составить какие-то планы. А может быть, я больше не хочу ничего обдумывать и
составлять планы? Из моего горла вырвался непроизвольный смех.
голосе обида боролась с возмущением.
представить себе не может, до какой степени невероятная.
самим собой. Так, верно, чувствует себя невидимка или чревовещатель.
белокурая женщина, -- особенно сейчас. Мне не очень улыбается произвести на
свет слепого ребенка или калеку, а это может случиться с любой женщиной в
моем положении, если она заболела корью. Или ты имел в виду Париж? Там
невероятная ситуация? Надеюсь, ради всех нас, что тебе удалось прийти к
какому-то соглашению, хотя поверить этому трудно.
лицо изменилось, бледные щеки залила краска, но вид у нее был настороженный,
и, прежде чем снова опустить взор на свою работу, она чуть заметно покачала
головой, словно предупреждая о чем-то. Да, они с де Ге, несомненно, были
союзниками, но в чем? И в каком родстве находились все трое? Неожиданно я
решил сказать им правду, чтобы испытать собственное мужество и
удостовериться, что я еще в здравом уме.
ним в Ле- Мане прошлым вечером, и мы поменялись одеждой, и он исчез, уехал в
моей машине Бог знает куда, а я оказался здесь вместо него. Согласитесь, что
это невероятная ситуация.
шуткой, такой плоской, что она не стоила ни внимания, ни ответа. Это
показывало, насколько глубок был их самообман. Я мог вести себя как угодно,
что угодно говорить и делать, они просто будут думать, будто я навеселе или
спятил. Трудно описать охватившее меня чувство. Бешеная гонка на
вызвала лишь легкое опьянение, теперь же, когда я прошел проверку --
разговаривал с родными моего двойника, даже целовал их и они ничего не
заподозрили, -- ощущение моего могущества захлестнуло меня целиком. Я мог,
если бы захотел, причинить этим чужим мне людям неисчислимый вред,
перевернуть их жизнь, перессорить их друг с другом, и мне было бы все равно,
ведь для меня они -- куклы, посторонние, в моем истинном существовании им
места нет. Интересно, сознавал ли Жан де Ге, когда оставлял меня спящим в
отеле Ле-Мана, какой опасности он их подвергает? Может быть, на самом деле
его поступок вовсе не был легкомысленной выходкой, может быть, им руководило
сознательное желание, чтобы я разрушил его семью и дом, которые, по его
словам, держат его в плену.
подозрительный взгляд.
сказала она.
что-нибудь невпопад, и хочет, чтобы я поскорей ушел.
правы. Я слишком много выпил в Ле-Мане. Провалялся бесчувственной колодой в
отеле весь день.
пристально смотрели на меня. Обе молчали. Я пересек комнату и через
полуотворенную дверь вышел в холл. Я услышал, как за моей спиной женщина по
имени Франсуаза разразилась потоком слов.
шифоньера -- до меня донеслись приглушенные звуки: лилась вода, бренчала
посуда, видимо, где- то там была кухня. Решил подняться по лестнице. Первый
ее марш привел меня к длинному коридору, идущему в обе стороны от площадки;
следующий пролет вел на третий этаж. Я остановился в нерешительности, затем
повернул налево. Коридор освещала одна тусклая лампочка без абажура. Я шел
крадучись вдоль стены, и меня все сильней била нервная дрожь. Под ногами
скрипели половицы. Подойдя к самой дальней двери, протянул руку и приоткрыл
ее. За дверью было темно. Я нащупал выключатель. При свете вспыхнувшей лампы
увидел высокую мрачную комнату: окна были закрыты темно-красными портьерами,
над узкой односпальной кроватью, покрытой таким же темно-красным покрывалом,
висела большая репродукция картины Гвидо Рени \footnote{ -- название картин, изображающих Христа в терновом венце.}.
