшей Гортензию, ее изменчивостью, желанием, явственно сквозившим в
ее жестах, настроениях, голосе, манере одеваться, что и подумать не мог
отказаться от нее.
близко, порой избегала, заставляла его довольствоваться жалкими крохами
своего внимания и вместе с тем милостиво посвящала в подробности своих
увеселений в обществе других молодых людей. Он чувствовал, что не в силах
больше вот так бегать за нею, и в ярости давал себе слово прекратить эти
встречи. Право, ничего хорошего у него с нею не выйдет. Но при новом
свидании, видя то же холодное равнодушие в каждом ее слове и каждом
поступке, он терял мужество и не в силах был порвать свои оковы.
и что хотелось бы иметь; сперва это были мелочи: новая пуховка для пудры,
губная помада, коробка пудры или флакон духов. Потом она осмелела и в
разное время, под разными предлогами говорила Клайду о сумках, блузках,
туфельках, чулках, шляпе, которые она с удовольствием купила бы, будь у
нее деньги; меж тем она не шла на уступки, отделываясь уклончивыми,
мимолетными ласками, изредка с томным видом разрешая обнять себя; эта
томность много обещала, но обещанное никогда не сбывалось. И Клайд, чтобы
снискать ее расположение и доверие, покупал все эти вещи, хотя подчас
из-за того, что происходило у него в семье, эти траты были ему не под
силу. Однако к концу четвертого месяца он стал понимать, что очень мало
продвинулся вперед: благосклонность Гортензии так же далека от него
сейчас, как и в начале их знакомства. Словом, он жил в лихорадочной,
мучительной погоне за нею без сколько-нибудь определенной надежды на
награду.
всем членам этой семьи беспокойство и подавленность. С исчезновением Эсты
начался период уныния, и ему не видно было конца. Для Клайда положение
осложнялось мучительно дразнящей, больше того - раздражающей
таинственностью, ибо ни одни родители не могли бы проявить большую
щепетильность, чем Грифитсы, в тех случаях, когда в семье происходило
что-либо, связанное с вопросами пола. И особенно это относилось к тайне, с
некоторых пор окружавшей Эсту. Она сбежала. И не вернулась. И, насколько
знали Клайд и остальные дети, от нее не было никаких вестей. Однако Клайд
заметил, что после первых недель ее отсутствия, когда мать и отец
чрезвычайно тревожились, мучаясь вопросами - где она и почему не пишет,
они вдруг перестали волноваться и как будто примирились с тем, что
произошло: по крайней мере они уже не так терзались положением, которое
прежде казалось совершенно безнадежным. Он не мог этого понять. Перемена
была очень заметна, и, однако, никто не сказал ни слова в объяснение.
Немного позже Клайд заметил, что мать с кем-то переписывается, а это
бывало не часто: у нее почти не было знакомств и деловых связей, и письма
она получала или писала очень редко.
"Грин-Дэвидсон", он пришел домой раньше обычного и застал мать,
склонившуюся над письмом, очевидно только что полученным и очень важным
для нее. И, вероятно, в нем было что-то секретное, так как при виде Клайда
мать тотчас прекратила чтение, торопливо и нервно встала и отложила
письмо, ничего не объясняя. Но Клайд почему-то - может быть, чутьем -
понял, что это письмо от Эсты. Он не был уверен. Он стоял далеко и не мог
узнать почерка. Но как бы то ни было, мать ничего потом не сказала ему об
этом письме. Выражение ее лица говорило, что она не желает расспросов, и
столько сдержанности было в их отношениях, что Клайду и в голову не пришло
расспрашивать. Он просто удивился, а потом почти забыл об этом случае.
в отеле и увлекся Гортензией Бригс, мать вдруг обратилась к нему с очень
странным вопросом. Однажды, когда он только что вернулся с работы, она
позвала его в зал миссии. Не объясняя для чего ей это нужно, и не говоря
прямо, что теперь Клайд, по ее мнению, более или менее в состоянии помочь
ей, мать сказала, пристально и с волнением глядя на него:
несколько недель назад заговорить с ним о сумме большей, чем четыре-пять
долларов, было бы совершенной нелепостью. Мать это знала. А теперь она
обращалась к нему, словно подозревая, что он может достать для нее такие
большие деньги. И правильно, ведь его одежда и весь его вид говорили, что
для него наступили лучшие дни.
