Чтение 51–й страницы книги ~Матиас Шандор~

Валерий Флакк, Лукиан и многие другие, уже не поэты, а географы - Полибий,
Саллюстий, Страбон, Мела, Плиний, Прокопий - отметили гибельные
особенности этого моря, воспев или описав Сирты, вполне заслуженно
прозванные "завлекающими".

Именно такое владение и требовалось доктору. Он приобрел его за весьма
значительную сумму, приобрел в полную собственность, не взяв на себя
никаких феодальных или иных обязательств. Купчая была утверждена султаном
и предоставляла владельцу Антекирты все права полновластного хозяина.

Уже целых три года доктор жил на этом острове. Около трехсот семей
европейцев и арабов, которых он пригласил сюда, обещав им счастливую
жизнь, образовали небольшую колонию, в которой насчитывалось около двух
тысяч человек. То были не рабы и даже не подданные, а просто люди, всецело
преданные своему начальнику и полюбившие уголок земного шара, который стал
их новой отчизной.

Мало-помалу было организовано постоянное управление с милицией,
предназначенной для защиты острова; образовалась группа чиновников,
избранных из числа самых почтенных граждан; но чиновникам почти не
приходилось пользоваться своими полномочиями. Затем по чертежам, которые
доктор выписал с лучших верфей Англии, Франции и Америки, был построен
превосходный флот - пароходы, моторные яхты, катера, или "электро",
предназначенные для спешных выездов в различные пункты Средиземного моря.
Одновременно на Антекирте приступили к сооружению укреплений, но работы
эти еще не были окончены, хотя доктор и очень торопился с ними, имея для
этого серьезные основания.

Значит, у Антекирты был в районе Сирта какой-то враг, которого можно
было опасаться? Да, был. Некая грозная секта, вернее, объединение пиратов,
с завистью и неприязнью наблюдала, как неведомый пришелец создает колонию
неподалеку от ливийских берегов.

Это было мусульманское братство, созданное Сиди-Мохамедом
Бен-Али-эс-Сенуси. В тот год, тысяча трехсотый год хиджры, братство было
особенно могущественно и насчитывало около трех миллионов сторонников.
Этим движением был охвачен целый ряд вилайетов, мощные отряды сенуситов
можно было встретить в Египте, в европейской и азиатской части Оттоманской
империи, в областях Баеле и Тубу, в Восточном Судане, Тунисе, Алжире,
Марокко, в независимой Сахаре - вплоть до Западного Судана. А в
Триполитании и Киренаике секта была еще могущественнее. Она представляла
постоянную угрозу для всех европейских предприятий и учреждений,
находящихся в Северной Африке, угрозу для чудесного Алжира, которому
суждено стать богатейшей в мире страной, и в особенности - для острова
Антекирты, как читатель скоро убедится. Поэтому необходимо было
вооружиться всеми современными средствами обороны.

Вот что узнал Петер из рассказа доктора; но это было еще не все. Его
перевезли на остров Антекирту, в залив Большой Сирт, далекий уголок
Старого Света, отделенный сотнями лье от Рагузы, где Петер покинул два
существа, которых он никогда не забудет: мать и Саву Торонталь.

Потом доктор кратко рассказал о своей жизни на острове. Принимая меры,
чтобы обезопасить остров от нападений, стараясь по возможности
использовать богатства почвы, стараясь удовлетворить материальные и
духовные потребности колонистов, он в то же время внимательно следил за
судьбой своих старых друзей, которых он никогда не терял из вида, в том
числе и госпожу Батори, ее сына и Борика, которые переселились из Триеста
в Рагузу.

Теперь Петер узнал, почему яхта "Саварена" прибыла в Гравозу при
обстоятельствах, возбудивших у местных жителей такое острое любопытство,
почему доктор нанес визит госпоже Батори, узнал о том, что деньги,
предложенные госпоже Батори, были ею отклонены, узнал, как доктор подоспел
вовремя, чтобы вырвать Петера из могилы, где он спал магнетическим сном.

- Да, сын мой, я спас тебя, когда ты, окончательно потеряв голову,
пошел на самоубийство!

Услыхав это слово, Петер в порыве негодования приподнялся на постели.

- Самоубийство? - вскричал он. - Неужели вы поверили, что я сам нанес
себе рану?

- А что же, Петер... в минуту отчаяния...

- Отчаяние! Да, я был в отчаянии! Я думал, что даже вы, друг моего
отца, покинули меня, покинули после того, как дали мне обещания, которых я
не просил у вас! Да, я был в отчаянии! Да, я и сейчас в отчаянии. Но даже
и впавшим в отчаяние господь запрещает самоубийство. Он велит им жить...
для того чтобы отомстить!

- Нет! Чтобы наказать, - поправил его доктор. - Но кто же ранил тебя?