Полукруглые окна образовывали нечто вроде алькова, и это углубление было
приспособлено для молитвы: здесь стояли скамеечка для коленопреклонения,
распятие и чаша со святой водой. Ничто не украшало эту крошечную келью. В
остальной части комнаты я увидел, кроме тяжелого комода и платяного шкафа,
бюро и стол со стульями -- не очень уютное сочетание спальни и гостиной.
Напротив кровати была еще одна картина на религиозный сюжет -- репродукция
, на стене у двери, возле которой я стоял, другая --
Христос, несущий крест. Мне стало зябко, казалось, здесь никогда не топят.
Даже запах был неприятный: смесь мастики и пыли от тяжелых портьер. Я
погасил свет и вышел. Идя по коридору, увидел, что за мной следили. С
верхнего этажа спустилась какая-то женщина и теперь, остановившись на
площадке, смотрела на меня.
\textit{(фр.)}.}, -- сказала она. -- Вы ищете мадемуазель Бланш?
по платью и манере говорить, была одной из служанок.
подумал, уж не почуяла ли она инстинктивно что-нибудь неладное, потому что в
глазах ее были любопытство и удивление и она то и дело посматривала через
мое плечо на дверь комнаты, из которой я только что вышел.
еще более испытующим, а голос звучал доверительно, даже несколько
фамильярно, точно я скрывал какую-то тайну, которой должен был поделиться с
ней.
дверь.
раз вы зашли к мадемуазель Бланш, значит, что-нибудь случилось.
ни капли веры в меня, которые я видел у Гастона, и, вместе с тем,
чувствовалось, что между нами есть давняя и тесная связь какого-то
малоприятного свойства.
она, и в том, как она это сказала -- отнюдь не любезно, -- был намек на
какие-то мои возможные промахи, которые навлекут на меня нарекания.
меня.
гостиную, чтобы сказать вам об этом. Лучше бы вы поднялись к ней сейчас, не
то она не даст мне покоя.
кто же она? Во мне зародилась смутная тревога, уверенность стала покидать
меня.
-- сказала женщина, не сводя с меня черных пытливых глазок.
лестнице. Мы вышли в точно такой же коридор, как внизу, от которого отходил
второй, перпендикулярно первому, и сквозь приотворенную, обитую зеленым
сукном дверь я заметил лестницу для прислуги, откуда доносился запах еды. Мы
миновали еще одну дверь и остановились перед последней дверью в коридоре.
Женщина открыла ее и, кивнув мне, словно подавая сигнал, вошла, говоря
кому-то внутри:
вам.
можно было протиснуться между столами и креслами, возвышалась большая
двуспальная кровать под пологом. От пылающей печки с распахнутыми дверцами
шел страшный жар; войдя сюда из прохладных нижних комнат, было легко
задохнуться. Ко мне, звеня колокольцами, привешенными к ошейникам, с
пронзительным лаем бросились два фокстерьера и стали кидаться под ноги.
три человека: высокая худая женщина, которая покинула гостиную, когда я туда
вошел, рядом с ней старый седой кюре в черной шапочке на макушке -- его
славное круглое лицо было розовым и совершенно гладким, а за ним, чуть не
вплотную к печке, в глубине высокого кресла сидела тучная пожилая женщина;
ее щеки и подбородок свисали множеством складок, но глаза, нос и рот так
поразительно и так жутко напоминали мои, что у меня на секунду мелькнула
дикая мысль: уж не приехал ли Жан де Ге в замок, чтобы увенчать свою шутку
этим маскарадом?
непроизвольно опустился на колени перед креслом и тут же утонул в удушающей,
обволакивающей горе плоти и шерстяных шалей; на миг я почувствовал себя
мухой, попавшей в огромную паутину, и вместе с тем был зачарован нашим
сходством, еще одним подобием меня самого, только старым и гротескным, не
говоря уж о том, что передо мной была женщина. Я подумал о своей матери,
умершей давным-давно -- мне тогда было лет десять, -- и образ ее, туманный,
тусклый, с трудом всплыл в памяти, в нем не было ничего общего с этим моим