Чтение 84–й страницы книги ~Южный ветер~

себя хуже, чем сегодня. Ффу! Душно! Дышать нечем. Рубашка
липнет к спине. Давайте присядем.

Они нашли скамью с видом на море и на вулкан. Население
острова успокоительно прогуливалось перед ними туда-сюда.

-- Здесь всегда такая погода? -- осведомился мистер Херд.

-- Эта весна немного теплее обычной. Или может быть
следует сказать, что лето началось несколько раньше. Сирокко
год за годом один и тот же, хотя между живущими здесь
иностранцами существует что-то вроде договоренности, в силу
которой они каждый сезон утверждают, что так худо здесь еще не
было. Каждый год повторяют одно и тоже.

-- А что на этот счет говорит ваш Перрелли?

Мистер Эймз недоверчиво взглянул на епископа.

-- Подсмеиваетесь надо мной, -- сказал он. -- И по
заслугам, нечего было утром столько болтать. Боюсь, я вам
страшно наскучил.

Но епископа и вправду интересовал ответ на этот вопрос.

-- Ну что же, тогда могу вам сказать, что монсиньор
Перрелли едва упоминает о южном ветре. Он перечисляет другие
ветра, называет некоторые из основных якорных стоянок острова,
отвечающих разным ветрам и временам года. Он также извлек из
старых хроник записи о больших штормах 1136-го, 1342-го,
1373-го, 1460-го годов и так далее, нигде, впрочем, не говоря,
что они приходили с юга. Он сообщает, что воздух здесь приятен,
ибо смягчен мягким морским бризом. Само слово сирокко
встречается на его страницах только один раз и то в связи с
жалобой по поводу преобладания этого ветра на материке.

-- Старый пустозвон!

По телу мистера Эймза прошла легкая дрожь. Но он снова
заговорил несколько более увещевательным тоном:

-- Он был историком своего времени, покладистым
господином, рассказывающим таким же людям, как он, то, что
должно было их заинтересовать. Именно это и делает его труд
привлекательным для меня: в нем видна личность автора. Факты,
которые он записывает, будучи сведенными воедино с теми,
которые он замалчивает или скрывает, позволяют так глубоко
проникнуть в изменчивую человеческую натуру! Реконструировать
характер человека и его время можно ведь не только по тому, что
он делает или говорит, но и по тому, что ему не удается сказать
или сделать.

-- Современные историки не таковы, -- сказал мистер Херд.
-- Они из всех сил стараются дать вам истинную картину. И
читать их иногда довольно скучно. Я бы с удовольствием
позаимствовал у вас Перрелли на день, на два, если бы вы не
возражали.

-- Я вам его пришлю вместе с кое-какими старинными
гравюрами и современными фотографиями. Тогда вы поймете, что я
имел в виду. Гравюры не вполне верны природе, да люди того
времени и не стремились сохранять ей верность. И все же,
создаваемое ими ощущение этих мест полнее того, которое дают
современные изображения. Возможно, существуют истины двух
родов: истина факта и истина его осмысления. Перрелли будит
мысль, он прививает к эрудиции романтичность, отчего та
расцветает пышным цветом. А какое воображение! У него есть
целый трактат о рыбах Непенте -- читается, как поэма, и вместе
с тем переполнен практическими кулинарными советами.
Представьте себе Вергилия, пишущего в соавторстве с Апицием.

Епископ сказал:

-- Пожалуй, Гораций быстрее сговорился бы с этим старинным
bon-vivant(60).

-- Вряд ли Гораций мог бы приложить руку к этой главе. Для
такой работы он был недостаточным идеалистом. Он никогда не
смог бы написать о красной кефали так, как Перрелли, который
сравнивает ее чешую с яростными волнами Флегетона, с мантией
розовоперстой зари, со стыдливым румянцем застигнутой во время
купания девы, а после этого рассказывает как готовить эту рыбу
тридцатью различными способами и как выплевывать ее кости
наиболее бесшумным и благородным образом. Таков Перрелли --
оригинальный, неторопливый. И всегда остающийся самим собой! Он
улыбался, когда писал, я в этом совершенно уверен. В другом
разделе, описывая источники острова, он намеренно перенимает
слог некоторых старинных средневековых схоластов. И есть еще
глава, посвященная положению духовенства при Флоризеле Тучном,
она полна завуалированных нападок на современные ему монашеские
ордена, подозреваю, что эта глава доставила ему немало
неприятностей. Должен с сожалением сказать, что распущенной
болтовни на его страницах тоже хватает. Боюсь, он был человеком
не очень нравственным. Но я не могу заставить себя осудить его.
Что вы об этом думаете? Некоторые проблемы возникают так
неожиданно, правда?