- Человек, которого я ненавижу, - отвечал Петер, - человек, которого я
случайно встретил в тот вечер на безлюдной дороге у городской стены. Может
быть, он подумал, что я сам брошусь на него... Но он опередил меня... Он
нанес мне удар... человек этот - Саркани, это...

Петер не в силах был договорить. При мысли об этом негодяе, который
стал мужем Савы, разум его помрачился, глаза закрылись, и казалось, он
вот-вот умрет, словно рана его вновь раскрылась.

В одно мгновение доктор привел его в чувство и, глядя на несчастного,
прошептал:

- Саркани! Саркани!

После перенесенного нервного потрясения Петеру следовало бы немного
отдохнуть, но ему было не до отдыха.

- Доктор, - сказал он. - Вы мне обещали, что сначала расскажете историю
доктора Антекирта с того момента, как граф Матиас Шандор бросился в волны
Адриатики...

- Да, Петер.

- А потом расскажете о графе Матиасе Шандоре то, что мне о нем еще
неизвестно.

- У тебя хватит сил меня выслушать?

- Говорите!

- Хорошо! - ответил доктор. - Лучше покончить с этими тайнами, которые
ты имеешь право знать, покончить с теми ужасами, которыми полно прошлое,
чтобы больше уже никогда не возвращаться к ним! Петер! Неужели ты мог
подумать, что если я уехал из Гравозы, значит я бросил тебя? Слушай же!
Потом суди обо мне сам!

Тебе известно, Петер, что накануне того дня, когда была назначена
казнь, я с товарищами сделал попытку бежать из крепости Пизино. Но в ту
минуту, когда Ладислав Затмар собирался последовать за нами, он был
схвачен тюремщиками. А нас с твоим отцом унес бурный поток, и нас не могли
догнать.

Чудесным образом миновав водовороты Фойбы, мы вышли на берег Лемского
канала, но тут мы попались на глаза одному негодяю, который поспешил
продать наши головы, ибо правительство назначило за них крупную награду.
Нас настигли в Ровине в тот самый час, когда рыбак, давший нам приют,
собирался нас перевезти на другую сторону Адриатики; твоего отца схватили
и снова заключили в Пизино. Мне же посчастливилось ускользнуть от
преследователей. Все это тебе уже известно, но кое-чего ты еще не знаешь.

Еще до того, как этот испанец - его зовут Карпена - совершил
предательство, стоившее жизни рыбаку Андреа Феррато, двое негодяев продали
властям тайну триестского заговора.

- Их имена? - вскричал Петер Батори.

- Спроси сначала, как удалось разоблачить этих предателей, - сказал
доктор.

И он описал все, что произошло в тюремной камере, рассказал, как
благодаря своеобразному эффекту акустики он узнал имена двух доносчиков.

- Назовите их, доктор! - снова вскричал Петер Батори. - Вы должны
назвать мне их!

- Я и назову.

- Кто же это?

- Один из них - счетовод, который проник в качестве соглядатая в дом
Ладислава Затмара. Это человек, который покушался на тебя. Это Саркани.

- Саркани! - воскликнул Петер, у которого хватило сил подойти к
доктору. - Саркани! Этот подлец! И вы все это знали! И вы, друг Иштвана
Батори, вы, предлагавший его сыну свое покровительство, вы, которому я
доверил тайну моей любви, вы, поддержавший эту любовь, - вы позволили
этому мерзавцу войти в дом Силаса Торонталя, когда вам достаточно было
сказать одно слово, и двери особняка закрылись бы перед ним! И вы своим
молчанием поощряли преступление... да, преступление, в результате которого
несчастная девушка стала добычей Саркани!

- Да, Петер, я сделал это!

- Почему же?

- Потому что она не могла стать твоей женой.

- Не могла? Почему?

- Потому что, если бы Петер Батори женился на Саве Торонталь, это было
бы еще более ужасным преступлением!

- Но почему? Почему? - повторял Петер в полном отчаянии.

- Потому что у Саркани был сообщник! Да, мерзкие козни, из-за которых
погиб твой отец, они затеяли вдвоем... И этот сообщник... Тебе надо,
наконец, узнать, кто это такой... Это триестский банкир Силас Торонталь!

Петер слышал. Петер понял. Ответить у него не было сил. Уста его
судорожно сомкнулись. Охваченный ужасом и отвращением, он замер на месте.
Его глаза с расширенными зрачками, казалось, созерцали бездонный мрак.

Это продолжалось лишь несколько секунд, в течение которых доктор
сомневался - выживет ли пациент, подвергнутый им такой страшной операции.

Но Петер Батори был человеком несокрушимой воли. Ему удалось подавить
все обуревавшие его порывы. Несколько слезинок скатилось по его щекам.
Потом, опустившись в кресло, он покорно положил руки в протянутую руку
доктора.

- Петер! - сказал тот ласково и многозначительно. - Для всего света мы
с тобою оба умерли. Теперь я одинок в мире, у меня нет больше друзей, нет
больше потомства... Хочешь быть мне сыном?