ковер колокольчиков. Там, где тропа взлетает над лесом, прежде чем нырнуть к
спуску в долину и к дому лесничего, Эмброз поставил гранитную плиту. .
семейном склепе, а на протестантском кладбище во Флоренции. На плите он
витиеватыми буквами процарапал названия стран, по которым путешествовал, а в
самом низу - довольно нескладное стихотворение, которое всякий раз, когда
мы вместе смотрели на него, вызывало у нас смех. Возможно, это и глупо, но я
верю, что в глубине души Эмброз хотел покоиться здесь; в последнюю зиму,
проведенную им за границей, я часто поднимался сюда через лес, чтобы
постоять перед глыбой гранита и полюбоваться видом, который он так любил.
не мог решиться. Внизу, над трубой дома лесничего, вился легкий дымок, и
собака, в отсутствие хозяина сидевшая на цепи, время от времени лаяла в
пустоту, может быть, для того, чтобы звуками собственного голоса скрасить
одиночество. Яркие краски дня померкли, повеяло холодом. Тучи заволокли
небо. Вдали по склону Ланклийских холмов стада спускались на водопой к
болотам под лесом; еще недавно искрящиеся в лучах солнца воды бухты
потемненли и сделались иссиня-серыми. Легкий ветерок с моря шелестел в
ветвях деревьев у меня под ногами. Я сел рядом с плитой и, вынув письмо,
положил его на колено вниз адресом. Красная печать, оттиснутая перстнем
Эмброза с изображением головы альпийской вороны, приковывала мой взгляд.
Пакет был нетолстый. В нем лежало только письмо. Ничего, кроме письма,
которое я не хотел читать. Не могу сказать, какое дурное предчувствие
удерживало меня, какой трусливый инстинкт подсказывал, чтобы я, как страус,
спрятал голову в песок. Эмброз был мертв, и прошлое умерло вместе с ним. Мне
предстояло строить собственную жизнь, следовать собственной воле. В письме
могли быть более подробные упоминания о том, что я решил забыть. Эмброз уже
называл Рейчел расточительной, он мог вновь употребить этот эпитет или даже
привести более убедительные для меня доводы. Должно быть, я и сам за
несколько месяцев истратил на дом больше, чем Эмброз за многие годы. И не
считал это предательством.
на мелкие клочки, развеял их по ветру и так и не узнал бы его содержания,
стал ли бы Эмброз осуждать меня? Я вертел письмо в руках, взвешивал на
ладони. Читать или не читать? Боже, как я хотел, чтобы передо мной не стоял
такой выбор... Там, дома, моя преданность ей не подлежала сомнению. В
будуаре, где я не сводил глаз с ее лица, ловил каждое движение ее рук, ее
улыбку, внимал ее голосу, никакое письмо не нарушило бы моего покоя. Но
здесь, в лесу, возле гранитной плиты, где мы так часто стояли вместе, я и
Эмброз, с той самой тростью в руке, с которой теперь ходил я, в той самой
куртке, которую я почти не снимал с плеч, - здесь его власть была гораздо
сильнее. Как маленький мальчик молится, чтобы на его день рождения выдалась
хорошая погода, так и я обратил к Богу молитву, чтобы в письме не оказалось
ничего, способного нарушить мой душевный покой, и... вскрыл его. Оно было
датировано апрелем прошлого года и, следовательно, написано за три месяца до
смерти Эмброза.
когда писал - то, поверь, мне известно, сколь мало ты мог понять из моих
слов. Я был нездоров, меня мучила лихорадка, мучили головные боли. Сейчас
мне лучше. Не знаю, надолго ли. Лихорадка может возобновиться, головные боли
тоже, а когда я оказываюсь в их власти, то не отвечаю ни за свои слова, ни
за поступки. Уж это я знаю наверняка.
И это мягко сказано. Моя душа переживает агонию. Я писал тебе, кажется,
зимой, но вскоре заболел и не помню, что сталось с тем письмом. Вполне
возможно, я уничтожил его, поддавшись настроению. Кажется, я писал тебе о ее
недостатке, который очень беспокоит меня. Не могу сказать, наследственный он
или нет, но полагаю, что да, а также думаю, что неудачная беременность
причинила ей непоправимый вред.
потрясены. Что касается меня, то у меня есть ты, и это приносит мне
утешение. Но женщина чувствует глубже. Как ты можешь догадаться, она думала
о будущем, строила планы, но когда через четыре с половиной месяца все
рухнуло, да к тому же врач сказал ей, что у нее больше не будет детей, горе
ее было безмерно, гораздо глубже, чем мое. Могу поклясться, она изменилась
именно с той поры. Ее расточительность возрастала, и она начала отдаляться
от меня. Вскоре я почувствовал в ней склонность к различного рода уловкам,
ко лжи. Все это было так не похоже на ее теплоту и сердечность в первое
время после замужества! Шел месяц за месяцем, и я все чаще замечал, что за
советами она предпочитает обращаться не ко мне, а к человеку, о котором я
уже писал в своих письмах, к синьору Райнальди, другу и, как я полагаю,
поверенному Сангаллетти. По-моему, этот человек оказывает на нее пагубное
влияние. Я подозреваю, что он влюблен в нее еще с той поры, когда
Сангаллетти был жив, и хоть я до самого последнего, недавнего времени ни на
миг не допускал, что он ей интересен, сейчас я не так в этом уверен. При
упоминании его имени на ее глаза набегает тень, в голосе появляется особая
интонация, что пробуждает во мне самые ужасные подозрения.
