горько, ибо все равно дорогое пропало, отодвинулось от него, словно бы
провалилось на тот свет.
а чудилось: будто отрезал у Светляны прядь мягких волос и подложил ее себе
под голову и дышит ее светлым духом. А потом вскакивал и бежал дальше.
пастухов, или просто какого-нибудь человека, обходил его стороной, прячась
в зарослях лозы и вербы. Твердо решил избегать кого бы то ни было, хотя
должен был бы понять, что рано или поздно наступит конец его блужданиям,
ибо кто убегает от людей, непременно придет к ним снова.
бессмысленно. То ли размечтался, то ли уже от усталости и голода утратил
остроту ощущения, но на склоне второго или третьего дня его побега, когда,
утомленный, побрел он по высокой мягкой траве, внезапно возник у него
перед глазами одноконный воз, и это было так неожиданно, что Маркерий чуть
было не вскрикнул, - большим усилием воли удержался от этого, боясь выдать
себя.
их, возок не исчезал. Маркерий крутнулся на одной ноге, чтобы отогнать
наваждение, - и снова увидел пепельно-серую жалкую лошаденку, которая
сонно переставляла ноги, таща за собой странный, будто с неба сброшенный
возок.
это происходит на самом деле, что на свете еще сохраняется неподвижность,
а также существует движение, и было так: он стоял, а лошадка продолжала
тащить возок дальше, отдаляясь от хлопца, хотя и не очень быстро, но все
же весьма заметно.
сонный и равнодушный. Бедность оратая проглядывала и в его истрепанной
одежке, и в лошадке, колченогой, с большим животом, пепельно-серой, с
ушами, которые опустились подобно листьям лопуха, подобно тому как
опускаются они у разленившегося пса; особенно же видна была бедность этого
человека в возке. Это был беспорядочный ворох старого, истлевшего от
давности дерева, связанного где веревками, где лыком, а где и просто
прутьями лозы; колеса, будто четверо неродных детей, были все
неодинакового размера, собственно, и не колеса это были, а вытесанные из
толстых бревен кругляки дерева, словно детские каталки, каждая из которых
не имела завершенной округлости, из-за чего возок подпрыгивал и
раскачивался из стороны в сторону даже на ровном месте. Все в нем словно
бы ехало в разные стороны, все скрипело, содрогалось, угрожало развалиться
в любой миг; колеса подплясывали каждое в полнейшей несогласованности с
другим, оратай, видно, хорошо знал странный нрав своих колес, поэтому обе
оси в возке были длинными-предлинными, они вытягивались далеко в стороны,
чтобы дать полную свободу колесам в их пьяном раскачивании, это вроде бы и
облегчало дело лошадки, но одновременно и ухудшало, потому что возок ехал
не только вперед, но и болтался в разные стороны, и если присмотреться к
нему повнимательнее, то создавалось впечатление, будто оратай мертвецки
пьян, и лошадка его упилась, и возок тоже словно бы пьян.
одной выемки, вскакивали во все рвы и выбоины, которые попадались у возка
на пути или прятались где-то сбоку в траве. Хозяин же был ко всему этому
равнодушен, он лежал на расшатанном возке неподвижно, можно было бы даже
подумать, что он мертв, если бы не упирался локтем и не располагался время
от времени поудобнее. Счастье Маркерия, что оратай не оглядывался и до сих
пор не заметил парня. Маркерий же шел за возком будто привязанный, а
бежать от него не решался, ибо почему-то казалось ему, что тогда человек
на возке непременно оглянется, увидит его, поднимет шум, погонится за ним,
поймает и отправит в Мостище прямо в руки Мостовика. Но вот одно из колес
в пьяном раскачивании забежало слишком далеко в сторону и провалилось
слишком глубоко, чтобы лошаденка смогла его вытащить. Оно и не просто
провалилось, а свернуло в сторону и возок и лошадку, возок сразу же въехал
на трясину, а лошадка беспомощно дернулась, хотела прыгнуть на твердое, но
у нее не хватило сил, возок не отпустил, лошадка неуклюже гребла подковами
землю, мотнула головой и провалилась по самое брюхо. То ли это была
затянутая илом глубокая лужа, сохранившаяся со времени весеннего
наводнения, то ли прикрытое травой болотце, гиблое место, дырка в земле
или гнездовье бесов, которое радостно хватает в свои когти все, что
попадается.
оживившись, и даже, возвращаясь к людским привычкам, оглянулся так, словно
бы искал помощи, хотя и не надеялся на нее в пустынных плавнях. Но, увидев
позади себя Маркерия, не очень и удивился неожиданности, махнул хлопцу
рукой: дескать, подсоби.