Вид у мистер Эймза вдруг стал совершенно несчастным.

-- Да, пожалуй, -- ответил епископ, которому в ту минуту
совсем не хотелось разговаривать на этические темы. -- И как же
вы намерены поступить в этом случае? -- добавил он.

-- В каком?

-- Я говорю о поэтической вольности, допущенной Перрелли,
не упомянувшем о сирокко.

-- Можете мне поверить, она потребовала от меня большой
дополнительной работы. Пришлось вплотную заняться этим
вопросом. Я свел в таблицу не менее пятидесяти семи
разновидностей сирокко. По большей части это названия, которыми
пользуются моряки, плюс некоторое количество архаических.
Пятьдесят семь вариантов. К настоящему времени у меня написано
о южном ветре двадцать три тысячи слов.

-- Объемистое примечание, -- рассмеялся епископ. -- Я бы
назвал его изрядным куском книги.

-- Мои примечания придется печатать мелким шрифтом.
Собственно, я подумываю о том, чтобы выделить все, что касается
южного ветра в особое приложение. Вы думаете, я написал слишком
много? Но такое количество слов вовсе не находится в
диспропорции с предметом. Разве южный ветер не составляет
изрядного куска непентинской жизни?... Смотрите-ка! Облако все
же надумало двинуться в нашу сторону. Опять посыплется пепел.
Как видите, сирокко...

Тем временем террасу заполнила людская толпа. Вечернее
солнце уже заволоклось буроватой дымкой. Пепел движется быстро.
Вскоре он начал мягко опускаться на остров.

Что было делать? Памятуя о предыдущем опыте, все
склонялись к тому, что следует немедленно устроить второй
крестный ход. Того же мнения придерживался и "парроко". Однако,
ради проформы он отправил доверенного посланника, которому
надлежало выяснить мнение мистера Паркера, отрешенно сидевшего
в кабинете, уставясь в незаконченный Финансовый доклад. С
достойной всяческих похвал готовностью Консул собрал воедино
разбредшиеся мысли и основательно обдумал заданный ему вопрос.

Нет. По благом размышлении он высказался против идеи
крестного хода. Обладая приобретенным на разных континентах и в
самых разных обстоятельствах обширным опытом по части повторных
ставок на одну и ту же кобылу, мистер Паркер не считал разумным
снова рассчитывать на благосклонность Святого. Так можно все
испортить, сказал он. Лучше подождать до утра. Если опять
навалит столько же, сколько в прошлый раз, опыт возможно и
придется повторить. Но не сейчас! Он допускает, что делать
что-то надо, но столь безответственная игра на репутации
Святого представляется ему опасной.

Его Преподобие, на которого эти соображения произвели
должное впечатление, решил с полчаса обождать. И вновь
оказалось, что Представитель республики Никарагуа подал
чрезвычайно резонный совет. В тот миг, когда солнце опустилось
в море, пепел вдруг перестал падать. Никакого вреда он
причинить не успел.

Попозже ночью можно было наблюдать еще одно явление
природы. Началось бурное извержение вулкана. Казалось,
гигантский факел воздвигся в небесах. Потоки лавы стекали по
горным склонам, окрашивая небо и море в багровые тона.

Непентинцев это зрелище успокоило. Демон наконец отыскал
выход -- теперь все стихнет. И пепла больше не будет. То
обстоятельство, что огненный потоп поглотил целые деревни, что
в эту минуту выжигаются виноградники, что сотни невинных людей,
отрезанных жгучими реками, поджариваются заживо, островитян не
волновало. Оно лишь доказывало то, что им и так давно было
известно: на материк юрисдикция их Святого покровителя не
распространяется.

В каждой из этих деревень имеется собственный Святой,
прямая обязанность которого -- предотвращать такого рода
несчастья. Если он по неумению или по тупости не способен
выполнять свой долг, нет ничего проще, чем избавиться от него,
-- Святые целыми дюжинами маются без дела, выбирай не хочу!
Думая об этом, островитяне испускали вздохи огромного
облегчения. Они желали долгих лет жизни своему Святому