них было совсем не трудно. Он побледнел и гневно закусил дрожащие губы.
Госпожа де Пуатье тоже встрепенулась, а забившийся в угол коннетабль вышел
из своей мрачной неподвижности, и мутный его взор загорелся ненавистью.
имя вы дерзнули присвоить? Откуда у вас такая смелость?
почитаете смелостью, есть не что иное, как уверенность.
и пошел ва-банк, лишая тем самым возможности отступления не только короля,
но и самого себя.
страшную развязку, заметил:
забывайте: вы - гонец герцога де Гиза, и, если я не ошибаюсь, ваше поручение
еще не выполнено.
надлежит вручить вашему величеству знамена, отбитые у англичан. Вот они.
Кроме того, господин герцог де Гиз собственноручно написал вам вот это
послание.
вскрыл конверт и протянул письмо кардиналу со словами:
обращено не ко мне, а к Франции.
развернул его и в воцарившейся тишине прочел нижеследующее:
что они получили двести лет назад ценою годичной осады. Города Гин и Гам -
последние пункты, которыми они владеют сейчас во Франции, - теперь уж долго
не продержатся. Я беру на себя смелость обещать вашему величеству, что не
пройдет и двух недель, как наши враги будут окончательно изгнаны из пределов
страны. Я счел нужным проявить великодушие к побежденным: по условиям
капитуляции жителям Кале предоставляется право вернуться в Англию со всем
своим имуществом. Число погибших и раненых у нас весьма невелико. В
настоящее время я не имею ни времени, ни возможности посвятить ваше
величество во все детали; сам я был серьезно ранен... "
герцога, слава богу, теперь уже не опасна. От нее останется лишь благородный
шрам на лице и славное прозвище "Меченый".
Габриэль не солгал, и, успокоившись, продолжал:
спасло своевременное вмешательство и выдающийся талант молодого хирурга
метра Амбруаза Парэ; в данное время я еще слаб и посему лишен радости
личного общения с вашим величеством.
вам вручит его вместе с ключами от города и английскими знаменами; кстати, о
нем мне должно особо рассказать вашему величеству, ибо честь молниеносного
взятия Кале принадлежит не мне, государь. Я всеми силами старался
содействовать успеху наших доблестных войск, но основная идея, план,
выполнение и окончательный успех этого предприятия относится целиком и
полностью к подателю сего послания господину виконту д'Эксмесу... "
лишь в присутствии вашего величества. Кардинал по знаку короля продолжал:
д'Эксмес, встретясь со мной в Лувре, изложил мне свой превосходный план,
рассеял мои сомнения, положил конец колебаниям и убедил меня решиться на
ратный подвиг, который составит славу всего вашего царствования. Но это еще
не все; в таком серьезном предприятии риск был недопустим. Тогда господин
д'Эксмес дал возможность маршалу Строцци проникнуть переодетым в Кале и
проверить все возможности защиты и нападения. Мало того, он вручил нам
настолько точный план всех застав и укреплений Кале, что город предстал
перед нами словно на ладони. Под стенами города, в схватках у форта Ньеллэ,
под Старой крепостью, - словом, всюду виконт д'Эксмес проявлял чудеса
храбрости, находясь во главе отряда, который экипировал на свои собственные
средства. Но он превзошел сам себя при взятии форта Ризбанк. Этот форт мог
бы свободно принять из Англии громадные подкрепления, и тогда мы были бы
разбиты и уничтожены. Могли бы мы, не имея флота, противостоять крепости,
которую защищал океан? Нет, конечно. Однако виконт д'Эксмес совершил чудо!
Ночью, на шлюпке, один со своими добровольцами, он сумел высадиться на голой
скале, подняться по ужасающе отвесной стене и водрузить французское знамя
над неприступным фортом!"
кардинала. Габриэль, потупившись, скромно стоял в двух шагах от короля, и
его скромный вид, как бы усугубляя впечатление о содеянном им ратном
подвиге, приводил в восторг молоденьких женщин и старых воинов.
юного героя из рыцарского романа. Только одна госпожа де Пуатье покусывала
побледневшие губы да господин де Монморанси хмурил косматые брови.
безнадежную высадку. Три дня спустя мы вступили в Кале. В этой последней
схватке, государь, я и получил страшную рану, которая чуть не стоила мне
жизни. Здесь мне придется снова упомянуть виконта д'Эксмеса. Он чуть ли не
силой заставил пропустить к моему смертному ложу метра Парэ..." За это
примите уж от меня особую благодарность, - растроганно произнес Карл
Лотарингский и с подъемом закончил: - "Государь, обычно славу больших
успехов приписывают тому, под чьим руководством они были достигнуты. В
данном же случае я считаю своим долгом уведомить ваше величество, что
податель сего письма был истинным вдохновителем и исполнителем нашего
предприятия, и, если бы не он, Кале был бы еще в руках англичан. Господин
д'Эксмес просил меня не говорить об этом никому, кроме короля, что я с
радостью и делаю. Мой долг заключается в том, чтобы удостоверить документами
доблесть господина д'Эксмеса. Остальное, государь, ваше право. Господин
д'Эксмес говорил мне, что у вас есть для него некая награда. И
действительно, только король может по достоинству оценить и вознаградить
подобный невиданный подвиг. В заключение молю бога, государь, ниспослать вам
долгую жизнь и счастливое царствование. Ваш смиренный и верноподданный слуга
Франциск Лотарингский. Кале, 8 января 1558 года".
снова пробежала легкая волна восторженного шепота. Если бы не дворцовый
этикет, доблестному воину долго бы рукоплескали.
ему, но все-таки вынужден был обратиться к Габриэлю, как бы выражая желание
всех присутствующих:
мне надлежит наградить вас за этот героический подвиг.
и ваше величество знает... - Но, заметив нетерпеливый жест Генриха, тут же
осекся и заключил: - Прошу прощения, государь, моя миссия пока не завершена.
письмо Дианы и вполголоса сказал Габриэлю:
должник вдвойне! Однако посмотрим, что она пишет...
ожидавшего его повелений, он во всеуслышание распорядился:
не могу вам сообщить, все остальное я выясню в разговоре с посланцем герцога
де Гиза. Вам остается только по достоинству оценить эту великолепную
новость, чем можете и заняться, господа!..
какой-то нескончаемый, неясный гул.
Габриэлем. Они обменялись красноречивым взглядом. Потом Диана подошла почти
вплотную к королю. Но Генрих не замечал ни Дианы, ни коннетабля. Он весь был
поглощен письмом дочери.
Причем она говорит, что вы не только вернули ей свободу, но и, насколько я
понял, спасли ее честь?
Слово за вами! Чего же вы хотите, господин виконт де Монтгомери?
XXVIII. РАДОСТЬ И ТРЕВОГА
торжествовал. Генрих готов был простить!