проследил направление ее взгляда, смерил глазами ее, а потом Немого,
мрачно уставился в чашу с медом, Стрижак же, которому беспричинный смех и
царившая за столом напряженность мешали как следует поесть и выпить, вытер
ладонями губы и поучительно промолвил:
чистых ризах. А ежели начнется смех или шутовство и клевета да осуждение,
ангелы отходят, бес же, придя, сеет зло.
приготовилась ехать в свои лесные странствия, никто ее не сопровождал, ни
разу Мостовик даже не взглянул вслед своей жене, но сегодня он словно бы
ждал, пока она сядет на коня, затем показал Немому, которого держал возле
себя, видимо, нарочно для этого, чтобы тот сопровождал половчанку. Немой
послушно пошел за всадницей, она с любопытством и плохо скрываемой
хищностью взглянула на него раз и еще раз, пока выехала за ворота, а там
пустила коня сразу в галоп. Немой, выполняя повеление Воеводы, тоже
побежал за конем, в нем родилось давнишнее, непреоборимое: конь и женщина,
женщина и конь, - когда-то для него уже достаточно было бы, чтобы отогнать
самого дикого скакуна и овладеть женщиной. Но все это осталось за чертой
вчерашнего дня, он зарыл все прошлое собственными руками в землю на
высоком приднепровском холме, и теперь ему незачем было гнаться за каким
бы то ни было конем, его не привлекала и дичайшая женщина, в крови которой
пылали все пожары безбрежных степей.
преданность Воеводе, но вскоре отстал и, считая преследование начисто
безнадежным, возвратился назад, хмуро прошел ворота, вяло направился через
двор к Мостовику, который все еще стоял на возвышении, все видел, не
проявил внешне своего отношения к поведению Немого, но мысленно без устали
повторял: <Лепо, лепо>.
ней обедал, Светляна пыталась о чем-то рассказать отцу, прерывая свое
повествование коротким плачем, а он, как это ни покажется странным,
улыбался, облегченно и свободно. Никто не смог бы назвать причину этого
смеха.
дворе, намного меньшие провинности влекли за собой тяжелые, безжалостные
наказания, на долю Мостища выпадало всего только покорно ожидать судов
таинственных, коротких и беспощадных, прежде всего, конечно, страдали
родичи тех, кто провинился, - следовательно, тяжелая рука Воеводы
неминуемо должна была упасть на сестер Лепетуньи: Первицу, жену пастуха
Шьо, а потом и на Мытничиху, несмотря на ее высокое положение, - за
сестрами пошли бы и их мужья, прежде всего, из-за своего слишком длинного
языка, - пастух Шьо, а потом и сам Мытник, которого для начала, наверно,
уберут с моста, потом отнимут у него все кладовые, там... все произойдет
по обычаю, о котором страшно даже подумать.
день ходили на трапезу к Мостовику и молча насыщались у него за столом.
Шьо гонял своих коров по плавням, а Первица носила ему еду и все
выглядывала сестру свою и племянника, ибо не могла поверить, что они
погибли, - ведь никто же не видел их мертвыми, видели мертвым лишь
Положая, когда Немой пронес его тело через все Мостише средь бела дня,
наверное нарочно показывая всем людям, чтобы знали, а может, и не только
ради этого, но и для еще большего возбуждения злости и ненависти к Воеводе
сделал это Немой.
Насмотрелись на своего Воеводу? Дождались добра от него?
него точно так же, как и все остальные.
известное всем, открытое, когда же перед тобой загадочность,
таинственность, можно сказать, постоянно угрожающая, то невольно может
растеряться самый отважный человек. Правда, там, где отсутствует точное
объяснение, возникают предположения, и чем больше людей, тем больше
предположений, попросту говоря - пересудов, догадок, бесплодных попыток
придать непостижимому явлению или характеру черты желанные и
буднично-жизненные.
мягче, а просто обессилел от постоянной твердости и жестокости, ибо даже
высшие силы устают чинить добро и зло, а человек и тем более, даже в том
случае, если он и принадлежит к незаурядным явлениям. Другие считали, что
Мостовик притаился, как хищный зверь перед прыжком. Эти охотно разделяли
мысль Стрижака, которую он выразил в одной из притч о святом Николае.
Дескать, привели мужи к Николаю связанного, одержимого бесами пастуха
Павла (или же Козьму, Зенона, Кирьяна, Мемриса, - имена здесь на имели
значения). Николай и говорит: <Развяжите>. А мужи отвечают: <Побежит, и
никто не поймает>. И речет им святой Николай: <Господь длинные руки
имеет>.
в случае необходимости бог сумеет их удлинить. Простому человеку - нет, а
Воеводе удлинит.
