Чтение 42–й страницы книги ~Дженни Герхард~

- Я, конечно, понятия не имею о ваших отношениях, - сказал Роберт, - и
не собираюсь тебя расспрашивать, но не кажется ли тебе, что ты поступаешь
не вполне честно... если только ты не думаешь жениться на ней? - добавил
он, чтобы прощупать почву.

Ответ брата озадачил его.

- Возможно, я пошел бы и на это, - сказал Лестер, - если бы видел в том
какую-нибудь пользу. Самое главное, что женщина эта существует и всей
семье это известно. Если тут и следует что-нибудь предпринять, то только
мне. Действовать за меня никто не может.

Лестер умолк, а Роберт встал и зашагал взад и вперед по комнате. Потом
он опять подошел к брату и сказал:

- Ты говоришь, что не собираешься на ней жениться или, вернее, что до
этого еще не дошло. Не советую, Лестер. Мне кажется, это было бы роковой
ошибкой. Я не хочу поучать тебя, но подумай сам, чем это грозит человеку в
твоем положении; ты не вправе так рисковать. Не говоря уже о семье, ты
слишком многое ставишь на карту. Ты просто губишь свою жизнь.

Он умолк, вытянув вперед правую руку - его обычный жест, когда он
принимал что-нибудь особенно близко к сердцу, - и Лестер почувствовал
простую искренность его слов. Роберт уже не выступал в роли судьи. Он
взывал к его разуму, а это серьезно меняло дело.

Однако Лестер не откликнулся на этот призыв, и Роберт попробовал
сыграть на другой струне. Он напомнил Лестеру, как его любит отец, как он
надеялся, что Лестер женится в Цинциннати на богатой девушке, пусть даже
не католичке, если ему захочется, но во всяком случае на девушке своего
круга. И миссис Кейн всегда лелеяла эту надежду, да что говорить, Лестер и
сам все знает.

- Да, я знаю, как они на это смотрят, - перебил его Лестер, - но,
право, не вижу, что можно сейчас изменить.

- Ты хочешь сказать, что пока не считаешь целесообразным расставаться с
нею?

- Я хочу сказать, что встретил с ее стороны исключительное отношение и
как порядочный человек обязан сделать для нее все возможное. Что именно, я
еще не знаю.

- Ты считаешь, что обязан жить с ней? - спросил Роберт холодно.

- Во всяком случае, не выбрасывать ее на улицу, когда она привыкла жить
со мной, - ответил Лестер.

Роберт снова опустился в кресло, словно смирившись с тем, что его
призыв остался без отклика.

- Разве осложнения в семье - недостаточная причина для того, чтобы
договориться с нею по-хорошему и отпустить ее?

- Не раньше чем я до конца обдумаю этот вопрос.

- И ты даже не обещаешь мне покончить с этим в ближайшее время, чтобы я
по приезде мог хоть немного успокоить родителей?

- Я бы с радостью облегчил их горе, но правда остается правдой, и в
разговоре с тобой я не считаю нужным идти на уловки. Как я уже сказал,
такие вещи нельзя обсуждать, - это просто недопустимо и по отношению ко
мне и по отношению к этой женщине, Здесь и сами заинтересованные стороны
иногда не знают, как поступить, не говоря уже о посторонних. Я был бы
просто подлецом, если бы дал тебе сейчас слово предпринять что-то
определенное.

Роберт опять походил по комнате.

- Так ты считаешь, что сейчас ничего нельзя сделать?

- Пока ничего.

- Ну, тогда я, пожалуй, пойду. Больше нам как будто говорить не о чем.

- Может быть, ты позавтракаешь со мной? Я сейчас свободен, проехали бы
ко мне в гостиницу.

- Нет, благодарю, - сказал Роберт. - Я, кажется, поспею к часовому
поезду на Цинциннати. Во всяком случае, попытаюсь.

Они стояли друг против друга, Лестер - бледный и немного обрюзгший,
Роберт - смуглый, прямой, подтянутый, себе на уме, и было видно, как годы
изменили и того и другого. Роберт всю жизнь действовал просто и
решительно, Лестера вечно одолевали сомнения. В Роберте воплотились
энергия и хватка дельца, в Лестере - самонадеянность удачливого богача с
несколько скептическими взглядами на жизнь. Вместе они являли
замечательную картину, независимо от того, какие мысли мелькали сейчас в
их сознании.

- Что ж, - сказал старший брат после паузы, - добавить мне нечего. Я
надеялся, что сумею внушить тебе нашу точку зрения, но ты, конечно, стоить
на своем. Раз ты сам не понимаешь, что делаешь, мне тебя не вразумить.
Одно скажу: по-моему, ты поступаешь неумно.

Лестер слушал молча, и лицо его выражало упрямую решимость.

Роберт взял шляпу, и они вместе направились к дверям.

