высушить, стереть в порошок и тоже давать во влагу. Брат Кирик, видно,
пробовал тертую жабу, потому как не пьет!
старался не дать заполнить свою душу озлоблением, но все равно не мог
ничего поделать, этот пьяный расстриженный поп хоть кого довел бы до
исступления, Кирик невольно начал придумывать, как бы надлежащим и
достойным образом отплатить Стрижаку, но это не могла быть месть, ибо не к
лицу слуге господнему быть мстительным, - он призван в этот мир лишь для
добродетели, поэтому следовало найти способ совершить добродетель вообще,
а для Стрижака чтобы это обратилось во зло. Кирик сидел окаменело, не
осматривался по сторонам, не слушал пьяных разглагольствований Стрижака,
ничего, казалось, не видел, сосредоточенный на своих мыслях, на самом же
деле он настороженно выслеживал и примечал все, что происходило у костра:
и то, как начал дремать Немой, прилаживаясь уснуть прямо у огня, и как все
глубже и глубже погружался в дремоту отец игумен, который все еще
прислушивался к сытости своего чрева, но уже вот-вот должен был либо
свалиться тут сонным, либо велеть послушникам отвести его для отдыха на
кораблец, и то, как напряженно лежит связанный Маркерий, остро постреливая
своими черными глазами так, словно ждет откуда-то спасения, но откуда же?
захрапел, как старый вепрь перед гибелью. Тогда и игумен, который, видно,
ради приличия досиживал здесь, махнул послушникам, и они сопроводили его
на суденышко.
спали, а сонный - что мертвый.
скажи, помолюсь за тебя, за душу.
часто. Правда встречается реже. Куда же ты бежал?
бегстве он. Потому и должен ты искупить его в путах ременных. Каешься?
занудливого монаха. Он только прикидывался сочувствующим, на самом же деле
он, наверное, такой же жестокий, как и Стрижак. Но у Стрижака было
преимущество перед Маркерием в силе, к тому же ему помогал Немой, а этот
дохлый монах ни капельки не пугал парня, поэтому, с нескрываемой
ненавистью глядя на Кирика, стараясь перехватить его блуждающий взгляд,
Маркерий начал придвигаться к огню. Для этого приходилось делать множество
лишних неуклюжих движений связанными ногами, и плечами, и спиной, парень
извивался на твердой земле, торопился как можно скорее приблизиться к
огню, в то же время боясь неосторожным шорохом или треском палки под собой
разбудить Стрижака. Кирика он не принимал во внимание. И когда наконец
поймал перепуганный взгляд монаха, прошептал сквозь зубы:
чтобы перекреститься, но не смог сделать и этого. Потому что связанный уже
добрался к костру, выставил над пламенем ноги и начал жечь свои путы.
Запахло паленым, горели ремни, которыми связан был Маркерий, но горела
ведь и кожа у него на ногах, парень добровольно жег себя сам, лишь бы
только...
муках святых и мучеников. Еще жестокосердный Нерон после того, как поджег
Рим, обвинил в этом поджоге крестьян, и всех, кого схватили, обматывали
клочьями, обливали смолой и поджигали ночью для освещения садов Нероновых.
Или же расправа над Иоанном Богословом, которого привезли из Эфеса в Рим и
бросили в котел с кипящим маслом, из которого он вышел невредимым только
благодаря вмешательству силы божьей, о явлении которой и написал
впоследствии, сосланный на остров Патмос. А при императоре Марке Аврелии
сожгли живьем семидесятилетнего епископа Смирны Поликарпа. Пресвитер
Пионий в той же Смирне был распят на кресте и сожжен вместе с крестом. А
при императоре Валентиниане римский архидиакон Лаврентий был зажарен на
железной решетке. Император жа Валент сжег на корабле в открытом море
восемьдесят священнослужителей Константинополя, защитников чистоты
христианской веры. Страшными были муки святых, но ведь это были муки ради
царствования небесного, а не ради свободы на этой грешной земле.
отроку, если он отважился даже жечь на огне собственное тело, лишь бы
только высвободиться из пут!
дышать перестал, чтобы не вдыхать ужасный дым от костра, он думал, что это
испытание послано ему силами высшими, и мысленно молился, чтобы перенести
испытание. А тем временем рядом с ним был еще один человек, который тоже
не спал и видел все, но тоже закрыл глаза, чтобы не видеть, не быть
свидетелем освобождения Маркерия.
Лепетунье, единственной дорогой и единственной возможностью возвращения,
он должен был бы уже тогда, когда гнали хлопца между конями, броситься,
освободить его, отпустить, получив взамен этого женщину со светлыми
волосами и светлой улыбкой. Но, привыкший делать все скрытно, Немой не
хотел открываться перед Стрижаком, и тут, у костра, Немой тоже видел
Лепетунью, видел по ту сторону огня, она стояла за связанным Маркерием,
его воля называлась Лепетуньей, стоит лишь шагнуть через костер и
развязать ремни на руках и ногах у парня - и больше ничего. Но снова не
хотел Немой раскрываться до поры до времени. То, что Стрижак мертвецки
упился, помогло ему, - теперь он ждал, пока останутся одни у костра, мешал
ему лишь хлипкий монах, которого Немой мог бы придушить одним пальцем,
однако ему не хотелось лишнего шума. Так дождался и совершенно
неожиданного, но теперь уже нечего было делать. Немой зажмурил глаза,
прикинулся сонным, он ничего не видел и не знал, ему жаль было хлопца еще
больше, чем Кирику, но и сам он на месте Маркерия поступил бы точно так
же.
стон вырвался из груди Маркерия. Немой не мог этого слышать, поэтому не
раскрыл глаза. Зато монах перепуганно захлопал глазами, не поверил в
первый миг, еще раз взглянул, только, тогда убедившись, что хлопец уже
стоит на ногах, не стоит, а подпрыгивает, чтобы заглушить хотя бы немного
боль ожогов, но и не отходит от проклятого огня, наоборот, изгибается, и
приседает, и вытягивает над огнем еще и руки, чтобы сжечь ремни на руках,
одновременно, быть может, сжечь и руки, еще сильнее, чем ожег себе ноги.
подбежал к Маркерию, а тот отскочил от него, выставив грудь, готовый
ударить монаха ногами, всем телом, угрожающе прошептал:
спросил из темноты:
руки.
тихо молился богу, Маркерий скрипел зубами, чтобы не застонать; Кирик
посоветовал ему сесть, но хлопец, как ни больно было обожженным ногам, не
захотел садиться, готовый бежать в любой миг; он нетерпеливо вертелся
перед монахом, пока тот наконец не распутал все узлы, и Маркерий свободно
взмахнул руками.
возвратился, то ли для того, чтобы поблагодарить Кирика, то ли чтобы
убедиться в своей независимости. Свободен! И снова бросился в темноту,
Кирик пошел за ним, позвал его приглушенным голосом:
или нет, начал, пробираться между густыми кустами лозняков, направляясь
туда, где послушники укладывали на сон отца игумена, а может, и сами спали
уже в суденышке, пока он занят был своим делом, неведомо каким - греховным
или душеспасительным.
ногах, затем побежал за монахом, потому что вслед за свободой пришла
растерянность, теперь он и сам не знал, что ему делать дальше, как
спасаться: то ли просто бежать в плавни, скрываясь от погони и от боли в
обожженных ногах, то ли забраться куда-нибудь в кусты и попытаться
пересидеть, или же и в самом деле послушаться этого хлипкого монаха и
последовать за ним.
Акунин Борис
Елманов Валерий
Мережковский Дмитрий
Доставалов Александр
Белоусов Валерий
Конюшевский Владислав