показался Борман в теплом пальто: судя по всему, он был готов принять
участие в беседе, но Гитлер очень спокойно сказал ему, что намерен говорить
только со мной. Борману это очевидно не понравилось, однако он не посмел
перечить Гитлеру и ушел, всем своим видом пытаясь выразить полное
удовлетворение. Позднее я приметил, что он смотрит на нас из верхнего окна
канцелярии, но, конечно, слышать нашего разговора не мог при всем желании.
неблагоприятную для нас фазу и совершенно очевидно: конец близок. На западе
уже форсировали Рейн, а с востока советские войска быстро подходят к
Берлину. И ничто их уже не сможет сдержать... "Мюллер, - сказал Гитлер, - я
хочу услышать ваше мнение по очень важному для меня вопросу. Вы один из
немногих, кто достаточно независим и беспристрастен, а следовательно, можете
быть объективным. То, о чем я сейчас скажу, должно остаться между нами.
Даете слово?" Разумеется, я обещал хранить молчание, и он начал подробно
рассказывать о военной ситуации. Говорил, что понимает: война почти
окончена, и не в нашу пользу, и сейчас он ищет какого-то решения, выхода.
Хочет понять свою роль на этом, последнем, этапе. Упомянул о возможности
уехать из Берлина в горы и продолжать оттуда сопротивление... А может,
сдаться... или покончить с собой... Он говорил обо всем этом как-то
отстраненно, словно речь шла о другом человеке из другого времени. И
спрашивал моего совета, хотел знать, что я думаю об этих трех вариантах. Я
отвечал, что наши враги желают разделаться с ним лично; что уничтожение
немецкого государства, нашей партии для них важно, но еще важнее арест
Гитлера или его смерть. Он был согласен со мной.
множество жизней с обеих сторон.
стати ему сдаваться после такого длительного сопротивления, затраты стольких
сил? Он согласился со мной. Я сказал также, что, если он отправится в горы,
неприятель станет неотступно преследовать его и в конце концов через месяц
или полгода поставит в то же положение, в каком Гитлер находится в данное
время - перед тем же выбором. И с этим он был согласен. И тут он начал очень
резко говорить о нашем военном командовании, обвиняя их всех в том, что они
при первой возможности его непременно предадут и уже предали. Потом стал еще
резче осуждать Гиммлера. Ведь тот возглавлял войска СС, охранные отряды, и
Гитлер всегда был уверен, что может положиться на них, что они выполнят свой
долг по отношению к нему лично... А что он видит с недавнего времени?
Гиммлер стал бесполезен, у него сдали нервы, и тогда Гитлер отправил его
командовать армейской группой "Висла" с обещанием сделать командующим
армией, если тот сумеет сдержать наступление Советов. Однако, продолжал
Гитлер, он не выполнил приказа защитить Померанию, а вместо этого
присоединился к армии, отступавшей к Берлину. Советские войска, как и
предрекал Гитлер, захватили Померанию, и теперь что остается? Только
избавиться от этого человека... Гитлер называл его психом и маньяком. Он
также очень грубо говорил о Геринге и его военно-воздушных силах. Я сказал,
что согласен с его мнением об этих двух людях, и предложил их уволить
немедленно, но он ответил, что уже поздно, этим не поможешь. Уверяю вас, в
тот момент он их люто ненавидел.
момент на должность Гиммлера?
Гитлер успокоился и несколько минут медленно ходил взад и вперед по дорожке
сада. Потом вдруг спросил меня, что я думаю о его самоубийстве.
для нас все равно большой грех. Мы поговорили несколько минут на эту тему, и
затем он заговорил о своей юности, о католических школах в Австрии. Он
вообще был склонен во время беседы ходить вокруг да около основной темы. Мне
было холодно, я хотел, чтобы он поскорее добрался до сути и высказал прямо,
чего хочет. В конце концов он спросил, как бы я поступил на его месте. Я
сразу ответил, что уехал бы из Берлина и некоторое время тщательно
скрывался. А потом, если Советы и Америка начнут драчку друг с другом в
Европе, он мог бы оказаться полезным для американцев. Я не стал обсуждать,
стоит ли ему объединиться со Сталиным: мы оба ненавидели коммунистов, и я
точно знал, что в последние годы Гитлер отверг несколько серьезных советских
предложений о мире.
американцами?
сомневаюсь, хотя совершенно ясно, что в это время он нуждался в поддержке и
искал ее... Еще я сказал ему тогда, что сейчас он должен инсценировать
смерть и появиться, если сумеет, значительно позднее. Я объяснил свои слова
так: если враги узнают, что вы скрылись, они начнут искать вас; станут
исследовать всю поверхность земного шара, и вам негде будет укрыться - разве
только в ледяной пещере на Южном полюсе. Если же они посчитают, что вы
мертвы, то не станут предпринимать такие поиски... Я добавил, что скрываться
ему нужно не в Германии, где его почти все знают, а где-то в тихом, укромном
месте, где он сможет спокойно ждать перемен. И еще сказал, что мир не живет
без перемен и что Америка и Советы не могут не столкнуться лбами.
