Чтение 34–й страницы книги ~Анж Питу~

Известно, что офицеры, служившие в Бастилии, получали назначение не от
военного министра. Все места в крепости, от коменданта до поваренка,
покупались. Комендант Бастилии был просто важный привратник, кабатчик в
эполетах, который к шестидесяти тысячам франков жалованья прибавлял
шестьдесят тысяч франков, полученных с помощью грабежа и вымогательства.

Нужно же было оправдать расходы.

По части скупости г-н де Лоне оставил далеко позади своих
предшественников. Впрочем, может быть, все дело в том, что он заплатил за
свое место дороже, чем они, да к тому же предвидел, что недолго его
сохранит.

Своих домашних он кормил за счет заключенных. Он уменьшил расход дров для
узников, удвоил цену каждого предмета их утвари.

Де Лоне имел право на беспошлинный ввоз в Париж ста бочек вина. Право
свое он продавал трактирщику, который благодаря этому ввозил в столицу
превосходные вина. Право же на ввоз десятой части комендант оставлял за
собой и покупал скверное вино, по вкусу напоминающее уксус, - им он поил
своих узников.

Несчастным заключенным оставалось одно утешение - садик, разведенный на
крыше одного из бастионов. Там они гуляли, там на мгновение вспоминали, что
такое воздух, цветы, свет, одним словом, природа.

За 50 ливров в год комендант сдал этот садик какому-то садовнику и лишил
узников последней радости.

Правда, к богатым заключенным он проявлял чрезвычайное снисхождение:
возил их к своей любовнице, жившей в собственном доме и, следовательно, не
стоившей ему, де Лоне, ни гроша.

Прочтите "Бастилию без покрова": там изложены этот и многие другие факты.

Впрочем, де Лоне был храбр.

Уже второй день он чувствовал, что над его головой собираются тучи. Уже
второй день он слышал, как волны бунта все громче и громче бьются о стены
его крепости.

Все это заставило его побледнеть, однако он сохранял хладнокровие.

Впрочем, за его спиной стояли четыре пушки, готовые открыть огонь, рядом
с ним был гарнизон швейцарцев и инвалидов, а перед ним - один-единственный
человек, и притом безоружный: перед тем, как войти в крепость, Бийо отдал
свой карабин Питу. Он понимал, что по ту сторону ворот любое оружие принесет
ему больше вреда, чем пользы.

Бийо было достаточно одного взгляда, чтобы заметить все: грозное
спокойствие коменданта, швейцарцев в караульнях, инвалидов на орудийных
площадках, молчаливую суету артиллеристов, грузящих в фургоны зарядные
картузы.

Часовые держали ружья наизготовку, офицеры обнажили шпаги.

Комендант не двигался с места, и Бийо пришлось подойти к нему; ворота
закрылись за спиной посланца народа с таким мрачным скрежетом, что, как ни
отважен был фермер, его пробрала дрожь.

- Что вам еще угодно от меня? - спросил де Лоне.

- Еще? - удивился Бийо. - Сдается мне, что мы видимся впервые в жизни, и
у вас нет причин утверждать, что я докучаю вам просьбами.

- Но мне сказали, что вы пришли ко мне из Ратуши.

- Это верно.

- А я только что принимал посланцев муниципалитета.

- Зачем же они приходили?

- Затем, чтобы попросить меня не открывать огонь.

- И вы обещали?

- Да. Еще они просили меня убрать пушки.

- И вы их убрали, я видел. Я был в эту минуту на площади.

- И, конечно, решили, что я испугался угроз этой толпы?

- Натурально, - согласился Бийо, - очень было на это похоже.

- Что я вам говорил, господа, - обратился де Лоне к офицерам, - что я вам
говорил: нас сочли способными на такую подлость!

Затем он продолжил свои расспросы.

- А от чьего имени пришли ко мне вы? - поинтересовался он у Бийо.

- От имени народа, - гордо ответил Бийо.

- Прекрасно, - улыбнулся де Лоне, - но у вас, кажется, есть и другая
рекомендация, иначе вы не пересекли бы и первой линии часовых.

- Да, у меня есть письмо от вашего друга господина де Флесселя.

- Флесселя! Вы назвали его моим другом?!, - живо подхватил де Лоне, так
пристально вглядываясь в лицо Бийо, словно ему хотелось прочесть все тайные
мысли собеседника. - Откуда вы взяли, что господин де Флессель - мой друг?

- Мне так показалось.

- Показалось. Все дело в этом. Ладно, поглядим на письмо.

