каждого случая. Он говорил во имя его, от его имени, повторял слова,
никогда и не произносившиеся Николаем, уже просто потому, что выдуманы они
были самим Стрижаком; он жульничал и выжимал из святого все, что хотел, а
тот молчаливо переносил все, ибо иначе не был бы он святым и вообще не
существовал бы. Но ведь святых выдумывают, чтобы прикрываться их именем не
столько в добре, сколько в глупости, недосмотрах, бездарности, лености и
преступности. Почему же Воевода в такое тревожное время не желает слушать?
Разве Стрижак когда-нибудь подвел его? Он всегда говорил Мостовику не то,
что есть на самом деле, а то, что хотелось слышать Воеводе. И вот мир
существовал сам по себе и жизнь складывалась так или иначе, а Мостовик не
ведал об этом, пребывая постоянно в мире, выдуманном для самоуспокоения,
порожденном упрямым самоослеплением, которое умело поддерживал Стрижак, а
не было бы Стрижака, кто-нибудь другой все равно подлаживался бы к способу
видения Мостовика, скажем, тот же Шморгайлик, и он точно так же нашептывал
в уши Воеводе лишь то, что воеводские уши жаждали услышать.
непродолжительного покашливания хватило ему, чтобы опомниться, прийти в
себя, и он быстро переключился от святого Николая на мост, над которым
ломал себе голову Воевода.
будет. Даже второго потопа не будет, потому что первый богу не удался.
Тогда Ной ковчегом перехитрил всевышнего, а мы-то выше Ноя, потому что
имеем мост. Зачем же его жечь? Такой ответ можешь дать тысяцкому.
постоянный, а он временный. Почему я должен отвечать на его наглость!
Из Киева один князь бежал, а другой пришел, назначил тысяцкого Дмитрия и
тоже бежал. А ты стоишь здесь от князей древних, они же пребудут во веки
веков.
Мостовиков. Только у перевозчика Кия, может, была вот так земля по обоим
берегам Реки, а теперь я один остался совсем. Грамоту имею от самого
Мономаха. Имею грамоту?
как-то заколебался, замялся, на короткий лишь миг, потому что доподлинно
ведь знал, какая это грамота и какая ей цена.
ибо, при всем своем нахальстве, растерялся. Может, оттого, что в горле
было сухо, а может, и еще отчего-нибудь. - А кто же имеет, кроме тебя,
Воевода!
болезненно. Мало ему было Стрижака, хотелось свидетелей, что ли. Он
вскочил и - невиданное дело! - на цыпочках побежал к дверям, с размаху
толкнул их, чуть не сбил Шморгайлика, который удобно уселся на стульчике у
щелки и, наверное, задремал из-за того, что нечего было подслушивать.
Шморгайлик перепуганно вскочил и намеревался удрать, но Воевода остановил
его властным окриком:
самому худшему. Никогда еще с ним такого не бывало. Он всегда успевал
своевременно отскочить от дверей, даже спрятаться мог, а сегодня задремал
неосмотрительно и преступно для самого себя. Но попробуй не задреми, если
Воевода полдня сидит с этим костлявым идолом и молчит да сопит. Что тут
подслушивать?
неожиданно, что Шморгайлик ничего лучшего не мог выдумать, как
переспросить:
и его подслушивание и глуповатое переспрашивание, так ему хотелось
услышать утвердительно-успокоительный ответ.
дал тумака, чтобы он очнулся окончательно, а так только и мог, что
повторять за Мостовиком:
Стрижак, приходя на помощь Воеводе.
Сдурел с перепугу твой мракоумец! Но грамота у тебя есть! Ни у кого такой
нет - это правда. Даже Николай-чудотворец никому такой грамоты не давал,
ибо никаких письменных залогов он не давал, дабы следов не оставлять.
Святой хитрющий очень. Но ты перехитрил и святого, Воевода, потому что
имеешь грамоту!
странно перекосилось, - землю под мостом на обоих берегах, а все на моей
земле - мое, и никому не дам власти здесь, никого не пущу!
пустим?
кажется, приходя наконец в себя.
тоже, - принеси-ка поскорее нам меду красного.
так: одна нога там, а другая - тут!
найти Светляну, а может, девчонка упиралась и не хотела выполнять
повеление Воеводы, ибо норов у нее был такой же дикий, как у Немого. Но
известно ведь, что чем более дикий нрав, тем с большей охотой берутся
укрощать непокорного. И если уж Воевода сумел прибрать к рукам даже
неистовую половчанку, то что ему какая-то там девчушка! Велел - и встань
на одной ноге!
вытолкнутая из-за дверей, не стала одеваться, как приличествовало к
трапезе, в подаренное половчанкой одеяние, а была в своей белой льняной
сорочке, которая очень шла ей. Вся девушка была будто неистовое движение,
будто сдержанный на короткое время бешеный разбег, будто яркий свет, от
которого невольно закрывают глаза, несмотря на то что очень хочется снова
и снова любоваться этим чистым, воздушным творением.
за это время, как стала, в сущности, взрослой, словно бы в один день, за
одну ночь, за какой-то час. Ибо только старость подползает к человеку
постепенно, в болезнях, в немочи и умирании множества желаний. А молодость
вызревает так же, как появляется из еще вчера голой и черной земли зеленая
трава или выстреливают ночью из тугих, еще вечером крепко свернутых и
заклеенных соком почек молодые листья деревьев.
услужению; она, быть может, и расхлюпывала мед, и он стекал у нее по рукам
и по ногам, но даже неумелость была ей к лицу, а мед пролитый казался еще
слаще, еще желаннее для тех, кто ждал его с пересохшим горлом после
длительного сидения над злополучной грамоткой киевского тысяцкого.
да он и первым был у нее на пути, а к Стрижаку нужно было еще идти вокруг
стола, потому что он сидел с той стороны. Теперь Мостовик не видел лица
Светляны, он видел лишь спину, гибкую и стройную, и с непривычной для него
игривостью в голосе промолвил:
содержание произнесенного - все это вдруг сложилось в такую неожиданность
как для Стрижака, так и для Светляны, что Стрижак глуповато вытаращился на
Мостовика и разинул рот, а девушка покачнулась спиной назад, стала будто
окаменев, пролив меда еще больше, но не обратила на это внимания, да и
никто, кажется, не заметил этого.
Воевода, нарочно не называя Светляну по имени, избегая даже слова
<девушка>, а пренебрежительно сказав <ее>, так, будто речь шла о
какой-нибудь падшей блуднице. Но Стрижак не заметил пренебрежения в голосе
Мостовика, потому что не способен был на такие тонкости, не привело его в
восторг и внезапное желание Воеводы подарить жену, ибо если уж выбирать
между медом и женой, то Стрижак предпочитал бы сначала вкусить меду, а уж
там как оно получится. Но подумал Стрижак и не о меде, и не о Светляне, и
не о Воеводе, который сидел напротив за столом, - он вспомнил сейчас о
другом человеке, неприступно неистовом в своей необузданной силе, о
человеке, которого Стрижак боялся, быть может, больше, чем Воеводу, потому
что Мостовика, хотя и с великим трудом, можно было все-таки уговорить, а
тот человек не ведал ничего, тому все человеческое было чуждо, тот мог
раздавить тебя, как комара или муху, не поморщившись даже. Стрижак сразу
же вспомнил о том человеке, который, кстати, приходился Светляне родным
отцом.
эту. Или не нравится?
одновременно, попятилась от стола к двери, которая минуту назад беззвучно
открылась и в ней появилась никем не замеченная, неслышная и
загадочно-зловещая половчанка. Она слышала все и все видела, тонкая улыбка