земля. Он споткнулся, упал и вдруг почти по пояс увяз в водорослях и иле.
Ухватился за пучок травы, но тот под его тяжестью ушел под воду. Изо всех
сил он пытался выбраться из трясины, но увязал все больше. Наконец ему
удалось выдернуть одну ногу. Однако когда Мэтью в панике, забыв
осторожность, рванулся вперед, его засосало еще глубже, и, беспомощно
барахтаясь, он стал молотить руками по воде. Мэри почудилось, что она
слышит, как он кричит от ужаса и как вспорхнувшая из камыша прямо перед ним
болотная птица бьет крыльями. С похоронным криком птица улетела и скрылась
за грядой холмов, а болото вновь погрузилось в безмолвие, и лишь стебельки
травы чуть колыхались от ветра.
утеса, спотыкаясь о вереск и камни и не останавливаясь, пока болото не
скрылось за холмом и сам утес не пропал из виду.
Казалось, прошла вечность, пока последний холм не остался позади и из- за
поворота дороги наконец не показались высокие трубы "Ямайки". Пройдя через
двор, Мэри заметила, что дверь конюшни открыта, а в стойле стоит лошадь.
Сердце ее упало: Джосс Мерлин вернулся.
тут же в конце коридора выросла фигура хозяина. Он стоял, наклонив голову
под низкой притолокой, с закатанными выше локтя рукавами рубахи, со стаканом
в руке и скатертью под мышкой. Был он явно в приподнятом настроении и,
увидев Мэри, заорал, размахивая стаканом:
очень по мне скучала?
а это все, что требуется. Во всяком случае, я не был во дворце у короля,
если тебя это интересует.
выглядывая из-за его плеча.
снова приняло то затравленное, напряженное выражение, которое всегда
появлялось у нее в присутствии мужа, а взгляд застыл, как у полоумной.
неделю, не осталось и следа. Она снова превратилась в задерганное, жалкое
создание.
Джосс окликнул ее.
наверху. Вечером для тебя будет работенка. Поможешь своему дядюшке в баре.
Ты что, забыла, какой нынче день?
сюда в понедельник. Стало быть, сегодня суббота. Она сообразила, о чем
говорит Джосс. К вечеру в "Ямайке" ожидались гости.
чтобы их увидели, проходили через полутемный двор. Как тени, огибали они
стену дома, поднимались на крыльцо, стучали в дверь, и их впускали.
Некоторые шли с фонарями, опасливо прикрывая их полами одежды. Кто-то въехал
во двор на лошади, и стук копыт гулко отозвался в ночной тишине. Раздался
скрип ворот, и послышались приглушенные голоса, когда лошадей заводили в
конюшню. Были и такие, кто вел себя совсем скрытно. Без фонарей, с низко
надвинутыми на лоб шляпами и высоко поднятыми воротниками, они незаметно
проскальзывали через двор. Причину этого трудно было объяснить, ибо каждый
проезжающий по дороге мог видеть, что в этот вечер "Ямайка" принимала
гостей. Окна трактира, обычно затемненные и закрытые ставнями, ярко
светились. Чем темнее становилось на дворе, тем громче звучали голоса в
доме. Оттуда доносились пение, крики и громкий смех; те, кто приходил в
трактир крадучись, забывали в баре всякий страх и, сидя в компании с
трубками в зубах и наполненными до краев стаканами, уже более не думали об
осторожности.
почти скрытая от взоров баррикадой из бутылок и стаканов, Мэри имела
возможность хорошенько разглядеть эту пеструю публику. Одни оседлали высокие
табуреты или, раскинувшись, сидели на скамьях, другие - стояли, опершись о
стену, третьи - низко склонились над столами. Несколько человек, чьи головы
и желудки оказались слабее, уже во всю длину растянулись прямо на полу.
спутанными волосами и обломанными ногтями - бродяги, браконьеры, воры,
конокрады, цыгане. Были здесь и фермер, разоренный собственной нерадивостью
и нечестностью, и пастух, поджегший стог сена у своего хозяина, и перекупщик
лошадей, с позором изгнанный из Девона. Один парень под видом занятий
сапожным ремеслом торговал краденым. Пьяница, в беспамятстве лежащий на
полу, в свое время служил помощником капитана на шхуне и посадил ее на мель.
