дама победила в игре с Чжу Яном, и вдобавок он когда-то отдыхал в пансионе
с таким же названием. После всех наших акробатических номеров мы улеглись
в постель. Я прижималась к нему все теснее и теснее. Он спросил:
- И чулки вам тоже выдает Морфлот?
- О Господи! Нет, конечно. Вернее, скажем так, не всегда.
Я кивнула в сторону семи, может, шести, башен, составленных из
деревянных ящиков. Все это время они стояли в углу палатки.
- Эти ящики битком набиты чулками. Но проходят как сухое молоко.
Он приподнялся, чтобы получше их разглядеть. Вскочил, чтобы их
потрогать. И когда я наконец открыла один из них, потакая его фетишистским
наклонностям, он запустил туда обе руки и принялся копаться в его
содержимом.
Зная Мориса - а я изучала его с такой вдумчивой нежностью, с какой не
изучала еще никого, - я при одном только взгляде на его горящие глаза
поняла, что лучше мне было смолчать.
- Черт побери! - воскликнул он. - А ты знаешь, что они ценятся на вес
золота?
В сумерках я принесла из барака свою сумку. Там лежало по смене белья,
ему и мне, и с десяток всяческих пропусков с печатью нашей части.
ТОЛЕДО (9)
Красть трудно только в первый раз. Я пригнала санитарную машину от
"Дельмонико", где она стояла, к "Карлейлю", и мы загрузили ее ящиками с
нейлоновыми чулками. Морис вынес порядочно, но и я от него не отставала. И
хотя оба мы были в халатах на голое тело, от нас прямо-таки пар валил.
Потом я села за руль. Притормозила возле кухни и попросила у Большого
Генри, нашего чернокожего шеф-повара, провианта дня на два. Сказала, что
еду за больным в Аракан. Он показал мне, где у него коробки с сухим
пайком:
- Берите, что хотите, мисс милочка Толедо. Кому это сейчас нужно?
Загрузив коробки в багажник, я заглянула под навес, который считался у
нас гаражом, и с помощью Мориса в кромешной тьме наполнила несколько
канистр бензином. Потом Морис снова спрятался за ящиками с надписью
"Milk", набитыми чулками.
На выезде из госпиталя нас остановил часовой - рыжий Барри Ноулан,
ирландских кровей, как и я. Все почему-то считали, что я шотландского
происхождения. Но это не так. Когда моему отцу было двенадцать, он еще
разгуливал в клетчатых гетрах по улицам Лимерика.
Барри лишь на мгновение зажег свой фонарь и сейчас же меня узнал.
- Уезжаете? А сегодня вечером будет славная пирушка. Жаль, пропустите.
Не в обиду вам будет сказано, не так уж много у нас девушек.
Я и ему сказала, что еду в Аракан за больным и вернусь самое позднее
послезавтра. Я знала, что майор Кирби не станет поднимать тревогу по
поводу моего исчезновения до срока, указанного мной Барри. Скорее всего он
подумает, что я решила спрятать куда-то француза, но потом вернуться.
Выехав за ограду госпиталя, мы сначала катили вдоль берега. Потом я
остановилась, чтобы Морис мог перебраться на сиденье рядом со мной. В
матросской шапочке, со значком "Дж. Маккина" на халате, он выглядел самым
настоящим американцем: ни дать ни взять сын какого-нибудь иммигранта из
Бруклина.
На мандалайскую дорогу мы выехали около Пегу, севернее Рангуна. Нам то
и дело приходилось пережидать, пока пройдут длинные британские эшелоны, но
всерьез задержали нас только раз. Я предъявила командировочное
предписание, которое выписала себе сама. В последний момент Морис чуть
было все не испортил. Когда солдаты - это был индийский полк - уже
разрешили нам проехать, он не удержался и сказал: "Сенкью бери мяч!" - и
показал руками, будто берет что-то круглое, чтобы его наверняка поняли.
Мы ехали всю ночь, сменяясь у руля. В свете фар можно было различить
только бесконечную ленту грязной, размытой непрекращающимся дождем и
разрушенной снарядами дороги.
Наступил день, да такой солнечный и теплый, какого я не видела за все
время пребывания в Бирме.
Проехав Мандалай, мы направились в Лашо, а оттуда до китайской границы
рукой подать. Джунгли кончились, мы уступами поднимались в горы.
Останавливались, только чтобы поесть и подлить в бак бензина из канистр.
К вечеру мы приехали в Куткаи, обширное селение, около которого стоял
межевой столб, обозначавший, что именно тут проходит тропик Рака и
километрах в ста отсюда пролегает китайская граница. Здесь располагался
лагерь японских военнопленных.
Проезжая мимо японцев, строящих мост, Морис замедлил ход автомобиля и
крикнул на ломаном английском:
- Есть тут кто-нибудь из Иокогамы?
К дверце подошел молодой человек в лохмотьях с повязкой на лбу. Пока он
шел рядом с нами, Морис дал ему одну из коробок с провизией и попросил по
возвращении на родину разыскать некую Йоко - дочь начальника порта.
