Чтение 6–й страницы книги ~Американская трагедия~

заведениях.

Но, чтобы постичь это искусство, как сообщили ему, нужно время и
дружеская помощь опытного человека. Если он желает поступить сюда и
работать для начала за пять долларов (лицо Клайда вытянулось), - ну,
скажем, за шесть, - он скоро овладеет искусством составлять сладкие
напитки и сдабривать сиропами всевозможные сорта мороженого. Но сперва
Клайд будет учеником, а значит, он должен мыть и чистить сифоны и всю
посуду на стойке и само собой в половине восьмого открывать магазин,
подметать его, стирать пыль, а также исполнять всякие поручения, которые
может дать ему хозяин. В те минуты, когда его непосредственное начальство
мистер Зиберлинг - самоуверенный и болтливый двадцатилетний франт - будет
перегружен заказами, он передоверит Клайду приготовление несложных
коктейлей, состоящих из лимонада, кока-колы и тому подобного.

И вот Клайд, посовещавшись с матерью, решил принять это выгодное
предложение. Во-первых, рассчитывал он, здесь можно будет бесплатно
полакомиться мороженым - немалое преимущество. Во-вторых, как он думал в
то время, это откроет ему путь к какой-то профессии, чего ему очень не
хватало. Затем - и это тоже большое преимущество - ему придется
задерживаться на работе поздно, до двенадцати ночи, а взамен у него будут
свободные часы днем. И, значит, по вечерам он не будет дома и не будет
посещать вечерних классов в десять часов. От него уже не смогут требовать
помощи на молитвенных собраниях, разве только в воскресенье, да и по
воскресеньям тоже он будет занят после обеда и вечером.

Кроме того, продавец содовой воды регулярно может получать контрамарки
от администратора соседнего театра, боковая дверь ведет из магазина прямо
в фойе. Клайд пришел в восторг: так интересно работать в магазине, который
составляет как бы часть театра.

Но самое главное, - к удовольствию, а порой и к отчаянию Клайда, -
перед каждым спектаклем, а в дни утренних представлений и после спектакля
здесь собирались статистки; они приходили в одиночку или группами,
усаживались у прилавка, болтали, смеялись, поправляли перед зеркалом
прическу, подкрашивались и пудрились. И Клайд, неопытный птенец,
незнакомый с обычаями света, с привычками и манерами женщин, не уставал
любоваться красотой этих посетительниц, их смелостью, самоуверенностью и
грацией.

Перемывая стаканы, накладывая мороженое, наливая сиропы, укладывая на
подносах лимоны и апельсины, он впервые в жизни мог вблизи наблюдать этих
девушек. Они - просто чудо! Почти все так хорошо, нарядно одеты - кольца,
брошки, меха, восхитительные шляпки, красивые туфли! И как часто он слышал
разговоры об интереснейших вещах: о пикниках, танцах, обедах, виденных ими
спектаклях, о прогулках по окрестностям Канзас-Сити, о том, чем отличается
нынешняя мода от прошлогодней и как очаровательны некоторые актеры и
актрисы, - главное, конечно, актеры! - которые играют сейчас в городе или
скоро приедут на гастроли. Дома Клайд ни о чем таком не слыхивал.

И очень часто то одну, то другую из этих юных красавиц сопровождал
какой-нибудь молодой человек во фраке, в крахмальной манишке, в цилиндре,
галстуке бабочкой, белых лайковых перчатках, лакированных ботинках, в
костюме, который в то время казался Клайду последним словом хорошего тона,
красоты, изящества и благополучия. Носить бы такой костюм и с таким же
непринужденным видом! Разговаривать с девушкой так же свободно и
хладнокровно, как эти франты! Вот верх совершенства! Ни одна красивая
девушка, казалось тогда Клайду, и смотреть на него не станет, если у него
не будет такого костюма. Это просто необходимо, это главное! И если только
Клайд достигнет этого, - сумеет вот так одеться, - разве это не будет
означать, что он твердо стал на путь, ведущий к блаженству? Все радости
жизни, конечно, раскроются перед ним. Ласковые улыбки! Тайные пожатия рук,
и может быть, его рука вокруг девичьей талии... поцелуй... обещание
жениться... и потом, потом...

И все это - как внезапный луч света после долгих лет, когда надо было
без конца ходить с отцом и матерью по улицам, сидеть на молитвенных
собраниях, выслушивать неописуемых, нелепых чудаков, опустившихся и
сбившихся с пути, - вечно они рассказывают, как Христос их спас и что бог
сделал для них. Будьте уверены, теперь он от всего этого избавится. Он
будет работать, копить деньги - и станет человеком... Поистине, этот
несложный, но образцовый набор банальностей сиял, как чудо духовного
перерождения! Это был мираж, возникший перед жаждущим путником - жертвой
пустыни.

Однако Клайд быстро убедился, что одно плохо в его новом положении:
хотя здесь и можно было научиться составлять различные фруктовые напитки и
зарабатывать двенадцать долларов в неделю, - это отнюдь не приближало
часа, когда сбудутся снедавшие его честолюбивые надежды и стремления.
Альберт Зиберлинг, его непосредственное начальство, твердо решил сохранить
для себя одного как секреты ремесла, так и наиболее приятную часть работы.
И притом он, заодно с их хозяином-аптекарем, полагал, что Клайд должен не
только помогать ему, Зиберлингу, в приготовлении напитков, но еще и бегать
по всяким поручениям хозяина, а это отнимало у Клайда чуть ли не весь его
рабочий день.

