вы? Алло!
бодрости. Алексей Кириллович испугался еще больше:
до обеда. Кажется, уже не вернется больше. Сами понимаете... Я уже до конца
работы посижу на телефонах. А потом можно. Скажем, в семь. Как вам удобнее,
так и сделаю...
добры.
котенком умостившийся у нее на коленях. Зачем он тут? К чему? Небрежно
сдвинула аппарат на пол, умостилась теплее и удобнее, накрыла ноги клетчатым
пледом и неожиданно для самой себя заснула. Приснилась себе
маленькой-маленькой. Будто стоит на краю освещенной солнцем пологой поляны
среди могучих дубов. На поляне, в густой зеленой траве, растут какие-то
высокие белые цветы, над ними неутомимо кружатся маленькие белые мотыльки, а
выше, над мотыльками и цветами, сизо черкают крыльями ласточки. Они ловят
нечто невидимое, не мотыльков, кричат радостно и в то же время угрожающе и
мечутся как сизые молнии. Мотыльки осторожно трепыхают крылышками под
защитой высоких белых цветов, как бы желая выказать покорность перед грозным
криком ласточек. Но иногда появляются мотыльки непокорные, им становится
тесно меж высоких цветов, и они пробуют прорваться выше, в вольный мир
ласточек. Властительницы вольного простора должны были бы немедленно скосить
дерзающих своими острыми крылами, но - о чудо! - не трогают их,
пренебрежительно не замечая, вместо этого к нарушителям устоявшегося уклада
изо всех сил спешит мотыльковая служба порядка, мотыльковые няни и тети,
торопливо помахивая крылышками, и, как ни упираются нарушители, снова гонят
их книзу. "А где бы тебе хотелось летать?" - спрашивает маленькую Анастасию
голос с высокого зеленого дуба, голос знакомый-знакомый, но она не успевает
его распознать, ответить тоже не успевает, потому что просыпается...
с дивана, посмотрела на часы. Не опоздала? Быстро оделась, время еще было,
вдруг ощутила, что голодна. Просто позорно: спит, ест... Поставила на плиту
воду, раскрыла пакет с замороженными пельменями. Пельмени и переживания.
Издевка. Но все же поела, обжигаясь, давясь, торопилась, как
восьмиклассница, хотела ехать машиной, передумала, пошла пешком. Поднялась
по Софийской, потом по Владимирской до улицы Ленина, где уже, наверное, ждал
ее Алексей Кириллович.
взгляд, искал гибкую, высокую фигуру Анастасии в потоке людей, торопившихся
в театр. Вторично они вот так встречаются, и вторично среди людей, которые
бегут на спектакль. Вечное движение. Искусство и будничность...
вообще, зачем позвала его сюда? По телефону он сказал ей все, чего она еще
не знала. А то, что у нее, - это не для него и ни для кого, даже не для
Карналя.
Кириллович, кажется, все же увидел ее с противоположной стороны улицы,
замахал, может, крикнул, но за шумом машин не услышишь, а тут сверху покатил
к Крещатику троллейбус - два сцепленных вагона, длинные-предлинные, если
пойти за ними, спрячут тебя от всех, кто на противоположном тротуаре,
закроют, перекроют... Еще не заботясь о последствиях, а только поддаваясь
подсознательному зову к бегству, Анастасия быстро пошла вниз, стараясь не
отстать от сдвоенного троллейбуса, а там уж были сумерки, было еще больше
народу, который наплывал из подземного перехода от универмага и от
гастронома на углу. Анастасия нырнула в переход. Если и впрямь увидел ее
Алексей Кириллович у театра, то теперь подумает, что это был просто обман
зрения. А она полетит без никого, никому не говоря, куда и как, с мотыльками
и ласточками...
возмутительно. Анастасия не брала трубку. Если Алексей Кириллович, то что
она ему скажет? Пусть завтра. Тогда можно будет солгать, что искала его и не
нашла. Опоздала или пришла слишком рано. Сегодня уже не помнит.
лес, точно свою душу, и он всегда приходил в ее сны тихий, спокойный, как
отец.
от Алексея Кирилловича, но тот не звонил, заставлял себя ждать, поэтому,
когда позвонил телефон, Анастасия чуть не бегом кинулась к нему. Но то был
не Алексей Кириллович, а только Митя-плешивый, заведующий промышленным
отделом их редакции, прозванный так из-за своей всегда выбритой головы и
тонкого пронзительного голоса, как будто у служителя султанских сералей из
оперы "Запорожец за Дунаем".
Анастасия.
кучу своих материалов и пропала, а тут разбирайся.
протяжении целой недели. - Ах, прости, Митя. Забыла.
гоняет. Даем в трех номерах. С продолжением и со всеми твоими снимками.
Цинкографы обдерут всю мою шевелюру!
положила трубку. Напечатают без нее. Написать было труднее. Если бы только
кто знал, в каком состоянии она была, мечась около девятой домны.
и снова был Митя-плешивый.
домов, взглянула на Софию, потом опустила взгляд вниз и впервые за эти дни
увидела свою машину. Забрызганная, несчастная, покинутая, томилась она у
края тротуара, малышня, наверное, понаписывала пальцами на дверцах и крыльях
оскорбительные слова, переднее стекло залеплено расплющенными телами убитых
во время движения букашек, в щелях - листья, неведомо с каких деревьев и
откуда привезенные. Помыть машину - вот и работа! Анастасия натянула брюки,
кожаную куртку, повязала голову тонким шерстяным платком, чтобы не до конца
быть похожей на парня, еще немного подождала звонка от Алексея Кирилловича,
но телефон молчал с таким же упорством, как вызванивал на протяжении всей
ночи. Пришлось идти, так и не объяснив ничего доброму этому человеку,
который вчера, видимо, немало подивился, когда она точно провалилась сквозь
землю в своем почти цирковом фокусе исчезновения.
выскакивала каждый день, имела "понедельниковый" вид, когда все женщины,
отдохнув, отоспавшись, сделав новые прически, наведя порядок в косметике,
приходят на работу особенно красивыми, привлекательными.
Высокий, массивный, как горный хребет, спокойный и уверенный в своей силе.
Анастасия чуть не врезалась в него. Ударишься - разобьешься. Уже раз
попыталась, странно, как уцелела. Но какою ценой?
отступила на шаг. - Как ты сюда! И зачем?
на нее, протягивая сразу обе руки, словно хотел поймать ее и уже не
выпустить.
Совинского, отклонила его руки, строго сказала:
догонял, Анастасия снова вырывалась вперед, выбирала дорогу так, чтобы рядом
с нею на тротуаре не оставалось для Совинского места. Не хотела его рядом с
собой даже тут. Но Совинский еще не понимал этого, не мог и не хотел
понимать. Когда очутились в скверике с расставленными там и сям
стилизованными изображениями древнекиевских богов и божков, Иван снова
попытался поздороваться с Анастасией и с радостным вздрагиванием в голосе
сообщил, что осуществил свое обещание и теперь вот здесь.