ошеломленная его велеречивостью, заполненная непреоборимым желанием
немедленно сравниться с этим человеком в его способе и умении изъясняться.
надежде найти там Маркерия. Заговорить с ним! Ошеломить его своим умением,
поразить так сильно, как была поражена она велеречивостью Стрижака!
Светляна застала его там. Пока Положай заглядывал в глиняный горшок с
яствами, приготовленными его женой, Маркерий, слонялся по мосту,
непоседливый, неутомимый, как всегда. Светляна подбежала к нему, хотела
еще издали крикнуть <Маркерий> или просто <Эге-ей!>. Но тогда пропала бы
неожиданность, свелось бы на нет намерение ошеломить, она бежала молча,
как и всегда, и внезапно с ужасом почувствовала, что и сегодня не сможет
заговорить. Уже не бежала, шла, все медленнее и медленнее. Как заговорить,
как? Высоких и громких слов она не знала, да и вообще все слова куда-то
исчезли, даже самые простые; она шла к Маркерию безмолвная, как всегда
охваченная отчаянием, яростью, ужасом, ненавидела себя за беспомощность,
за неумение, за неполноценность, наконец, поэтому круто повернулась и
пошла назад.
еще быстрее.
нечто исключительно необычайное, без долгих размышлений подскочил к
поручням моста и крикнул отчаянно:
догадывалась, что он уже взбирается на поручни и сейчас полетит вниз, в
темную, страшную, глубокую воду, прыгнет без колебаний, отчаянно и
яростно, и никакая сила его не удержит, и тогда всему конец, а она не
желала конца, поэтому мгновенно обернулась и впервые в своей жизни
прерывисто-звонко, со слезами в голосе крикнула:
вниз, но застыл от этого крика, еще не верил, что это голос Светляны,
потому что никогда не слышал его, но было в голосе что-то такое близкое и
дорогое, он видел, как девочка бежит к нему и несет сквозь свои слезы
надежду и мольбу:
растерянно-неумело поцеловал ее в орошенную слезами щеку, а она ударила
его в грудь кулачками, мстя ему за свой страх, и сквозь плач и радость
снова крикнула:
торопливо целовал ее в щеки, а она вырывалась и, боясь уже чего-то нового,
еще окутанного дымкой дали грядущей взрослости, повторяла упрямо и
отчаянно единственное найденное ею словосочетание: <Не прыгай! Не прыгай!
Не прыгай!>
Светляной слова соединили их нераздельно, и там, на мосту, еще
растерянные, не умея заглянуть в затаенный мир завтрашний, не придавая
значения и слезам своим, и поцелуям, и пожатиям рук, они все же поняли,
что должны держаться теперь вместе, всегда и всюду быть вдвоем и что
никакая сила не способна разлучить их.
здесь было свое место, свои обязанности, свое начало и конец, если даже
Немой с умело скрываемыми взаимоотношениями его с Лепетуньей все же в
целом был понятен для всех, если даже полнейшее безделие Стрижака находило
еще какое-то объяснение, поскольку он единственный в Мостище умел читать
книгу, написанную на <телятине>, и вычитывать оттуда странные истории о
деяниях Николая-чудотворца, покровителя моста и мостищан, то жена Воеводы
стояла над всем и вся и поведением подобна была ведьме, которая по ночам
смазывает метлу бесовским жиром и носится под темными небесами.
толком не знал, водятся ли ведьмы среди половчанок, Мостовик ведь купил
когда-то себе в жены дочь одного из половецких ханов.
видел ее, но рассказывали, что она маленькая, словно игрушка, гибкая,
глазастая, что губы у нее красные, как кровь, косы длинные, будто черные
змеи, а руки тонкие, унизанные драгоценными перстнями-жуковинами.
было собрано все: и загадочность Воеводихи, и необычность ее стремительных
движений, и звон золотых украшений, щедро навешиваемых Мостовиком, и ее
половецкий смех, которого, правда, никто, возможно, и не слыхал, но да
сохранит бог и услышать, потому что в этом смехе есть что-то такое
зловещее, от чего человек мог бы сойти с ума, услышав его хотя бы раз.
воеводству. Как дерево, разрастаясь во все стороны, высоким не бывает, так
и человеку, если он хочет достичь высот, нужно усекать побеги и ветви
несущественных потребностей и увлечений, отдаваясь лишь самому главному.
