Чтение 48–й страницы книги ~Моя кузина Рейчел~

- Твоей кузине Рейчел известно про этот документ? - спросил он.

- Ровным счетом ничего, - ответил я. - Никогда ни словом, ни намеком
она не обмолвилась о том, что я написал здесь и что намерен выполнить. Она и
не подозревает о моем плане. Ей неизвестно даже то, что я у вас и что я
показал вам завещание Эмброза. Как несколько недель назад вы слышали от нее
самой, она намерена вскоре уехать в Лондон.

Не сводя с меня глаз, крестный сел за стол.

- Ты твердо решил поступить именно так? - спросил он.

- Я решил твердо, - ответил я.

- Ты отдаешь себе отчет в том, что подобный шаг может привести к
злоупотреблениям с ее стороны? У тебя нет никакой гарантии, что имущество,
которое со временем должно перейти к тебе и твоим наследникам, не будет
растрачено.

- Да, я готов пойти на риск, - сказал я.

Он покачал головой и вздохнул. Затем встал со стула, выглянул в окно и
снова сел.

- Ее советчик, синьор Райнальди, знает про этот документ? - спросил
он.

- Разумеется, нет, - ответил я.

- Жаль, что ты не сказал мне о нем раньше, Филипп. Я мог бы обсудить
его с Райнальди. Он показался мне здравомыслящим человеком. В тот вечер я
имел с ним продолжительную беседу и даже поделился беспокойством по поводу
превышения твоей кузиной кредита. Он признал, что она всегда отличалась
таким недостатком, как расточительность. Из- за этого у нее были
недоразумения не только с Эмброзом, но и с первым мужем. Он дал мне понять,
что он, синьор Райнальди, - единственный, кто знает, как с ней обходиться.

- Мне наплевать на то, что он считает правильным. Этот человек меня
раздражает, и я уверен, что он использовал приведенный вами аргумент в
собственных целях. Он надеется заманить ее обратно во Флоренцию.

Крестный все так же пристально смотрел на меня.

- Филипп, - сказал он, - извини, что я задаю тебе этот вопрос, он,
конечно, очень личный, но я знаю тебя с рождения. Ты совсем потерял голову
из-за своей кузины Рейчел?

Я чувствовал, что у меня горят щеки, но взгляд не отвел.

- Не понимаю, что вы хотите сказать. - несерьезное и
крайне некрасивое выражение. Я уважаю и чту мою кузину Рейчел более, чем
кого-либо другого.

- Я хотел поговорить с тобой раньше, - сказал крестный. - Видишь ли,
ходит много разговоров о том, что она слишком долго гостит в твоем доме.
Скажу больше: во всем графстве поговаривают еще кое о чем.

- Пусть поговаривают, - сказал я. - Послезавтра у них появится новая
пища для разговоров. Передача имения и состояния едва ли останется
незамеченной.

- Если у твоей кузины Рейчел есть хоть капля здравого смысла, -
сказал он, - и она не желает утратить уважения к самой себе, то либо она
уедет в Лондон, либо попросит тебя переехать жить в другое место. Нынешнее
положение более чем двусмысленно и не на пользу ни ей, ни тебе.

Я промолчал. Для меня имело значение только одно: чтобы он заверил
документ.

- В конце концов, - продолжал крестный, - есть только один способ
избежать сплетен. А заодно, согласно этому документу, и передачи
собственности. Ей надо снова выйти замуж.

- Думаю, что это исключено, - сказал я.

- Полагаю, - сказал он, - ты не подумываешь о том, чтобы самому
сделать ей предложение?

Краска снова бросилась мне в лицо.

- Я не осмелился бы, - сказал я, - да и она не приняла бы моего
предложения.

- Не нравится мне все это, Филипп, - сказал крестный. - Лучше бы ей
было вовсе не приезжать в Англию. Впрочем, жалеть поздно. Что ж, подписывай.
И бери на себя последствия своих действий.

Я схватил перо и поставил под документом свое имя.

- Есть женщины, Филипп, - сказал крестный, - возможно, вполне
достойные, хорошие женщины, которые не по своей воле творят беду. Чего бы
они ни коснулись, все оборачивается трагедией. Не знаю, зачем я тебе говорю
это, но чувствую, что должен сказать.

И он засвидетельствовал мою подпись под длинным бумажным свитком.

- Полагаю, ты не станешь дожидаться Луизы? - спросил он.

- Думаю, что нет, - ответил я и, смягчившись, добавил: - Если завтра
вы оба свободны, почему бы вам не приехать к обеду и не выпить за мое
здоровье по случаю дня рождения?

Немного помолчав, он сказал:

- Не уверен, что мы будем свободны. Во всяком случае, к полудню я тебя
извещу.