прекращалась в последние годы вокруг Киева. Началось внезапно и
беспричинно, как всегда начиналось. Десять лет после смерти Всеволода
Чермного, просидел на Киевском столе Владимир, сын Рюрика Ростиславовича,
сидел спокойно, особенно если сравнить с теми временами, когда его отцу
Рюрику Ростиславовичу приходилось метаться туда и сюда, множество раз
терять Киев, прятаться в далеком Овруче, снова брать стольный город то
хитростью, то коварством, а то и на щит, вести жизнь тревожную,
переменчивую, неустойчивую, быть может чтобы восполнить неустойчивость
своего положения, каждую свободную минуту, каждую передышку использовал
для сооружений из камня, возводил церкви, монастыри, дворцы и дома
каменные, еще и придирался, бывало, к Воеводе Мостовику, почему у него
одно лишь дерево, и угрожал прогнать из Мостища, - быть может, и прогнал
бы, если бы у него было для этого время, быть может, еще и каменный мост
через Днепр сумел бы соорудить, но князья черниговские не давали ему
свободно дышать; Владимир же, сын Рюрика, сев в Киеве, не думал о каких-то
переменах вокруг, ничем не увлекался, унаследовал от отца лишь
воинственность духа, но как-то и воевать ему не приходилось почти целых
десять лет, потому что выпали они на то время, когда укреплялись Суздаль,
Ростов, Владимир, когда залесские князья делили вотчины между собой,
украшали свои города, строили церкви, ходили походами, то на немцев под
Юрьев, то на литву, то на мордву, защищая от набегов земли собственные.
тщеславный, не обладая силой для соперничества за Киев, как это делали его
предшественники, захотел добыть под свою руку Новгород, пошел супротив
князя Ярослава Всеволодовича, посадил в Новгороде своего сына Ростислава,
однако новгородцы вскоре прогнали молодого князя, потому что не смог он
накормить люд, неурожайное лето принесло страшный голод во все земли,
кроме самого Киева, князь же новгородский не сумел призвать купцов с
хлебом, поэтому и сказано ему было: <Уходи от нас, а мы сами себе князя
добудем>.
немцев и литву, шел на Чернигов, чтобы отплатить Михаилу, но от Можайска
повернул назад, предав огню и ограблению все городки и села на пути своем.
выступал против отца, усобицы разъединяли, разрывали землю, брат брату
говорил: <Мое!> - а тот кричал: <Нет, мое!> Ослепленные крамолами, не
различали, где важные дела, а где мелкие, малое называли великим и
начинали ради него не только усобицы, но и битвы, даже угроза для всех со
стороны врагов не объединяла в те времена князей, как это показал когда-то
поход Игоря против половцев или же битва с татарами на Калке; если же и
сговаривались между собой несколько князей, то не ради целей высоких, а в
надежде на большую добычу - для захвата вотчины соседа или ограбления
богатого города. Ну, а уж когда речь шла о Киеве, который всегда считался
самым лакомым куском для всех, начиная еще с сыновей Святослава и
Владимира, то здесь господствовал даже неписаный и очень уж злой обычай:
выступать супротив Киева беспричинно, внезапно и не поодиночке, а только
сговорившись, сообща.
соседних вотчинах, до Киева руки как-то ни у кого не доходили, вот так и
выпало десять лет спокойной жизни киевскому князю Владимиру Рюриковичу, а
когда спокойно в Киеве - спокойно и в Мостище. Именно в эти годы пришли к
мосту и Стрижак, и Немой с девочкой, вырастали дети, напивался до одури и
разглагольствовал про святого Николая-чудотворца Стрижак, постепенно
обалдевала от тоски половчанка, сходились и расходились Лепетунья с Немым,
открывалось первое в Мостище обучение на воеводском дворе, вынашивал
Шморгайлик свою злость и зависть, а Положай изо всех сил скрывал хитрость
свою, все шло, как и надлежит, до тех пор, пока не стряслась беда, пока не
полетело все вверх тормашками, начавшись в таинственных глубинах
воеводского дома, вырвавшись за пределы Мостища, принеся смерти видимые и
еще неизвестные, и тревогу, и неопределенность, и ожидание гнева и
всяческих наказаний от беспощадного Мостовика.
Киева, как начиналось почти всегда с тех пор, как вознесся на живописных
днепровских холмах этот великий древнеславянский город.
Новгороде не отказался от намерений определить куда-нибудь своего младшего
сына Ростислава. Старший его сын Роман уже сидел в Брянске, дочь Феодулию
Лукьяненко Сергей
Ильин Андрей
Браун Дэн
Зыков Виталий
Прозоров Александр
Орлов Алекс