- Я постараюсь представить им дело в самом лучшем свете, - сказал
Роберт и вышел.

34

В окружающем нас мире жизнь всех представителей животного царства
протекает в определенной сфере или среде, словно вне ее они не могли бы
существовать на планете, которая в силу непреложного закона вращается
вокруг Солнца. Так, рыба гибнет, покидая водную стихию, а птица платит
дорогой ценой за попытку вторгнуться в царство рыб. Все живые существа -
от тли, паразитирующей на цветке, до чудищ тропических лесов и морских
глубин - свидетельствуют о том, что природа ограничила их деятельность
определенной средой; и нам остается только отмечать, к каким нелепым и
роковым последствиям приводят всякие их попытки вырваться из нее.

Однако в отношении человека эта теория ограниченной сферы не
подтверждается столь же наглядно. Законы, управляющие общественной жизнью,
еще не поняты до конца и не дают нам основания для обобщений. И все же
мнения, требования и суждения общества тоже служат своего рода границами,
вполне реальными, хоть и неосязаемыми. Когда мужчина или женщина согрешат
- иными словами, преступят черту положенного круга, - уготованное им
возмездие не похоже на то, что настигает птицу, вознамерившуюся жить под
водой, или дикого зверя, который забрел в места, где обитает человек. Их
не ждет немедленная гибель. Люди всего лишь удивленно поднимают брови, или
усмехнутся язвительно, или возмущенно всплеснут руками. И все же сфера
общественной жизни очерчена для каждого так четко, что всякий, покидающий
ее, обречен. Человек, рожденный и воспитанный в той или иной среде,
непригоден для существования вне ее. Он словно птица, привыкшая к
определенной плотности воздуха и неспособная наслаждаться жизнью ни в
более плотной, ни в более разреженной атмосфере.

Проводив брата, Лестер сел в кресло у окна и загляделся на панораму
молодого, быстрорастущего города. За окном текла жизнь с ее кипучей
деятельностью, надеждами, богатством и наслаждениями, а он, словно
отброшенный внезапным порывом жесткого ветра, остался на время в стороне,
и все его планы и замыслы как-то спутались. Может ли он по-прежнему
беззаботно идти привычным путем? Не отразится ли противодействие семьи на
его отношениях с Дженни? Неужели безвозвратно отошел в прошлое
родительский дом, где раньше он чувствовал себя так легко и свободно? Да,
прежних отношений с домашними, простых и дружеских, ему уже не вернуть. И
прочтет ли он, как бывало, во взгляде отца одобрение и гордость? Отношения
с Робертом, с рабочими на отцовской фабрике - все, все, что составляло
прежде его жизнь, пострадало от злосчастного вторжения Луизы.

"Не повезло", - решил он мысленно и, оторвавшись от беспредметных
размышлений, стал обдумывать, какие практические шаги он может
предпринять.

Вернувшись домой, он сказал Дженни.

- Хочу завтра или послезавтра уехать ненадолго в Маунт-Клеменс. Я
что-то чувствую себя неважно, там отдохну и поправлюсь.

Ему хотелось побыть наедине со своими мыслями. К назначенному часу
Дженни собрала ему чемодан, и он уехал, сосредоточенный и угрюмый.

За следующую неделю он не спеша все обдумал и пришел к заключению, что
пока никаких решительных шагов предпринимать не нужно. Лишних два-три
месяца не имеют значения. Маловероятно, чтобы Роберт или кто-нибудь из
семьи захотел еще раз повидаться с ним. Деловые знакомства он будет
поддерживать, как и раньше, поскольку они связаны с процветанием фирмы;
принудительных мер никто по отношению к нему не примет. И все же сознание
безнадежного разлада с семьей угнетало Лестера. "Плохо дело, - думал он, -
плохо дело". Но жизни своей он не изменил.

Такое неопределенное положение тянулось еще целый год. Полгода Лестер
не появлялся в Цинциннати; потом съездил туда на важное деловое совещание,
потребовавшее его присутствия, и держал себя так, словно ничего не
случилось. Мать поцеловала его нежно, хоть и печально; отец как всегда,
крепко пожал ему руку; Роберт, Луиза, Эми и Имоджин, будто сговорившись,
ни словом не коснулись единственного предмета, который их интересовал. Но
чувство отчуждения не прошло. После этого Лестер стал всячески избегать
наездов в свой родной город.

35

Тем временем Дженни переживала сложный душевный перелом. Впервые, если
не считать разногласий с собственной семьей, чье отношение глубоко
огорчало ее, она столкнулась с мнением света. Теперь ей было ясно: она
дурная женщина. Два раза она уступила силе обстоятельств, когда могла бы
бороться с ними. Если бы только у нее было больше мужества! Если бы ее не
угнетал этот вечный страх! Если бы она могла решиться поступить, как