Чтение 35–й страницы книги ~Козел отпущения~

осложнения, что- нибудь пойдет не так...

Наши глаза встретились, и, сам не знаю почему, меня вдруг охватило
необъяснимое смущение. Я вспомнил пункты брачного контракта и те, что в
случае смерти Франсуазы до рождения сына все ее огромное приданое будет
разделено между Жаном де Ге и Мари-Ноэль.

В комнате, и до того душной, стало невозможно дышать. Я встал,
распустил галстук. Я чувствовал спиной взгляд графини в то время, как,
подойдя к окну, сражался со ставнями. Распахнув их и открыв одну створку
окна, я высунулся наружу, жадно глотая воздух. Стемнело, поднялся туман.
Дорожки скрылись. Охотницу окутала белая пелена, даже голубятня внизу, на
краю лужайки, казалась темным плоским пятном. Рядом на стене была голова
горгульи: прижатые уши, щелки глаз, вытянутые вперед губы -- сток для
дождевой воды. Кровельный желоб был забит листьями; когда начнутся дожди,
все это превратится в кашу и польется изо рта горгульи зловонным потоком.
Как оглушительно будет звучать шум ливня здесь, под самой крышей: сперва
легкий перестук капель по свинцовым полосам кровли, затем все более
стремительное падение водяных струй, омывающих стены, налетающих тучами
стрел на окна, с бульканьем кружащих в водовороте над водосточной трубой;
кто знает, возможно, для одинокой хозяйки этой комнаты глухой гул дождя и
шелест листьев и мусора, извергающихся из горла горгульи, будут
единственными звуками, которые она услышит в течение долгих часов зимней
ночи.

Я закрыл окно и повернулся к нему спиной. Графиня по-прежнему смотрела
на меня, но пальцы ее были недвижны.

-- Что с тобой? -- спросила она. -- Почему ты нервничаешь?

-- Вовсе нет, -- ответил я. -- Просто мне душно. Здесь слишком
натоплено.

-- Если даже так, то ради тебя, -- сказала графиня. -- Ты вечно
жалуешься, что в замке холодно. Подойди ко мне.

Я медленно, против воли, приблизился к ней вплотную. Ее глаза, так
похожие на глаза ее сына, на мои собственные, глядящие на меня из зеркала,
видели меня насквозь. Она сжала мне руки.

-- У тебя что -- наконец проснулась совесть?

Считается, что прикосновение руки говорит о человеке. Ребенок
вкладывает пальцы в ладонь взрослого и инстинктивно чувствует, доверять ему
или нет. Два дня назад руки графини цеплялись за мои; растерянная, в
паническом страхе, она молила меня о чем-то, а сейчас ее руки твердо держали
мои, сжимали их до боли. Она была сильней меня. Ее пожатие не прибавляло мне
и не лишало меня уверенности в себе, оно переводило ее в иную плоскость.
Пусть мать не знает секретов сына и делит с ним лишь малую часть его жизни,
ее вера в него так безгранична, что кажется -- он все еще в чреве: так же
привязан к ней, так же слеп, как был до рождения, и она никогда не разорвет
эту связь.

-- Давай не будем сентиментальны, -- сказала графиня, -- и станем
спокойно принимать все, что пошлет нам судьба. Слишком поздно -- для тебя и
для меня. Жизнь вовсе не коротка, как утверждают люди, это длинная, слишком
длинная история. Мы -- и ты, и я -- еще не скоро умрем. Прошу тебя, давай,
если сможем, не терзаться по пустякам.

Осторожный стук в дверь, и на пороге возникла Шарлотта с подносом в
руках, за ней -- Жермена со вторым; повторился весь обеденный ритуал, теперь
уже знакомый мне. В первый вечер графиня почти не прикоснулась к еде, но
сегодня она макала в бульон куски свежего хлеба и ела, не поднимая глаз от
тарелки, чуть не касаясь ее подбородком. Я вспомнил про ветчину, фрукты и
сыр в домике на канале и спросил себя, как Бела проводит вечера, обедает с
друзьями или одна, как выглядит ее комната при закрытых ставнях...

Графиня повернулась ко мне и, протягивая на вилке кусочек бифштекса
одной из собачонок, сказала:

-- Почему ты молчишь? О чем ты думаешь?

-- О женщине, -- сказал я. -- Вы ее не знаете.

-- Она подходит тебе?

-- Да.

-- Все остальное неважно. У твоего отца одно время была в Ле-Мане
любовница. Я как-то раз видела ее. Рыжеволосая. Форменная красавица. Он
ездил к ней каждую пятницу. Шло ему на пользу, поднимало настроение. А потом
она вышла замуж за богатого мясника и уехала навсегда в Тур. Я очень жалела
об этом.

Шарлотта внесла в вазочках крем-брюле. Собачонки поднялись в ожидании
на задние лапки.

-- Так ты позволил Мари-Ноэль вернуться из Виллара с Жюли и ее внуком?
-- продолжала графиня, переходя на другую тему. -- Девочка была полна
впечатлений, говорит, грузовик лучше, чем . Я спросила, кто его вел.
Она ответила: один из рабочих, молодой, с кудрявыми волосами. Говорит: ей
понравилось, как от него пахнет. .