беде; правда, когда тот оглянулся и хлопец впервые увидел его лицо, оно
показалось похожим на лицо Немого, но это было первое впечатление, потому
что у незнакомца не было такой мощи, как у Немого, и борода у него вся
была тронута сединой - не мог же Немой поседеть за несколько дней.
попытались вырвать возок из болота, вытащить хотя бы задок, хотя бы одно
колесо, и это им удалось сделать, но они ничем не могли помочь лошадке,
которая тяжко барахталась в трясине, похрапывая от страха и бессилия,
будучи не в состоянии зацепиться за твердое хотя бы одним копытом.
Возможно, если бы им удалось вытащить возок на сухое, то выбралась бы и
лошадка, но они никак не могли согласовать свои действия, потому что
Маркерию мешала его торопливость, ловкость, а вознице мешала чрезмерная
медлительность в движениях. Пока один лишь примерялся, как и за что ему
взяться рукой, другой уже изрядно уставал к тому времени. Молча,
запыхавшиеся, растерянные, топтались они вокруг возка и лошадки, столь
бессмысленно угодивших в трясину, уже и солнце на краю плавней опустилось
в Реку, угрожала им ночь, а они ничего не могли поделать, и не столько
из-за бессилия, сколько из-за несогласованности действий, из-за неумения
объединить молодую горячность и зрелую силу.
упустить такой случай? Стрижак еще издалека узнал хлопца, узнал его,
видно, и Немой, хотя и не подавал виду, ехал, как и прежде, равнодушно и
мрачно, зато его спутник очень оживился, погнал своего коня вперед,
прискакал к тем двоим, растерянным и обессиленным, скатился на землю,
подбежал к Маркерию, схватил его за сорочку, рванул его изо всех сил.
украдена у Воеводихи, рванул и за ленту, крикнул:
от Стрижака, готовый драться, кусаться, готовый выцарапать глаза этому
постылому попу не столько за то, что догнал его, сколько за попытку отнять
у него самое святое.
мгновенно узнал ее, но еще не решил сразу: радоваться ему или гневаться.
припасенные для Маркерия, но Немой не бросился на парня, а спокойно слез с
коня, подошел к увязшему возку, приладился, легко выбросил задние колеса
на сухое, потом вытащил и передок, дернул в сторону вместе с возком и
лошадку, она отчаянно забарахталась в болоте, напряглась всем телом и тоже
вырвалась наконец на твердое. Оратай смотрел на все это как на чудо,
смотрел и Маркерий, забыв, что ему нужно убегать. Немой сердито взглянул
на хозяина возка, тот встрепенулся, скорее схватился за вожжи,
пробормотал:
начал связывать ему руки, хотя хлопец и отбивался, правда, вяло и
безнадежно, так поразило его все, что произошло у него на глазах: тот
человек, которому он охотно пришел на помощь, ради которого рисковал своей
свободой и лишился ее, теперь преспокойно сел на свой возок и покатил
дальше в серые сумерки плавней, даже не оглянувшись, не сказав ни слова
хлопцу, не одарив его хотя бы взглядом сочувствия.
откуда пришел, откуда бежал.
так много переплелось для него в этом еще несколько дней назад таком
беззаботном и беспечном, а сегодня глубоко несчастном хлопце: и то, что
был он сыном Лепетуньи, и что стал вернейшим товарищем Светляне, и что
показал мостищанам, как можно выступать в новом качестве на мосту. По
правде говоря, Немой не верил, что у хлопца могло что-нибудь произойти с
Воеводихой, а если и произошло, то не по его вине, а по вине той дикой
женщины, к тому же дела между двумя всегда принадлежат только им самим,
для других они темны и недоступны, когда же вмешиваются посторонние, тогда
добра не жди, и правды не ищи. Кроме всего, Воеводиха была для Немого
слишком необычной, хищно-темной женщиной, чтобы верить первому ее слову.
Что-то здесь было не так, что именно - распутать Немой не умел, поэтому и
не очень рвался в помощники Стрижаку, хотя и не мешал ему связывать
Маркерия. Лишь теперь, когда Стрижак норовил наехать конем на хлопца в
темноте, Немой каждый раз сворачивал своего коня в сторону, чтобы дать
Маркерию возможность посторониться.
дороге на Чернигов, то где-нибудь уже, наверное, наткнулся бы на корчму и
залег бы там на добрую неделю, упиваясь пивом и медом. Но получилось так,
что утрата пития окупилась сторицей, ибо в этих голых плавнях, куда его
чуть не силком затянул неистовый Немой, они, вишь, поймали птенца, за