Чтение 10–й страницы книги ~Сорок пять~

Внезапно Сальсед перестал писать и еще раз взглянул на юношу.

Тот повторил свой знак, и Сальсед снова стал писать.

Затем, после еще более короткого промежутка, он опять поднял глаза.

На этот раз паж не только сделал знак пальцами, но и кивнул головой.

- Вы кончили? - спросил Таншон, не спускавший глаз с бумаги.

- Да, - машинально ответил Сальсед.

- Так подпишите.

Сальсед поставил свою подпись, не глядя на бумагу, глаза его были
устремлены на юношу.

Таншон протянул руку к бумаге.

- Королю, одному лишь королю! - произнес Сальсед.

И он отдал бумагу лейтенанту короткой мантии, но слегка поколебавшись,
словно побежденный воин, вручающий врагу свое последнее оружие.

- Если вы действительно во всем признались, господин де Сальсед, - сказал
лейтенант, - то вы спасены.

Улыбка ироническая, но вместе с тем немного тревожная, заиграла на губах
осужденного, который словно нетерпеливо спрашивал о чем-то какого-то
неведомого собеседника.

Под конец усталый Эрнотон решил освободиться от обременявшего его юноши;
он разъял руки, и паж соскользнул на землю.

Вместе с тем исчезло и то, что поддерживало осужденного.

Не видя больше молодого человека, Сальсед стал искать его повсюду
глазами. Затем, словно в смятении, он вскочил:

- Ну когда же, когда!

Никто ему не ответил.

- Скорее, скорее, торопитесь, - крикнул он. - Король уже взял бумагу,
сейчас он прочитает ее.

Никто не шевельнулся.

Король поспешно развернул признание Сальседа.

- О, тысяча демонов! - закричал Сальсед. - Неужто надо мной посмеялись?
Но ведь я ее узнал. Это была она, она!

Пробежав глазами первые несколько строк, король, видимо, пришел в
негодование.

Затем он побледнел и воскликнул:

- О, негодяй! Злодей!

- В чем дело, сын мой? - спросила Екатерина.

- Он отказывается от своих показаний, матушка. Он утверждает, что никогда
ни в чем не сознавался.

- А дальше?

- А дальше он заявляет, что господа де Гизы ни в чем не повинны и
никакого отношения к заговору не имеют.

- Что ж, - пробормотала Екатерина, - а если это правда?

- Он лжет, - вскричал король, - лжет, как последний нехристь.

- Почем знать, сын мой? Может быть, господ де Гизов оклеветали. Может
быть, судьи в своем чрезмерном рвении неверно истолковали показания.

- Что вы, государыня, - вскричал Генрих, не в силах более сдерживаться. -
Я сам все слышал.

- Вы, сын мой?

- Да, я.

- А когда же это?

- Когда преступника подвергали пытке... Я стоял за занавесью. Я не
пропустил ни одного его слова, и каждое это слово вонзилось мне в мозг,
точно гвоздь, вбиваемый молотком.

- Так пусть же он снова заговорит под пыткой, раз иначе нельзя. Прикажите
подхлестнуть лошадей.

Разъяренный Генрих поднял руку.

Лейтенант Таншон повторил этот жест.

Канаты были уже снова привязаны к рукам и ногам осужденного. Четверо
человек прыгнули на спины лошадей, хлестнули четыре кнута, и четыре лошади
устремились в противоположных направлениях.

Ужасающий хруст и раздирающий вопль раздались с помоста эшафота. Видно
было, как руки и ноги несчастного Сальседа посинели, вытянулись и налились
кровью. В лице его уже не было ничего человеческого - оно казалось личиной
демона.

- Предательство, предательство! - закричал он. - Хорошо же, я буду
говорить, я все скажу! А, проклятая гер...

Голос его покрывал лошадиное ржанье и ропот толпы, но внезапно он стих.

- Стойте, стойте! - кричала Екатерина.

Но было уже поздно. Голова Сальседа, сперва приподнявшаяся в судорогах
боли и ярости, упала вдруг на эшафот.

- Дайте ему говорить! - вопила королева-мать. - Стойте, стойте же!

Зрачки Сальседа, непомерно расширенные, не двигались, упорно глядя в ту
группу людей, где он увидел пажа. Сообразительный Таншон стал смотреть в том
же направлении.

Но Сальсед уже не мог говорить. Он был мертв. Таншон отдал тихим голосом
какое-то приказание своим лучникам, которые тотчас же бросились туда, куда
указывал изобличающий взор Сальседа.

