снисходительность вызывает презрение. Когда главнокомандующий ведет войско в
бой, он должен казаться веселым, ибо простые воины судят о последствиях
грядущих битв по настроению вождя.
Приходится нарушать чуть ли не все пункты и - часто по своей вине. Как это у
Пушкина: "И управлять кормилом мнений нужды большой не находил..." Пока
съезд партии не записал в своих решениях об улучшении системы управления с
широким применением машинной техники, Карналь с коллегами считались чуть ли
не надоедливыми чудаками, которые, мол, только мешают людям работать и
выполнять планы, а планы, известно же, всегда напряжены. Директора,
перешагнувшие за шестьдесят, считали шалостями все модные штуковины с
управлением: воспитанные на прямолинейном уважении к начальству, они
привыкли, чтобы их так же уважали подчиненные - вот и вся организация, все
управление. Автократия на работе, а демократия - для собраний.
математического журнала. Булевые функции. Никто никогда и не слыхивал о них,
да и теперь преимущественное большинство людей пребывает в счастливом
неведении. Даже сами математики, которые разделены почти на шесть десятков
математических специальностей, часто работают в полной изоляции от тех
направлений, которые их не касаются. Только обыватель все, начиная от
элементарной арифметики, называет математикой. Самое странное, обыватель
может торжествовать. Потому что он прав, неосознанно отмечая единство науки.
Во времена Аристотеля не делили наук по отраслям, не имели еще чего делить.
Теперь из всех отраслей науки берется самое существенное. Практически выгода
отсюда: множество проблем разрешается для множества нужд одним махом.
Например, затопление судна, пожар, инфляция - это все явление, которые
формализуются с помощью одного и того же математического алгоритма. То же
самое и тем самым языком говорится о процессах управления в машине, человеке
и в обществе. И все - математика и математическая кибернетика!
больше будет написано, включая статью Карналя, над которой он сел работать в
надежде хотя бы немного пригасить душевное смятение и направить свои мысли в
мир, не знающий скорби и печали, кроме печали незнания и ограниченности: "I
знов уже над мiстом вечори прядуть осiнн† прядиво... А ранки, мов п'янi очi
п'яноi циганки, знялись туманом вогким догори".
сидел, думал, нанизывал формулы, время для него остановилось еще днем,
поэтому он немало подивился, когда тетя Галя, неслышно ступая, пришла зажечь
свет.
по себе, или такая темень, что никакими прожекторами не пробьешь.
умным.
по ковру. Подарок от Айгюль. Запах солнца в столетних красках, в овечьей
шерсти, в пыли пустынь, который не брали никакие новейшие пылесосы. "Воздух,
я и огонь. Все остальное оставляю праху". Так говорит Клеопатра у Шекспира.
Может, это и прекрасно, что люди неминуемо превращаются в воздух, и огонь, и
световые эманации?
то же время, что и вчера.
взял трубку.
годится, но знаю о твоем горе и хочу сказать, что скорблю вместе с тобой.
Верико Нодаровна, вся моя семья... Не оторвал тебя от дел, не помешал?
походим...
невозможно себе представить.
слушать. Когда же ты вернешься?
лестнице.
Пронченко быстро подошел к Петру Андреевичу, крепко обнял его за плечи, так
постояли немного молча. Карналь сказал глухо:
принять неминуемость смерти вообще, а смерти близких - и подавно. Но надо
пережить и это. Даже сочувствия. И черные рамки в газетах. Отцы наших
ученых, министров, маршалов, известных писателей принадлежат не только
сыновьям, а всему народу. С ними умирает как бы одна из лучших частиц
народного тела, потому это уже и не печаль сыновей, а траур всего
государства. Секретарь райкома звонил мне, что в районной газете дают
некролог о твоем отце. Рассказывал, как его любили люди, какой труженик он
был. Ты как-то ничего никогда мне не...
его подавленное настроение не затронуло Пронченко.
"Охотник" вдоль берега уже несколько лет тому назад уложили бетонные плиты,
чтобы не увязать в песке. Там очень хорошо прогуляться. Был ты там
когда-нибудь?
ни машин на набережной. Только вода плещется да соборы по ту сторону тихо
золотятся на киевских холмах. Что-то в этом есть.
молчал всю дорогу, только когда уже ступили на бетонные плиты, белевшие в
темноте и тишине осеннего вечера, спросил, показывая на противоположную
сторону реки, где плавали в темном небе выхваченные лучами прожекторов
таинственно прищуренные золотые главы соборов.
Андреевской, возле Софии и Богдана. Сначала не мог избавиться от гнетущего
впечатления. Древние строения, архаический ужас, глухая историчность,
присутствие мертвого в живом, прошлого в нынешнем... Но потом нашло на меня
удивительное успокоение - так и не понял: от этих вечностей или от
собственных мыслей. Сохранить в себе веру в порядок и смысл среди величайших
трагедий и среди наизапутаннейшего хаоса бытия - разве это не долг и
призвание каждого ученого? Сделать это легче, созерцая творения духа,
которые освобождают человека от рабства времени.
только вообще говоря, Петр Андреевич. Ибо для полного перехода в такое
духовное состояние человеку нужно на какое-то время чуть ли не
дематериализоваться, превратиться в бестелесную абстракцию. Но то время, о
котором ты говоришь, не дает такой возможности. Вот и для душевных
разговоров остаются нам только ночи, да и то раз в год. Все обдергано,
обкорновано. Все съедает работа, вечная занятость, вечная спешка. Поверишь,
я завидую иногда даже шахматистам с их цейтнотом. Ибо то ведь нехватка
времени для игры. Невозможно представить себе людей, у которых так много
времени для игры, что только иногда его не хватает!
и скованности отсутствием времени. Время ограничено от рождения - и на него
сразу набрасываются торговцы этим самым универсальным из товаров, всяческие
самозваные хозяева и распорядители, тут они роскошествуют, наслаждаются,
ограждают время заборами, делят, членят, отпускают по порции, как мороженое,
требуют платы, наивысшей цены. Но вот приходят творцы электронных машин и
объявляют: мы нашли способ уплотнить время до пределов невероятных, когда
императив плотности восстает даже против самой идеи временной длительности,
мы почти приблизились к осуществлению фаустовской мечты остановить
мгновение, ибо оно прекрасно. "О прекрасний час, неповторний час!"
Поэтическая формула Тычины осуществляется благодаря благословенной диктатуре
твоей техники, Петр Андреевич. Я не соглашаюсь с теми, кто заявляет, что
электронные машины неминуемо обедняют жизнь, что они не ведут к воплощению
марксистской идеи о гармоничном развитии человеческой личности, а скорее
Ильин Андрей
Володихин Дмитрий
Афанасьев Роман
Акунин Борис
Сертаков Виталий