образ жизни, который она вела до и во время своего первого замужества и
который мы оба обходили молчанием, привили ей манеру поведения, весьма
отличную от той, что принята у нас дома. Узы брака не обязательно святы.
Кажется, у меня даже есть доказательства того, что он дает ей деньги.
Деньги, да простит мне Господь такие слова, в настоящее время -
единственный путь к ее сердцу. Я уверен: если бы она не потеряла ребенка,
ничего подобного не было бы, и всем сердцем сожалею, что послушал врача,
когда он отговаривал нас от путешествия, и не привез ее домой. Мы были бы
теперь с тобой и жили бы в полном согласии.
настолько хорошо, что у меня такое ощущение, будто после кошмарного сна я
вновь пробудился к счастью первых месяцев нашей совместной жизни. Затем
слово, поступок - и вновь все потеряно. Я спускаюсь на террасу и застаю там
Райнальди. При виде меня они замолкают, и мне остается лишь догадываться, о
чем они беседовали. Однажды, когда она ушла в дом и я остался наедине с
Райнальди, он неожиданно резко спросил меня про завещание. Как-то раз он
случайно видел его перед нашей свадьбой. Он сказал мне, что при теперешнем
положении вещей, если я умру, то оставлю жену без наследства. Я знал об этом
и даже сам составил завещание, исправляющее ошибку; я поставил бы под ним
свою подпись и засвидетельствовал бы ее, если бы мог быть уверен в том, что
ее расточительность - явление временное и не пустило глубоких корней.
пожизненное пользование с условием, что управление ими полностью поручается
тебе, а после ее смерти они переходят в твое владение. Оно еще не подписано
по причине, о которой я уже сказал тебе.
мое внимание на упущение в том варианте, который сейчас имеет законную силу.
Она не заговаривает со мной на эту тему. Может быть, они обсуждали ее
вдвоем? О чем они разговаривают, когда меня нет поблизости?
почти ослеп от головной боли, и, быть может, Райнальди, со свойственной ему
холодной расчетливостью, заговорил о нем, полагая, что я могу умереть.
Возможно, так оно и есть. Возможно, они не обсуждали его между собой. Я не
могу это проверить. Я часто ловлю на себе ее взгляд, настороженный,
странный. А когда я обнимаю ее, у меня возникает чувство, будто она чего-то
боится. Но чего... кого?
тебе об этом, со мной случился приступ той же лихорадки, что свалила меня в
марте. Совершенно неожиданный приступ. Начинаются резкие боли, тошнота,
которые вскоре сменяются таким возбуждением, что я впадаю в неистовство и
едва держусь на ногах от слабости и головокружения. Это, в свою очередь,
проходит, на меня нападает неодолимая сонливость, и я падаю на пол или на
кровать, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой. Не припомню, чтобы такое
бывало с моим отцом. Головные боли - да, некоторая неуравновешенность -
да, но не остальные симптомы.
довериться, скажи, что это значит, и, если можешь, приезжай ко мне. Ничего
не говори Нику Кендаллу. Ни слова не говори ни одной живой душе. Но главное
- ничего не пиши в ответ, просто приезжай. Одна мысль преследует меня и не
дает мне покоя. Неужели они пытаются отравить меня?
отворил калитку и пес заскулил, приветствуя хозяина; услышал голоса в доме,
стук ведра, шум закрывшейся двери. С деревьев на противоположном холме
поднялись галки. Громко крича, они покружили в воздухе, темной тучей
перелетели к деревьям у болота и уселись на их верхушках.
письмо в записную книжку и похоронил ее глубоко в темной земле. Я разровнял
землю руками, спустился с холма, миновал лес и вышел на нижнюю аллею.
Окольным путем поднимаясь к дому, я слышал смех и болтовню людей,
возвращавшихся после работы домой. Я немного постоял, наблюдая, как они
устало бредут через парк. Леса на стене дома, где они работали весь день,
выглядели безжизненными и голыми. Я вошел в дом через черный ход со двора,
и, как только мои шаги застучали по каменным плитам, из комнаты дворецкого
мне навстречу вышел Сиком. У него было испуганное лицо.
давно спрашивает вас. С беднягой Доном беда. Госпожа очень встревожена.
последнее время он почти оглох и все лежал на солнышке под окнами
Посняков Андрей
Афанасьев Роман
Перумов Ник
Контровский Владимир
Афанасьев Роман
Лукин Евгений