Словом, Клайду было мало толку от этой работы: он никак не мог одеться
лучше, чем прежде. Хуже того - Клайда угнетало, что у него очень мало
денег, почти нет знакомых и связей. В сущности, вне своей семьи он был
совсем одинок и едва ли менее одинок в семье.

Бегство Эсты неблагоприятно отразилось на миссионерской деятельности в
Канзасе. И так как Эста не вернулась, родители Клайда стали подумывать о
переезде (за неимением лучшего) в Денвер, штат Колорадо. Но Клайд
решительно не хотел с ними ехать. "Что пользы в этом? - спрашивал он себя.
- Там просто будет еще одна миссия, точно такая же, как и здесь".

Он всегда жил с родителями - в квартире при миссии на улице Бикел, и
терпеть не мог эту жизнь. С одиннадцати лет, с тех пор как семья приехала
в Канзас-Сити, он стыдился приводить знакомых мальчиков к себе домой.
Поэтому он никогда не имел друзей, а гулял и играл почти всегда один или с
братом и сестрами.

Но теперь ему уже шестнадцать лет, он достаточно взрослый, чтобы жить
по-своему, и должен избавиться от такой жизни! Однако он слишком мало
зарабатывал - недостаточно, чтобы прожить одному, и ему не хватало еще
уменья и смелости для того, чтобы устроиться лучше.

Тем не менее, когда родители заговорили о переезде в Денвер и, не
допуская и мысли, что Клайд не захочет поехать с ними, упомянули о
возможности для него получить там работу, Клайд стал исподволь намекать,
что ему лучше остаться здесь. Он любит Канзас-Сити. Что толку от перемен?
У него здесь есть работа, а может быть, он найдет и что-нибудь получше. Но
родители, помня о судьбе Эсты, были в большом сомнении. Что может выйти из
его попытки так рано начать самостоятельную жизнь? Где он будет жить после
их отъезда? С кем? С какими влияниями столкнется в жизни и кто будет
рядом, чтобы помочь ему, дать добрый совет, направлять его по стезе
добродетели, стезе, которой следовали они сами? Обо всем этом надо
подумать.

Клайд был сильно напуган, переезд в Денвер казался неизбежным и
приближался с каждым днем; вдобавок как раз в это время мистер Зиберлинг
из-за своей чрезмерной любезности по отношению к прекрасному полу потерял
место; в аптекарском магазине появился новый старший продавец, костлявый и
мрачный; он, видимо, не желал иметь Клайда своим помощником. И Клайд решил
уйти оттуда, но не сразу: сначала, бегая по городу со всякими поручениями,
он попробует подыскать себе другое место. И вот во время этих поисков ему
однажды пришла в голову мысль обратиться к продавцу прохладительных
напитков в большом аптекарском магазине при главном отеле города; отель
этот, великолепное двенадцатиэтажное здание, казался Клайду квинтэссенцией
роскоши и комфорта. Его окна всегда были плотно завешены, главный вход
(Клайд не решался заглянуть дальше) был вычурным сочетанием стекла и
металла; за дверями виднелся мраморный коридор, уставленный пальмами.
Клайд часто проходил мимо, с мальчишеским любопытством размышляя о том,
что за жизнь там, внутри? У подъезда всегда ожидало столько такси и
частных автомобилей!

В этот день, подгоняемый необходимостью что-то предпринять, Клайд вошел
в аптекарский магазин, занимавший в здании отеля угловое помещение,
выходившее на Четырнадцатую и Балтимор-стрит. Увидев кассиршу в маленькой
стеклянной будке у входа, Клайд спросил, кто у них здесь ведает продажей
содовой воды.

Кассирше понравились его робкие, неуверенные манеры и глубокие, словно
умоляющие глаза; она сразу угадала, что мальчик ищет работу.

- Да вот мистер Сикор, управляющий магазином, - сказала она.

И кивнула в сторону невысокого, строго одетого человека лет тридцати
пяти, который устраивал на стеклянном прилавке выставку туалетных новинок.
Клайд подошел к нему и, еще не вполне понимая, как надо действовать, когда
хочешь чего-то добиться в жизни, но видя, однако, что этот человек
поглощен своим занятием, остановился, переминаясь с ноги на ногу, и стоял
до тех пор, пока управляющий не почувствовал наконец, что кто-то находится
сзади, и не обернулся.

- В чем дело? - спросил он Клайда.

- Скажите, пожалуйста, вам не нужен помощник для продажи содовой воды?

Взгляд Клайда говорил яснее всяких слов: "Если у вас есть место, я так
хотел бы, чтобы вы взяли меня! Мне так нужна работа!"

- Нет, нет, нет, - ответил тот.

Этот коренастый блондин был по натуре несколько раздражителен и
сварлив. Он уже собирался отвернуться от просителя, но, увидев по лицу
Клайда, как глубоко тот разочарован и огорчен, спросил еще:

- А вы когда-нибудь работали в таком месте?

- Не в таком прекрасном магазине, сэр, - ответил Клайд, пораженный
окружающим великолепием. - Я работаю теперь в магазине мистера Клинкла, на
углу Седьмой и Бруклин-стрит, но это совсем не то, что у вас, и мне
хотелось бы найти что-нибудь получше.