тебе пломбир шоколадный.
красивее!
Союзконцерте. Сопровождаю иностранных артистов. Использую свое двойное
образование. Оказалось, что я - уникальная личность. Удовлетворение от
работы - колоссальное, но муж уже воет. Представляешь: иногда я целый месяц
на гастролях. Да еще, бывает, с такими мужчинами! Угрожает поджечь
какой-нибудь концертный зал. А выть научился у зверей. Он ведь работает на
машиностроительном, и мы получили квартиру от завода на улице Ванды
Василевской, как раз напротив зоопарка. С балкона нам видны клетки с тиграми
и львами. А на рассвете слышно, как они рычат. Африка! Ты не можешь себе
представить, какое это чудо и какой кошмар! У меня двойное гуманитарное
образование, я держусь, а муж мой - технарь, точные науки, он скоро одичает!
может, вообще...
такого не услышишь!
распрощались. И снова людской водоворот затянул Анастасию, после разговора с
подругой на душе не полегчало, стало еще тяжелее, теперь ненавидела не
только самое себя, но и это "слоняние", толчею, глазение. "Пойду в редакцию!
- решила, держа путь к станции метро. - Рано так рано. Какая разница?"
вагоне не осталось никого, на перрон вышло из поезда тоже немного. Помахивая
слегка сумочкой, Анастасия дошла до комбината печати, в просторном вестибюле
не встретила ни одного знакомого - в такое время все работают или еще не
пришли на работу, готовясь к вечерним дежурствам. В коридорах своей
редакции, к счастью, тоже никого не повстречала, так что избежала ненужных
расспросов и допросов, ей везло сегодня прямо-таки катастрофически, - в
приемной не было даже секретарши. Анастасия быстренько прошмыгнула к дверям
редакторского кабинета, не стуча, нажала на дверь, вошла в кабинет,
огляделась. Редактор сидел на своем обычном месте, немного растрепанный, с
перекошенным галстуком, в довольно поношенном костюме, далекий от
элегантности, зато весь заполненный чтением. Подняв голову и увидев
Анастасию, он не поверил собственным глазам.
игривость редактор готов был ее убить, но всегда полагалась на его
интеллигентность.
редактор отчаянно дернул галстук. О слабодушном можно было бы подумать, что
хочет повеситься. Но их редактор не относился к кандидатам в добровольные
самоубийцы. - Я спрашиваю, какое вы имели право прервать свой отпуск? Вы
знаете, что такое отдых?
новыми силами, не покладая рук, самоотверженно...
Он встал, пожал руку Анастасии. - Пожалуйста, садитесь.
свадьба? Необычная любовь? Что-то чрезвычайное? Я никогда вас такою не
видел. Вас просто опасно было пускать в редакцию!
я привезла материал... С переднего края. Криворожская домна номер девять.
Снимки, очерк, даже записи бесед с десятками людей.
кабинету, спохватившись, что ему это не к лицу, тоже сел на свое место.
за счет же отпуска. Вы должны беречь себя...
жизнь? Вот! - Он подвинул к ней еще мокрый отпечаток газетной страницы.
Четвертая полоса. Спорт. Природа. Всякая мелочь. Театры. Объявления. Внизу -
несколько траурных четырехугольников. Коллектив такой-то и такой-то выражает
соболезнование такому-то и такому-то имярек по поводу преждевременной...
погиб отец, тогда в газетах ничего не было. Принадлежал иному миру.
Суровому, мужественному, где не надеются ни на послабления, ни на
сочувствия.
никогда не старался выказывать свою ученость, отдавая предпочтение ярко
выраженному проявлению своего напряженного думанья. - Умер человек, правда,
уже и немолодой, за восемьдесят, но что это за человек, чей он отец, вы
знаете?
который перед тем небрежно отодвинула от себя, беспомощно водила пальцами,
ощупывая, как слепая, все те траурные рамки, пачкая руки невысохшей
типографской краской, исступленно вчитывалась в строчки нонпарели... Петру
Андриевичу Карналю... по поводу преждевременной... его отца Андрия
Корнеевича... глубокое... Академия наук... Министерство... Министерство...
Министерство... Госплан... Комитет по науке и технике...
Научно-производственный... Институт кибернетики... Университет...
вслед:
спохватилась, что у нее в руках газета, вернулась, положила измятую полосу
редактору на стол.
вы что? Вот телефон. Что с вами?
встретил ее в коридоре:
казенного помещения, одинаково равнодушного и к величайшим радостям, и к
тягчайшему горю. Уже была на улице, искала что-то взглядом, сама не знала
что. Желто-красные будки телефонов-автоматов, выстроенные целой батареей.
Грязные, ободранные, затоптанный пол, захватанные шеи трубок... Нет, нет,
только не здесь! Побежала в метро. Страшный холод пронзил ее на эскалаторе.
Спускалась в подземелье, в нечто могильное. Лихорадочное. Невыносимо.
Захотелось выбраться назад, под ласковое сияние осеннего дня. Но превозмогла
себя: села в вагон. Еще не знала, куда едет, но хотела убежать как можно
дальше от места, где узнала о том. Не смерть старого человека, которого не
знала никогда, не соприкасалась с ним никакими чувствами, поразила ее.
Может, и горе Карналя еще не стало для нее понятным и ощутимым. Она
ужаснулась за себя. В то время, когда он, может, летел к умирающему отцу и
последний раз держал его руку, когда... Она в своей заносчивой
самовлюбленности бездумно поддалась темному неистовству мелочного возмущения
и что же натворила! Растоптанная, истоптанная, как дорога, как битый шлях, и
растоптала саму себя, и когда же, в какое время. Ужас! Считала тогда, что
это и есть отчаяние и безнадежность, а еще не знала, какое на самом деле
бывает отчаянье и какая безнадежность существует на свете...
Когда вышла из вагона на платформе "Крещатик", стояла, как неживая. Люди
бились об нее в слепом удивлении, толкали туда-сюда, затягивали вслед за
собой - то в сторону Святошина, то в сторону Дарницы, то на выход к
эскалаторам - на Крещатик, то на улицу Карла Маркса. Наконец очутилась на
каком-то эскалаторе, затем на улице, снова увидела желто-красный ряд
телефонных будок и лишь тогда поняла: домой, без свидетелей, в отчаяние, в
одиночество, но, может, и в надежду. Какую? Разве она знала?
попасть в нужный ей выход, толкалась в разные концы, кружила вокруг
подземного кафетерия в центре перехода, шла вдоль витрин, смотрела - не
смотрела, все равно ничего не могла увидеть. Наконец прикрикнула сама на
себя: опомнись! Угомони свое растревоженное глупое сердце. Подумай.
торопясь, не замечала, кто подбегает, становится рядом, проглатывает
коричневый напиток, мчится дальше, прерывистое дыхание, шорох подошв,
человеческие запахи: пот, парфюмерия, немытые волосы, чистая старая шерсть с
дуновением осени, далекие ветры, горький дым костров, на которых сжигают
желтые листья... Возвратиться к живому, к сущему, к простому, как дождь, как
смех и утреннее небо, чего бы это ни стоило - возвратиться!
Березин Федор
Трубников Александр
Перумов Ник
Пехов Алексей
Березин Федор
Акунин Борис