Мостовик был Воеводой, и этим сказано все. Житейская суета осталась вне
его внимания, страсти были чужды Мостовику, все надежды и страхи его
связывались лишь с воеводством, лишь со стоянием у моста, над мостом.
естественной потребностью, умершей в нем преждевременно, а высшими
соображениями: жена необходима была ему для сохранения положения на
соответствующей высоте. Речь шла не о всех людях, о мостищанах или даже о
киевлянах, которые где-то внизу копошились как муравьи, размножались, ели,
спали, умирали, рождались, - перед взором его были образцы куда более
важные, достойные подражания, он имел в виду бояр и воевод других, хотя и
не таких значительных, как сам, имел в виду, наконец, князей, души не
чаявших в битвах, в походах, в ловах, но главное, кажется, начиная еще с
юных лет больно уж торопившихся жениться, свадьбы княжеские относились к
незаурядным торжествам земли Русской. Они катились через мост пышные,
веселые, богатые, роскошные, ехали через мост чванливые княжеские сваты и
свахи, ехали высокочтимые послы от одного князя к другому, из земель
Суздальской, Черниговской, Смоленской, Переяславской, Новгородской в Киев,
а из Киева - в те и в иные земли, все это видел Мостовик, воспринимал без
зависти и без восторга, но и с надлежащими выводами.
возраста, когда без жены становишься подозрительным, а он должен был быть
во всем вне всяких подозрений.
киевский Рюрик Ростиславович задумал женить своего сына Ростислава на
дочери великого князя суздальского Верхуславне, когда юному князю едва
исполнилось четырнадцать лет, а Верхуславне и вовсе было всего лишь
восемь. Послал тогда Рюрик Глеба-князя - шурина своего - с женой,
тысяцкого Славна с женой, Чурину знатного с женой, многих бояр с женами в
Суздаль. Всеволод хотя и со слезами, но отпустил маленькую дочь в Киев, и
привезли ее в пышности, а на мосту встречали Рюрик с сыном, и съехались
сразу двадцать князей, не считая всяких иных владетельных людей, и
венчались молодые в Белгороде, и прибыл туда великий князь Рюрик с
княгиней, с князьями всеми, с сыновьями, с дочерями, поставил кутью, и
молитву принес, сотворил, согласно обычаю, пир немалый и трапезу, и
угостил игуменов с монахами - калогерами всеми, и одарил всех от первых до
последних прохожих, и возвеселился без конца, и возвеличился на той
княжеской свадьбе.
Василько - сыновец князя Гюргия Всеволодовича - был семнадцатилетним,
когда взял дочь князя Михаила Черниговского. И князь Всеволод Игоревич
женился, не имея от роду еще и семнадцати лет. Это князья. Княгини-невесты
были и того моложе: обычно им было восемь или же десять-двенадцать лет.
Шла ли здесь речь о естественной потребности? Отнюдь нет.
Руководствовались прежде всего требованиями государственности, своего
положения, которое по тем или иным соображениям требовало поддержки и
укрепления. Иногда браки такие могли бы вызвать даже смех или сожаление к
детям, которых взрослые владетели соединяли воедино в пожизненные связи,
но государственные дела не подлежат осмеянию, а такие браки принадлежали к
событиям первостепенной государственной важности. Как, например, брак
венгерского королевича Коломана с дочерью польского князя Лешко Белого
Соломией в Галиче. Непокорные галицкие бояре, уже в который раз
взбунтовавшись против своих князей и изгнав из Галича юного Даниила с
братом, сразу же позвали короля венгерского Андрея и Лешко Белого, и тогда
король и Лешко, дабы, помирившись, обоим утвердиться в Галиче, послали под
венец детей своих. И епископ твердой рукой благословил этот брак, хотя
Коломану было восемь лет, а Соломии всего лишь три года. Она не видела у
своего мужа ничего, кроме рук да лица, ни во время свадьбы, ни позднее,
потому что маленькому Коломану нечего было показывать, а Соломия и не
знала, чего она должна была ждать от своего мужа.
Подобное случилось и с польским князем Генриком, сыном Болеслава Высокого,
и его женой Ядвигой. Генрик женился на Ядвиге, когда ей было двенадцать
лет. В пятнадцатилетнем возрасте она родила ему первого ребенка, потом
произвела на свет еще пятерых детей, после чего в катедре вроцлавской
супруги заключили брак пожизненной чистоты, сбросив с себя златотканое
одеяние и оставшись в простой шерстяной одежде. Генрик в честь этого
события отпустил бороду, которую уже не стриг, из-за чего и был прозван