Значит, мадам Ив -- это Жюли. У меня отлегло от сердца. Застав, когда я
вернулся, Франсуазу в постели, я совсем забыл о Мари-Ноэль и грузовике.

-- Все дети любят кататься на грузовике, -- сказал я. -- Возможно, я
сам -- тоже.

-- Ты? -- Она засмеялась, -- Лучше не вспоминать, что ты говорил в ее
возрасте. Помнишь маленькую Сесиль, которую как-то привели к чаю? Ты зазвал
ее в голубятню и запер дверь. Мать больше никогда ее сюда не брала. Бедняжка
Сесиль... Не спускай глаз с Мари-Ноэль. Она растет как на дрожжах.

-- Не очень-то весело, -- сказал я, -- быть единственным ребенком в
семье.

-- Глупости. Ей это по вкусу. Она не хочет видеть здесь сверстников.
Предпочитает тех, кто постарше. Я знаю, сама была такой в ее возрасте.
Влюблялась во всех своих взрослых кузенов. У Мари-Ноэль их нет. Станет
влюбляться в рабочих с фабрики.

В дверь постучали.

-- Кто там? -- отозвалась графиня. -- Войдите. Терпеть не могу, когда
стучат.

В дверях появилась Жермена.

-- Господина графа к телефону. Спрашивает доктор Лебрен, -- сказала
она.

-- Спасибо.

Я встал, положил на поднос салфетку.

-- Лучше попрощаться сейчас. Я устала. Скажи старому олуху, чтобы не
устраивал паники. Франсуазе нужно одно: не спускать ноги на пол. Возможно,
она и родит тебе сына. Поцелуй меня.

Руки снова сжали мои, глаза не давали отвести взгляда.

-- И забудь эти глупости насчет акушера. Слишком дорогое удовольствие,
-- добавила она.

Я вышел из комнаты, спустился по лестнице и подошел к телефону в нише,
где висели плащи. У аппарата я застал одетую в халатик Мари-Ноэль. Лицо ее
было бледным, вид -- встревоженным.

-- Можно я послушаю в тетиной комнате? -- спросила она.

-- Конечно, нет, -- ответил я. -- Доктор Лебрен хочет говорить со мной.

-- Ты скажешь мне потом, что он говорил?

-- Не знаю. -- Я легонько оттолкнул ее в сторону и взял трубку. --
Хелло? -- сказал я; мне ответил высокий старческий голос; слова, обгоняя
друг друга, лились бесконечным потоком.

-- Добрый вечер, господин граф, так неудачно, что мы разминулись
сегодня утром. Днем я был в Вилларе, могли бы повидаться и там, если бы я
знал, где вы. Я нашел мадам Жан в крайне нервозном состоянии, она со страхом
ждет предстоящее событие, и, бесспорно, любое волнение может на данной
стадии привести к преждевременным родам, и если принять во внимание
затруднения, которые были у нее в прошлый раз, ее малокровие и прочее, мадам
Жан могут ожидать значительные неприятности. Ей необходим полный покой в
течение нескольких ближайших дней: седьмой месяц беременности является, как
вы понимаете, критическим. Надеюсь, я вас не очень напугал?

Он замолк на миг, чтобы перевести дыхание, и я спросил его, не хочет ли
он посоветоваться со специалистом акушером.

-- Покамест нет, -- сказал он. -- Если ваша супруга будет лежать
спокойно и у нее не появятся дальнейшие симптомы недомогания, а главное -- у
нее не начнется кровотечение, все будет хорошо. Я бы посоветовал, чтобы само
событие происходило в клинике в Ле-Мане, но мы еще успеем это обсудить в
течение ближайших недель. Во всяком случае, я буду держать с вами постоянную
связь и завтра позвоню снова. Между прочим, я полагаю, вы ждете меня в
воскресенье?

Возможно, здесь было принято, чтобы он приходил в замок к обеду,
наносил своим пациентам не врачебный, а, так сказать, светский визит.

-- Разумеется, -- сказал я. -- Будем рады вас видеть.

-- Удачно, что спальня выходит окнами в парк. Вашу супругу ничто не
потревожит. Значит, до воскресенья. Всего хорошего.

-- Au revoir\footnote{До свидания \textit{(фр.)}.}, доктор.

Я повесил трубку. . Неужели во
время воскресного обеда бывает такое бурное веселье, что шум не только
долетает до гостиной, но разносится по всему замку? Вряд ли. Интересно, что
Лебрен имел в виду?

Я вышел из ниши, Мари-Ноэль все еще была тут.

-- Ну, что он сказал? -- быстро проговорила она.

-- Что маман не должна вставать с постели.

-- А братец уже готов родиться?

-- Нет.

-- Почему же все говорят, что готов и если он сейчас появится на свет,
то будет мертвым.

-- Кто это говорит?

-- Все. Жермена, Шарлотта. Я слышала, как они говорили об этом в кухне.

-- Тот, кто подслушивает у дверей, не услышит правды.

Из столовой доносились голоса Поля и Рене. Они еще не кончили обедать.
Я зашел в гостиную, Мари-Ноэль за мной.