Я понял, что он не хочет приезжать к нам, но ему неудобно сразу
отказаться от моего приглашения. К передаче наследства он отнесся спокойнее,
чем я ожидал. Не было упреков, бесконечных лекций, увещеваний; наверное, он
слишком хорошо знал меня, чтобы вообразить, будто они возымеют хоть
какое-нибудь действие. По сдержанности и серьезному виду крестного я понял,
насколько он огорчен и взволнован. Я был рад, что ни один из нас не упомянул
про драгоценности. Известие о том, что они спрятаны в овощной корзине у меня
в шкафу, могло бы послужить последней каплей.

Я возвращался домой, вспоминая, в каком отличном настроении я проделал
этот же путь после посещения стряпчего Треуина в Бодмине, чтобы по прибытии
обнаружить в собственном доме свалившегося мне на голову Райнальди. Теперь
такая встреча мне не грозит.

За три последние недели в наши края пришла настоящая весна, и было
тепло, как в конце мая. Подобно всем предсказателям погоды, мои арендаторы
покачивали головой и предрекали беду: поздние заморозки побьют почки в
цвету, погубят зерновые под поверхностью сохнущей почвы. Но в тот последний
мартовский день меня не потревожили бы ни голод, ни потоп, ни землетрясение.

Солнце садилось за западной бухтой, зажигая пламенем безмятежное небо,
погружая во тьму водную гладь, и округлый лик почти полной луны вставал над
восточными холмами. Должно быть, подумал я, именно так сильно охмелевший
человек ощущает свое абсолютное слияние с быстротекущим временем. Я видел
все не сквозь дымку, а предельно четко, как видят все вокруг одурманенные
люди. Парк встретил меня очарованием волшебной сказки; и даже коровы,
которые брели вниз по склону холма, чтобы напиться из своих корыт у пруда,
казались зачарованными зверьми и одушевляли окружающую меня красоту. Я видел
голубоватый дым, вьющийся из труб дома и конюшни, слышал стук ведер на
дворе, смех людей, собачий лай; но эти картины и звуки, давно знакомые и
любимые, близкие с детства, обрели теперь новое очарование.

В полдень я слишком плотно поел, чтобы проголодаться, но чувствовал
сильную жажду и напился холодной, прозрачной воды из колодца на заднем дворе
дома. Я шутил с молодыми слугами, пока они запирали дверь на засовы и
закрывали ставни. Они знали, что завтра у меня день рождения, и вполголоса
сообщили мне, что Сиком в глубокой тайне заказал для меня свой портрет,
который, по его словам, я повешу в холле среди портретов моих предков. Я дал
им торжественное обещание, что так и сделаю. Все трое о чем-то пошептались в
углу, скрылись в людской и вскоре вернулись с небольшим пакетом. Молодой
Джон подал его мне и сказал:

- Вот это, мистер Филипп, сэр, вам от нас. До завтра нам не утерпеть.

Это был ящичек с трубками. Наверное, он стоил месячного заработка всех
троих. Я пожал им руки, похлопал по спине и самым серьезным тоном заявил,
что собирался купить именно такой в Бодмине или в Труро. В их глазах зажегся
восторг, и, глядя на них, я едва не расплакался, как последний идиот. Я не
курил никаких трубок, кроме той, что Эмброз подарил мне на семнадцатилетие,
но, чтобы не разочаровывать славных малых, решил в будущем обязательно
курить их трубки.

Я принял ванну и переоделся. Рейчел ждала меня в столовой.

- По-моему, вы что-то затеваете. Я предчувствую недоброе, - сразу
сказала она. - Вас целый день не было дома. Чем вы занимались?

- А вот это, миссис Эшли, вас не касается, - ответил я.

- Вас не видели с самого утра, - настаивала она. - Я пришла домой к
ленчу и осталась без компаньона.

- Надо было пойти к Тамлину, - заметил я. - Его жена отлично готовит
и угостила бы вас на славу.

- Вы ездили в город?

- О да, я ездил в город.

- Встретили кого-нибудь из наших знакомых?

- О да! - Я с трудом удержался, чтобы не расхохотаться. - Я встретил
миссис Паско и ее девиц. Они были потрясены моим видом.

- Почему же?

- Потому что я нес на плече корзину и сказал им, что торгую овощами.

- Вы говорили правду или перед тем заглянули в выпить
сидра?

- И правду не говорил, и в не заглядывал.

- Тогда в чем же дело?

Я не ответил. Просто сидел на стуле и улыбался.

- После обеда, - наконец сказал я, - когда взойдет луна, я, пожалуй,
схожу искупаться. Нынче вечером я ощущаю в себе всю энергию мира, все его
безумие.

Она серьезно посмотрела на меня поверх бокала с вином:

- Если вы желаете провести свой день рождения в постели с припарками
на груди, через каждый час пить черносмородиновый отвар и иметь при себе
сиделку, предупреждаю: ею буду не я, а Сиком. Идите и купайтесь. Я не стану
вас останавливать.

Я вытянул руки над головой и, блаженно вздохнув, попросил разрешения
закурить трубку, каковое и получил.

- Взгляните, - сказал я, доставая ящичек с трубками, - что подарили