самоубийство, когда приняла решение объявить нам войну. Когда-то Англия была
самой могущественной страной на планете, но не теперь. К тому времени
главными силами на земле остались русские и американцы. Но, пока Рузвельт
был президентом у вас в стране, Сталин еще мог добиваться чего хочет. Однако
Рузвельт болел и угасал. Это было ясно даже по фотографиям и фильмам, и у
меня были сведения, что он не доживет до конца своего президентского срока.
Впрочем, это не значило, что ему не суждено увидеть конец войны и разгром
Германии... Я говорил Гитлеру, что, если ждать долго, что-то всегда может
измениться. Он больше, чем кто-либо другой, должен это знать. Я припомнил
наши прежние деньки в Мюнхене, когда мой отдел полиции преследовал его и с
ним в любой момент могли покончить, но он был настойчив и выдержал. Он
согласился, что так и было, и, как мне показалось, успокоился, взял меня под
руку и повел по саду.
могли слышать нашего разговора. А в саду, повторяю, никого - только холод и
резкий ветер, так что лучшего места для тайных переговоров не найти. Гитлер
говорил тихо. Его голос звучал вообще довольно мягко, когда он разговаривал
с глазу на глаз... Мы начали обсуждать побег. У него была способность быстро
соображать и делать выводы. Не могу не признать, в эти минуты я думал и о
своей судьбе, прекрасно понимая, что, если русские схватят меня, то тут же
расстреляют на месте.
мы уже говорили раньше.
уже предвидел исход войны и решал в уме вопрос "когда?", а не вопрос "нужно
ли?". Так что довольно рано я уже строил планы в этом смысле... Гитлер
говорил о Швейцарии, но я всегда был против: он там не мог бы чувствовать
себя защищенным ни при каких обстоятельствах. Если враги узнают о месте его
пребывания, то не остановятся перед тем, чтобы направить туда войска. Да и
сама Швейцария сделает все, чтобы не впустить его на свою территорию. Когда
мы говорили в саду, он согласился с моим мнением и предложил Испанию или
Южную Америку. Мы долго обсуждали эти варианты. Все, что я могу сказать вам
сейчас по этому поводу, укладывается в несколько слов: я предложил Испанию.
А еще точнее, если угодно, - Барселону. Это один из главных портов, откуда
легче выехать, если будет необходимо. В Барселоне у меня были свои люди, я
мог помочь ему попасть туда и обосноваться там. Он согласился, и мы перешли
к более конкретным вопросам, связанным с его отъездом.
другого южнее и что выполнить этот полет может Вернер Баумбах. Как вы,
наверное, знаете, он достаточно искусный пилот, знакомый с различными типами
самолетов. В преданности Баумбаха, заверил я, можно не сомневаться. Мои
слова вызвали саркастические замечания Гитлера по поводу преданности вообще.
Однако с кандидатурой Баумбаха он согласился.
Гитлер начал рассуждать о том, кого он должен взять с собой. Ему хотелось
проявить заботу и спасти как можно больше людей из своего окружения. Мне
стоило немалых усилий и времени доказать ему, что это просто невозможно, и в
первую очередь по соображениям конспирации. Ведь если противник знает, что
Гитлер находится в Берлине и затем внезапно исчезает оттуда с большим числом
своих соратников и обслуживающего персонала, это сразу наводит на
подозрение, что он бежал, и поиски начнутся немедленно. У нас возникли споры
по этому поводу, и в конце концов список был сокращен до нескольких человек.
Я считал, что чем больше людей из его окружения останется здесь, в Берлине,
тем лучше для... тем больше надежды, что противник поверит в смерть Гитлера.
Он первым вспомнил о своем двойнике, и мы оба немного посмеялись.
врачей, стенографистов, других чиновников сразу после празднования дня
рождения фюрера. В тот же день улетели и главные фигуры - Геринг.
Риббентроп. Остались те, кто не представлял большого интереса для
противника. Если не считать Геббельса. О нем вопрос особый. Он говорил, что
сам решит свою судьбу, независимо от того как поступит Гитлер, и что его
единственное решение - покончить с собой. Я уже знал об этом из наших с ним
разговоров, и меня беспокоила судьба его шестерых детей, но он был
непоколебим. Убедить ни Геббельса, ни его жену я не мог, не удалась и
Зыков Виталий
Сертаков Виталий
Володихин Дмитрий
Корнев Павел
Володихин Дмитрий
Акунин Борис