- Я обнаружена, - шепнул юный паж на ухо Эрнотону. - Сжальтесь, помогите
мне, спасите меня, сударь. Они идут, идут!

- Но чего же вы еще хотите?

- Бежать. Разве вы не видите, что они ищут меня?

- Но кто же вы?

- Женщина... Спасите, защитите меня!

Эрнотон побледнел. Однако великодушие победило удивление и страх.

Он поставил девушку перед собой и, энергично расталкивая толпу рукояткой
своей шпаги, расчистил ей путь и протолкнул ее до угла улицы Мутон к
какой-то открытой на улицу двери.

Юный паж бросился вперед и исчез за дверью, которая, казалось, только
ждала того, ибо тотчас же за ним захлопнулась.

Эрнотон даже не успел спросить девушку, как ее имя и как им снова
увидеться.

Но прежде чем исчезнуть, незнакомка, словно угадав его мысль, кивнула
Эрнотону и бросила ему многообещающий взгляд.

Освободившись, Эрнотон направился обратно к центру площади и окинул
взглядом сразу эшафот и королевскую ложу.

Сальсед, неподвижный, мертвенно-бледный, вытянувшись, лежал на помосте.

Екатерина, тоже мертвенно-бледная, вся дрожа, стояла у себя в ложе.

- Сын мой, - вымолвила она наконец, отирая со лба пот, - сын мой, вам бы
следовало переменить главного палача, он - сторонник Лиги.

- Из чего вы это заключаете, матушка? - спросил Генрих.

- Смотрите, смотрите хорошенько!

- Ну, я смотрю, а дальше что?

- Сальсед умер после первой же растяжки.

- Он оказался слишком чувствителен к боли.

- Да нет же, нет! - возразила Екатерина с презрительной усмешкой - очень
уж непроницательным показался ей сын. - Его удавили из-под эшафота тонкой
веревкой как раз в то мгновение, когда он намеревался обвинить тех, кто
предал его на смерть. Велите какому-нибудь ученому врачу осмотреть труп, и,
я уверена, вокруг его шеи найдут след от веревки.

- Вы правы, - произнес Генрих, и глаза его на мгновенье вспыхнули, -
моему кузену де Гизу служат лучше чем мне.

- Тс, тс, сын мой! - сказала Екатерина. - Не поднимайте шума, над нами
только посмеются: ведь мы опять одурачены.

- Жуаез правильно поступил, что пошел развлечься в другом месте. В этом
мире больше ни на что нельзя положиться, даже на казнь. Пойдемте, пойдемте
отсюда государыни!

Глава 6

БРАТЬЯ ЖУАЕЗ

Пока на площади и в королевской ложе происходило все описанное выше, оба
брата де Жуаез, как мы видели, выбрались из ратуши черным ходом и, оставив
своих слуг с лошадьми у королевских экипажей, пошли рядышком по улицам этого
обычно людного, но сейчас почти пустынного квартала; весь жадный до зрелищ
народ собрался на Гревской площади.

Выйдя из ратуши, они зашагали рука об руку, но не говоря ни слова.

Анри, обычно такой веселый, был чем-то озабочен и почти угрюм.

Анн казался встревоженным и смущенным необщительностью брата.

Он первый прервал молчание:

- Куда же ты ведешь меня, Анри?

- Я никуда не веду тебя, брат, - я просто иду куда глаза глядят, -
ответил Анри, словно внезапно пробудившись. - Ты хочешь куда-нибудь
направиться?

- А ты?

- О, мне-то безразлично, куда идти.

- Но ведь ты каждый вечер куда-то уходишь, - сказал Анн, - каждый вечер в
один и тот же час ты удаляешься из дому и возвращаешься лишь поздно ночью, а
то и вовсе не приходишь.

- Ты что же, расспрашиваешь меня, брат? - спросил Анри. В голосе его
чувствовалась нежность, смешанная с известным уважением к старшему брату.

- Я стану тебя расспрашивать? - переспросил Анн. - Боже упаси! Чужая
тайна неприкосновенна.

- Когда ты только пожелаешь, брат, - ответил Анри, - у меня от тебя не
будет никаких тайн. Ты же сам это знаешь.

- У тебя не будет от меня тайн?

- Никогда, брат. Ведь ты и сеньор мой, и друг.

- По правде сказать, я думал, что у тебя могут быть от меня тайны: я ведь
всего-навсего мирянин. Я думал, что для исповеди у тебя есть наш ученый
братец, этот столп богословской науки, светоч веры, мудрый духовник всего