пользовался большим уважением своих работников, ибо, частенько ворча на них,
сытно их кормил и хорошо им платил.
заражает все народы, готовящиеся взяться за дело. Удивительные, новые, почти
непонятные слова слетали с уст, никогда прежде их не произносивших. То были
слова "свобода", "независимость", "эмансипация", и, странная вещь, слышались
они не только среди простого народа, нет, первыми их произносили дворяне, а
голос простонародья был лишь отзвуком голоса знати.
пришел с запада. Солнце, разжегшее во Франции огромный костер, в огне
которого устрашенные народы прочли написанное кровавыми буквами слово
"республика", взошло в Америке.
предположить. Люди, явившиеся неизвестно откуда, безвестные апостолы
невидимого бога, скитались по городам и весям, сея повсюду семена свободы.
Правительство, дотоле действовавшее так, словно его поразила слепота,
пыталось взглянуть правде в глаза. Те, кто стоял во главе огромного
механизма, именуемого государственным аппаратом, чувствовали, что некоторые
части машины по непонятной причине отказывают. Сопротивление охватило все
умы, хотя руки еще бездействовали; невидимое, оно было, однако, ощутимым,
заметным, грозным, причем особенно грозным оттого, что, подобно привидениям,
оставалось неуловимым и его можно было угадать, но нельзя было поймать.
риге.
шляпы оказались в руках присутствующих. Было видно, что эти люди готовы
умереть по знаку хозяина.
сочинена доктором Жильбером Доктора хорошо знали в округе, где он владел
несколькими участками земли, самым большим из которых была ферма, арендуемая
Бийо.
трибуну и начал чтение.
сословий, слушают тем внимательнее, чем меньше понимают. Очевидно, что общий
смысл брошюры ускользнул от просвещеннейших умов деревенской ассамблеи и
даже от самого Бийо. Однако среди темных фраз внезапно вспыхивали, подобно
зигзагам молнии на черном небе, сверкающие слова "независимость", "свобода"
и "равенство". Большего и не требовалось: раздались аплодисменты,
послышались крики: "Да здравствует доктор Жильбер!". Прочтена была примерно
треть брошюры: с остальным порешили ознакомиться в следующие два
воскресенья.
следующее воскресенье, и каждый обещал прийти.
аплодисментов, доставшихся книге, Питу по праву отнес на свой счет; сам г-н
Бийо, поддавшись всеобщему воодушевлению, ощутил в своем сердце некоторое
почтение к ученику аббата Фортье. Физически и без того развитой не по годам,
Питу после чтения вырос нравственно на десять локтей.
доктора на слушателей, поспешил сообщить об успехе Питу жене и дочери. Г-жа
Бийо промолчала - она была женщина недалекая.
добром.
ворон.
этого друга. Давай-давай, признавайся.
советы? Разве я советую ему, какой надеть камзол? А мне ведь тоже нашлось
бы, что сказать.
дал этот совет из самых добрых побуждений.
от моего имени.
подумали о себе, а не то им зададут жару в Национальном собрании; там уже не
раз заходила речь о фаворитах и фаворитках. Пусть-ка его брат, господин
Оливье де Шарни, который заседает там, в Собрании, и, говорят, недурно ладит
с Австриячкой, возьмет это себе на заметку.
зачем ваш господин Изидор вмешивается не в свое дело?
прервался.
терпелось блеснуть своим новым великолепием и появиться на людях вместе с
мадмуазель Катрин. Для него это воскресенье было великим днем, и он поклялся
вечно сохранить в памяти священную дату 12 июля.
черноглазая блондинка, тоненькая и гибкая, словно ива над ручьем, текущим
близ фермы, выглядела очаровательно. Она нарядилась с тем врожденным
кокетством, которое подчеркивает все прелести женщины, а чепчик, сшитый, как
она призналась Питу, ее собственными руками, был ей на редкость к лицу.
получавших по шесть медных монет за контрданс, имели честь, расположившись
на дощатом помосте, аккомпанировать танцам в этой бальной зале под открытым
небом. В ожидании шести часов публика прогуливалась по знаменитой аллее
Вздохов, о которой толковала тетушка Анжелика; отсюда можно было увидеть,
как молодые господа из города или окрестных замков играют в мяч под
руководством мэтра Фароле, главного распорядителя игры в мяч на службе у его
высочества монсеньера герцога Орлеанского. Мэтр Фароле слыл местным оракулом
по части всех тонкостей игры в мяч, и приговорам его игроки внимали с
почтением, какого заслуживали его лета и добродетели.
но не для того надела Катрин восхитивший Питу кокетливый наряд, чтобы
прятаться в тени окаймляющих эту аллею буков.
без устали тянутся к свету, и рано или поздно их свежий душистый венчик
раскрывается навстречу лучам солнца, которые иссушают и губят их красоту
Лишь скромная фиалка, если верить поэтам, не покидает укромного уголка; да и
то, затерянная в лесной глуши, носит траур по своей бесполезной красе.
чтобы направить его в сторону площадки для игры в мяч. Впрочем, скажем
сразу, сил ей пришлось потратить не так уж много: Питу так же не терпелось
показать честной компании свой небесно-голубой кафтан и кокетливую
треуголку, как Катрин не терпелось похвастать чепчиком a la Galatee и
переливчатым лифоном. Более того, у нашего героя было одно преимущество,
позволившее ему ненадолго затмить Катрин. Поскольку он никогда прежде не
носил столь роскошного наряда, никто его не узнавал и гуляющие принимали его
за какого-нибудь заезжего гостя, за какого-нибудь родственника семейства
Бийо, а может быть, даже за жениха Катрин. Меж тем Питу вовсе не стремился
скрыть свое истинное лицо, совсем напротив - и заблуждение скоро рассеялось.
Он столько раз кивал головой приятелям, столько раз снимал шляпу, кланяясь
знакомым, что наконец все узнали в кокетливом селянине недостойного ученика
мэтра Фортье, и в толпе послышались возгласы:
рассказов очевидцев следовало, что Питу расхаживал по аллее Вздохов, выгнув
грудь колесом и чеканя шаг; поэтому старая дева, привыкшая видеть племянника
сутулящимся и волочащим ноги, недоверчиво покачала головой и сказала
коротко:
Виллер-Котре сражались с игроками из Суассона, так что партия была из самых
оживленных. Катрин и Питу остановились подле "веревки", в самом низу холма;
этот наблюдательный пункт выбрала Катрин.
защищать место, где остановились их мячи, и приковать место, где
остановились мячи противников. Один из игроков, проходя мимо нашей парочки,
с улыбкой поклонился Катрин; она покраснела и сделала реверанс, а Питу
почувствовал, как по руке девушки, опиравшейся на его руку, пробежала
нервная дрожь Сердце Питу сжала неведомая ему прежде тревога.
Прозоров Александр
Панов Вадим
Херберт Фрэнк
Пехов Алексей
Зыков Виталий
Шилова Юлия