Бийо подал ему бумагу.

Де Лоне прочел ее один раз, затем второй, развернул листок, дабы
убедиться, что на обороте нет никакой приписки, поднес его ближе к свету,
чтобы удостовериться, что в письме нет никакой тайнописи, скрытой между
строк.

- И это все? - спросил комендант.

- Да.

- Вы уверены?

- Уверен.

- И он ничего не велел передать на словах?

- Ничего.

- Странно! - произнес де Лоне, бросив сквозь бойницу взгляд на площадь
Бастилии.

- Не что же вы хотели от него услышать? - спросил Бийо.

Де Лоне вздрогнул.

- В общем-то, ничего особенного. Вернемся к вам; говорите, что вам нужно,
но поскорее: я спешу.

- В двух словах: мне нужно, чтобы вы сдали нам Бастилию.

- Что-что? - переспросил, встрепенувшись, Де Лоне тоном человека, плохо
расслышавшего слова собеседника. - Что вы сказали?

- Я сказал, что пришел к вам от имени народа с требованием сдать
Бастилию. Де Лоне пожал плечами.

- По правде говоря, странная это тварь - народ, - сказал он.

Бийо в ответ только хмыкнул.

- И что же хочет сделать с Бастилией этот ваш народ?

- Он хочет ее разрушить.

- Какого черта далась ему Бастилия? Разве людей из народа сажали в
Бастилию? Бастилия! Народу следовало бы благословлять каждый ее камень. Кого
сажают в Бастилию? Философов, ученых, аристократов, министров, князей -
одним словом, врагов народа.

- Ну что ж, значит, народ не такой себялюбец.

- Друг мой, - сказал де Лоне с неким сочувствием, - сразу видно, что вы
не солдат.

- Вы правы, я фермер.

- И что вы не парижанин.

- Вы правы, я из провинции.

- И что вы плохо знаете Бастилию.

- Совершенно верно, я знаю только то, что видел, то есть стены.

- В таком случае пойдемте со мной, я покажу вам, что такое Бастилия.

"Ох-ох-ох! - подумал Бийо, - сейчас он спихнет меня в какой-нибудь
каменный мешок - и прощай, папаша Бийо"

Однако отважный фермер ничем не выдал своих опасений и приготовился пойти
следом за комендантом Бастилии - Для начала, - сказал де Лоне, - усвойте,
что в подвалах у меня достанет пороха, чтобы взорвать Бастилию, а с нею -
половину Сент-Антуанского предместья.

- Это я знаю, - спокойно отвечал Бийо.

- Прекрасно. Теперь взгляните на эти четыре пушки.

- Я их вижу.

- Они, как нетрудно заметить, держат под прицелом всю эту галерею, путь к
которой, кроме того, преграждают караулы, два рва, через которые можно
перебраться только по подъемным мостам, и, наконец, ворота.

- Да я ведь не говорю, что Бастилия плохо укреплена, - невозмутимо
ответствовал Бийо, - я говорю, что мы будем ее хорошо атаковать.

- Пойдем дальше, - сказал де Лоне. Бийо кивнул.

- Вот потерна, выходящая в ров, - сказал комендант. - Убедитесь в толщине
ее стен.

- Не меньше сорока футов.

- Да, внизу сорок, а сверху пятнадцать. Вы сами можете убедиться, что,
какие бы острые когти ни имел народ, этот камень ему не своротить.

- Я и не говорил, что народ сначала разрушит Бастилию, а затем возьмет
ее; я сказал, что он возьмет ее, а затем разрушит, - возразил Бийо.

- Поднимемся наверх, - предложил де Лоне.

- Поднимемся, - согласился Бийо. Они поднялись на три десятка ступеней.
Комендант остановился.

- Смотрите, - сказал он, - вот еще одна амбразура, откуда мы можем
держать под обстрелом проход, которым вы собираетесь воспользоваться;
конечно, из нее высовывается ствол не пушки, а всего лишь длинного ружья, но
у этого ружья недурная репутация. Знаете песенку:

Любимая волынка,

Как голос твой мне мил!

- Разумеется, знаю, - отвечал Бийо, - но, по моему разумению, сейчас не
время ее петь.

- Погодите, я не договорил. Дело в том, что маршал Саксонский называл эти
длинные ружья волынками, потому что они лучше всех исполняли его любимую
мелодию.

- Ах вот что! - только и сказал Бийо.

- Поднимемся еще выше И они поднялись на орудийную площадку Графской
башни.