- Боюсь, в нашем городе слишком много Йоко, - ответил японец. - Но вы
мне давать еду, и я стараться ее найти. Что я ей говорю, если нахожу?
- Скажи, что видел человека, который спас Жанну д'Арк, - она поймет.
Японец наверняка знал, кто такая Жанна д'Арк. И я знала, но ровным
счетом ничего не поняла. Когда мы снова тронулись в путь, Морис пересказал
мне на свой лад историю Жанны д'Арк, а потом историю ее двойника, девочки
на качелях. Тут во мне проснулась истинно ирландская въедливость, но,
наверное, дело было скорее в бессознательной ревности.
- Ты прекрасно знаешь, что двойников не бывает. Во всем мире не найдешь
двух одинаковых людей!
- Конечно, - согласился он. - И это только доказывает, что я прав.
Речь-то идет не о двух одинаковых людях, а об одном, который просто живет
в разные эпохи.
Я отвернулась к окну, и какое-то время мы ехали молча. Потом он проявил
удивительную любезность: во-первых, запустив правую руку куда не следует,
во-вторых, услужив огоньком своей спутнице, безуспешно обшаривавшей халат
в поисках спичек, а в-третьих, сделав вид, будто намеревается направить
американский санитарный автомобиль в пропасть, чтобы покончить со всем раз
и навсегда.
Поднимаясь все выше в горы, мы вдруг очутились в густом сосновом бору -
вдалеке забелели вдруг снеговые вершины китайского Тибета, а затем мы
снова спустились в долину, всю сплошь в виноградниках. В этой долине,
около небольшого озерца, была деревня Калегоу, а в ней стоял австралийский
гарнизон - человек тридцать солдат, у них мы и решили разжиться бензином.
Нашего запаса хватило бы еще на несколько сотен километров, но путь до
Шанхая предстоял долгий, и кто знает, сможем ли мы заправиться у китайцев
или нет.
Очень приятно после тряски в автомобиле ходить по твердой земле,
любоваться виноградниками, дышать свежим воздухом. Мы больше часа провели
в этом райском уголке.
Австралийцы, по счастью, прибыли сюда в самом конце войны, когда бои
уже кончились. Они занимались мирным делом - расчистили себе волейбольную
площадку, построили душ - куда лучше, чем тот, что был у нас в госпитале.
Мы с Морисом помылись. Морис стал до ужаса подозрительным и даже под душем
не снял с шеи мешочка с жемчугом.
Потом хозяева угостили нас местным вином. Конечно же, Морис не
удержался и стал хвастать, что он француз и разбирается во всем лучше
всех, он величайший знаток вин и тому подобное. Причмокивая своим
французским языком, он приговаривал:
- Недурно, недурно. Кисловато, мутновато, но пить можно.
А я переводила суждения этого тонкого ценителя.
Когда, наполнив пять канистр, мы собрались ехать дальше, солнце уже
скрылось за гору. Морис сел за руль. Мы проехали от силы километра два и
остановились около виноградника.
Морис сказал, что лучше нам сейчас выспаться, а границу перейти днем,
тогда можно будет в случае чего позвать на помощь наших
друзей-австралийцев. Мы сидели, свесив ноги из фургона, глядели, как
внизу, в деревне, один за другим зажигаются огни. Не знаю, навевает ли
здешнее вино особенно грустные мысли, только Морис стал вдруг тосковать по
своей жене, оставшейся на другом конце света, по дочке, которую ему не
суждено растить.
- Ты никогда не говорил, что у вас есть дочка, - сказала я, несколько
удивившись.
- Зачем? - вздохнул он. - Ведь я никогда не увижу ни ту ни другую.
- Сколько ей лет?
- Одиннадцать. Я уже был в тюрьме, когда она родилась. Прости, Толедо,
я не должен был тебе всего этого рассказывать. Но вдруг грустняк напал.
Ничего, пройдет.
И прошел. И грустняк, и моя уверенность в том, что я смогу удержать его
при себе надолго. Но я с самого начала раз и навсегда запретила себе
думать о том, что с нами будет. Помимо всего прочего, война учит
радоваться всему, что послано в данный момент, и не беспокоиться о
будущем. Я же не мазохистка.
Потом мы разложили в фургоне койку. Морис поцеловал меня, я сбросила
халат, и мы любили друг друга, забыв обо всем на свете.
Когда стало совсем уже поздно, он открыл дверь и стал на пороге, вдыхая
ночной воздух.
- Знаешь, - сказал он мне, - гляжу я на эти виноградники и вспоминаю,
что когда-то был точно в таком же фургоне и тоже среди винограда. Только
было это перед войной. Там была еще девушка, танцевавшая под разбитое
пианино... Звали ее... Звали... Забыл. Я тоже сбежал из тюрьмы и взял в
заложницы... кого бы ты думала? Невесту! Настоящую невесту в белом платье
Никитин Юрий
Мурич Виктор
Посняков Андрей
Шилова Юлия
Афанасьев Роман
Березин Федор