какой образ жизни ведет, и пришла к убеждению, что он обманывает ее
относительно размеров своего заработка. И отчасти это было верно; но
поведение Клайда в последнее время так изменилось, что матери тоже
пришлось совсем изменить свое с ним обращение: она теперь сомневалась,
удастся ли ей в дальнейшем сохранить свою власть над ним. В последнее
время - с тех пор как он поступил на новое место - ей почему-то казалось,
что он стал благоразумнее, увереннее в себе, меньше поддается сомнениям и
намерен жить по-своему и сам за себя отвечать. Это ее немало тревожило,
но, с другой стороны, нравилось ей. Чувствительная и беспокойная натура
Клайда всегда была загадкой для матери, и видеть его наконец
самостоятельным - это уже кое-что; правда, замечая, каким он становится
франтом, она порою тревожилась и с недоумением спрашивала себя: в какую
компанию он попал? Но, поскольку работа в отеле отнимала у него так много
времени, а весь свой заработок он, очевидно, тратил на одежду, она
считала, что у нее нет оснований жаловаться. Еще одно опасение мелькало у
нее: не ведет ли он себя слишком эгоистично, не чересчур ли заботится о
собственном благополучии. Но, зная, как долго он был лишен всяких
удовольствий, она не могла слишком сурово порицать его теперь за желание
развлечься.
видел мысленно, как в результате таких вот неслыханных и необъяснимых
требований иссякает только что обретенный им источник богатства, и на его
лице отразилось огорчение и недоверие.
деликатно ответила миссис Грифитс. - У меня есть план, я надеюсь сама
достать большую часть денег. Я только хочу, чтобы ты посоветовал мне, как
добыть остальное. Я не хотела бы обращаться к твоему отцу, если этого
можно избежать, а ты становишься уже достаточно взрослым, чтобы немного
помочь мне. - Она с интересом и одобрением смотрела на Клайда. - Отец не
силен в деловых вопросах, - продолжала она, - и у него без того много
забот.
в очень затруднительное положение, и ему стало жаль ее, хоть он и не знал,
в чем дело. Притом, помимо нежелания расстаться с деньгами, в нем
заговорило любопытство: для чего все это? Сто долларов! Вот так номер!
необходимы сто долларов, но я не могу сейчас сказать тебе, да и никому
другому, для чего, и ты меня не спрашивай. Вот здесь, в столе, старые
золотые часы отца и мое золотое кольцо и булавка. Если их продать или
заложить, за все должны дать двадцать пять долларов, не меньше. Потом есть
еще мои серебряные ножи и вилки, и серебряное блюдо, и кувшин. (Клайд
хорошо знал эти реликвии.) Одно это блюдо стоит двадцать пять долларов. Я
думаю, за них тоже дадут долларов двадцать или двадцать пять. Если бы ты
нашел где-нибудь по соседству с твоим отелем хороший ломбард и заложил бы
все это и если бы потом ты некоторое время давал мне лишних пять долларов
в неделю... (Лицо Клайда вытянулось.) Я могла бы попросить одного моего
друга - мистера Мерча, ты его знаешь, он бывает у нас в миссии, - одолжить
мне столько, сколько не хватит до сотни, а потом я смогу возвращать ему из
тех денег, которые ты будешь мне давать. И у меня самой есть еще долларов
десять.
оставишь меня в беде", - и Клайд смягчился, хотя все это и значило, что
теперь он не сможет, как рассчитывал, тратить на себя весь свой заработок.
Он согласился отнести вещи в ломбард и давать матери на пять долларов в
неделю больше до тех пор, пока не будет выплачен долг. И все же он не мог
подавить невольную досаду. Так недавно он стал прилично зарабатывать - и
вот мать требует все больше и больше. Уже десять долларов в неделю! Вечно
у них что-нибудь не ладится, думал Клайд, вечно им что-нибудь нужно, и нет
никакой уверенности, что потом не будет еще новых требований.
взял предложенные ему за все сорок пять долларов. Стало быть, с десятью
долларами матери получается пятьдесят пять, еще сорок пять она займет у
мистера Мерча - и будет сотня. Это значит, что в течение девяти недель ему
придется отдавать ей по десять долларов вместо пяти. Теперь, когда ему так
хотелось жить совсем иначе, чем прежде, хорошо одеваться и не отказывать
себе в удовольствиях, это открытие очень мало радовало его. Тем не менее
он решил выполнить просьбу матери. В конце концов, он кое-чем ей обязан.
Она принесла в прошлом немало жертв ради него и остальных детей, и он не
решался быть слишком большим эгоистом. Это было бы непорядочно.
рассчитывать на его денежную помощь, они станут больше с ним считаться.
Прежде всего ему должны позволить поздно возвращаться домой по вечерам.
Притом он одевался за свой счет и столовался в отеле, - а это, как он
понимал, значительно сокращало расходы родителей.