В дальнем углу притулился, грызя ногти, плюгавенький человек - рыбак из
Порт-Исаака. По слухам, у него в дымовой трубе был запрятан чулок, набитый
золотом, но откуда оно взялось, никто не знал. Были среди прочих и люди,
жившие по соседству, у подножия скал; эти ничего другого, кроме болот,
пустоши да гранита, не видели. Один из них пришел без фонаря из Крауди-Марш,
что за Раф-Тором. Другой явился из Чизринга; он сидел, положив ноги на стол
и не выпуская из рук кружки с пивом. Рядом примостился жалкий придурок,
приковылявший сюда из Дозмери. Почти все его лицо покрывало малинового цвета
родимое пятно; он без конца ощупывал его и надувал щеку так, что Мэри, хотя
ее и отделял от него строй бутылок, вдруг замутило. К тому же в баре стоял
тяжелый дух - смесь винного перегара, табака и пота. Девушка испытывала
растущее физическое отвращение и чувствовала, что еще немного, и она не
выдержит. К счастью, ей не надо было обслуживать клиентов; от нее
требовалось лишь мыть стаканы и наполнять их из бочонка или бутылки,
стараясь не привлекать к себе внимания. Джосс Мерлин сам разносил стаканы.
Он прохаживался по залу, пересмеиваясь с одним, обмениваясь солеными
шуточками с другим, похлопывая по плечу третьего, а кого-то бодая головой.
трактире перестали обращать на Мэри внимание. Им было достаточно, что она
племянница хозяина, что-то вроде прислуги, помогающей его жене, - так она
была им представлена. И хотя несколько человек из тех, что помоложе, были не
прочь позубоскалить и приударить за ней или позволить некоторые вольности,
они остерегались гнева хозяина, который, похоже, привез ее в "Ямайку" для
собственного развлечения. Потому-то Мэри оставили в покое, к величайшему ее
облегчению. Однако знай девушка об истинной причине их сдержанности, она со
стыдом и негодованием тотчас убежала бы из бара.
ее тень, и Мэри слышала шаги в коридоре, а один раз заметила, как она
испуганно заглядывает в щелку. Вечер казался нескончаемым. Мэри мечтала,
чтобы ее поскорей отпустили. В комнате было так душно и накурено, что
уставшие глаза девушки с трудом различали лица окружающих. Их черты
расплывались; волосы, зубы, широко раскрытые рты сливались в одно пятно.
Выпившие слишком много без чувств валялись на скамьях или прямо на полу,
прикрыв лицо руками. Те, кто еще держался на ногах, сгрудились вокруг
грязного плюгавого негодяя из Редрафа, возомнившего себя душой компании.
Шахта, где он некогда работал, пришла в запустение и закрылась. И он стал
сначала уличным лудильщиком, затем разносчиком мелкого товара и, в конце
концов скатившись до самого дна, разучил массу мерзких песенок и развлекал
теперь ими собравшуюся в "Ямайке" публику.
казалось, потолок вот-вот обвалится. Громче всех ржал сам хозяин. В этом
безобразном, визгливом смехе было что-то жуткое: не веселье слышалось Мэри,
а скорее вопль какого-то терзаемого страшными муками существа. Звуки эти
гулким эхом разносились по каменным коридорам, заполняли пустые комнаты
наверху.
Совсем потеряв рассудок от выпитого, тот уже не владел собой и, не в силах
подняться, стоял на полу на четвереньках, как животное. Его подняли и
водрузили на стол. Разносчик заставлял его повторять слова гнусных куплетов
и сопровождать их непристойными жестами, что вызывало дикие взрывы хохота.
Поощряемый аплодисментами, идиот приплясывал, взвизгивая от восторга, и
ощупывал грязным пальцем родимое пятно.
свое залитое потом, покрывшееся пятнами лицо.
сами. Я ухожу в свою комнату.
удивлением отметила, что он трезв, хотя и пил весь вечер, и хорошо понимает,
что делает, верховодя всей этой буйной компанией.
тебе скажу, Мэри. Не такая уж тяжелая работа тебе досталась - проторчать за
стойкой весь вечер. Да ты на коленях должна благодарить меня за это. Они
оставили тебя в покое только потому, что ты моя племянница, милочка. Иначе,
клянусь Богом, разодрали бы тебя на части.
больше не понадобишься. Закрой сегодня дверь на ключ, Мэри, и опусти штору.
Твоя тетя уже час, как забралась в постель и с головой накрылась одеялом.
заломил ее руку за спину с такой силой, что она вскрикнула от боли.
язык за зубами, и я буду обращаться с тобой, как с овечкой. В "Ямайке"
негоже быть любопытной, уж это ты запомнишь у меня накрепко.
словно пытаясь прочесть ее мысли.
Акунин Борис
Шилова Юлия
Орлов Алекс
Сертаков Виталий
Андреев Николай
Самойлова Елена