никогда...
относится к женщинам, которых бросают, вгоняют в отчаяние невниманием и
забвением. Не ее бросают - она!
Андреевич принял меня. Хоть бы слово... Сдал заявление в отдел кадров...
Сегодня получу пропуск...
отводила глаза на какого-то древнего божка со смеющейся физиономией. Плакать
или смеяться?
ни поведения. Обнимал он ее или нет? Еще минуту назад был уверен, что да,
теперь бы не мог этого утверждать. Была так же далека, как и в ту
неожиданную ночь в Кривом Роге. Чужая, холодная, гордо-неприступная. Тогда -
что же это было?
поведения Анастасии, и вызвал настоящий взрыв:
стала твоею рабыней? Нужна любовь. А было только отчаяние. Если бы ты не
подвернулся...
увидел одичало-враждебные глаза. Они пронизывали его с темной
безжалостностью. Убивали, уничтожали! Ничего не может быть более жестокого,
чем женщина, которая не любит...
в словах, не зная, как ему быть.
должна сделать? Иначе не могу... Если бы ты мог все знать...
них, чтобы не надеялся.
уже откровенно издевалась над Ивановой растерянностью. - Любовь не имеет
цены. Как тысячелетние города, как родная земля, река, море...
счастливым, что не могу сейчас поверить... Думал, счастье на годы, а
выходит...
хронология чужда ему и враждебна. Оно не укладывается в примитивный ряд
бинарного исчисления...
мне, что был бы к тебе таким добрым, как... Ну, самым добрым на свете!
сказала Анастасия. - Добрые - это никакие. Со всеми одинаковы. На всякий
случай. Предупредительны и трусливы. Никогда ничего не решают, не делают
зла, но и добра - тоже. С такими хуже всего. Человек должен быть борцом, а
борцы добрыми быть не могут. Я сама злая и смогу полюбить только злого,
пойми, Иван.
из двух миллионов. А обо мне - забудь. Прошу тебя и... велю, требую. Будем
друзьями, но не больше. Согласен?
когда-нибудь будет иметь?
внедрить никто, может, именно это и натолкнуло несколько лет назад молодых
сотрудников Карналя объявить сороковую субботу года Днем кибернетики, не
пытаясь, ясное дело, вынести проведение этого дня за пределы их объединения
и не трактуя его как обычный праздник, а просто добавляя ко всем иным
рабочим и выходным дням года, как, например, редакция "Литературной газеты"
приплюсовывает к своим еженедельным пятнадцати страницам шестнадцатую
страницу с "рогами и копытами", автором романа века Евгением Сазоновым и
веселой летописью человеческой ограниченности и глупости.
один другого страшнее: мол, кибернетики не знают меры в своих остротах и
всеобщем осмеянии, авторитеты у них в этот день презираются, в объединении
царит дух анархии, который доходит до того, что в одном из отделов
вывешивается плакат: "С нами Апостол!" - только на том основании, что
возглавляет отдел ученый по фамилии Апостол.
не имели никакой пищи: Карналь предусмотрительно распорядился никого
постороннего в День кибернетики на территорию объединения не пропускать.
Временные пропуска, даже ошибочно, а может, и преступно выписанные, все
равно были недействительны, праздник, таким образом, приобретал характер
закрытый, как те древнегреческие Элевсинские мистерии, о которых ученые
спорят вот уже свыше двух тысяч лет, так толком и не ведая, что же там
происходило, ибо в те наивысшие таинства нельзя проникнуть, ими нельзя
пренебрегать, их запрещено раскрывать, - в священном трепете перед
божествами немеет язык...
тому, что не имели газет и, следовательно, редакторов, которые либо же знают
все на свете, либо жаждут знать. Над этим Карналь не задумывался, наверное,
да, собственно, у него и не было причин задумываться, поскольку его запрет
пускать посторонних носил характер, так сказать, универсальный и действовал
пока безотказно.
складываются так, что непременно должно быть нарушено установившееся, и
тогда последствия предусмотреть невозможно. Анастасия, как и все нормальные
люди, никогда не вела счет неделям, не знала, что нынче как раз сороковая
неделя года, ей была чужда магия чисел, никогда не слыхала она, например,
что пифагорейцы число "четыре" предназначали для молитв, а если бы и
слышала, то что ей до молитв, заклинаний и чародейств, если она сама вся
была поглощена внутренней борьбой неизвестно против кого, неизвестно с кем и
за что!
отметили все сотрудники редакции, и даже вечно недовольный и
критически-самокритичный их редактор признал, что Анастасия поднялась с
последним, добровольным к тому же, материалом на новую ступень в своей
работе, или, обращаясь к высказываниям в редакционной практике фактически
недозволенным, но, как исключение, в данном случае совершенно уместным - в
своем творчестве.
которых говорилось о Толстом или Шолохове, вместо него вписывал слово
"доробок"*, которое чем-то причаровывало его: не то своим лаконизмом, не то
звучанием, напоминая нечто камнедробильное, бульдозерно-экскаваторное,
грохочуще-лязгающее. И вдруг такая щедрость по отношению к скромному
репортажу, правда, несколько растянутому и разве что украшенному несколькими
удачными фотографиями.
материалов, премирована... - это все в пределах редакции, и все бы можно
пояснить тем или иным обстоятельством, например, Митя-голомозый
недвусмысленно намекал Анастасии, что она всем обязана его блестящему
редактированию ее материалов, кое-кто лукаво подмигивал в сторону
редакторского кабинета, мол, даже твердокаменный редактор не устоял перед
очаровательной неприступностью Анастасии, но тут пошли в редакцию письма
читателей с наивысшими оценками статей о домне номер девять, и
двусмысленность ситуации исчезла сама собой. Редактор пригласил Анастасию к
себе, вопреки своему обычаю встал и ждал, пока она сядет, только тогда сел
и, картинно разводя руками, воскликнул:
соответственного слова, но не очень и огорчался этим, ибо сразу оставил
прошлое и немедленно перешел к тому, что держал в своих планах.
неприсущей ему загадочностью в голосе.
ни суббот, ни вообще каких-либо дней. Есть календарь - разве этого
недостаточно?
суббота в объединении академика Карналя провозглашена, конечно неофициально,
их днем смеха, так сказать, внутренней критики, днем срывания масок, днем
откровенности, устранения любых субординации, разрушения иерархии. Нечто
такое приблизительно, ибо точно никто не знает...
стула.
Куликов Роман
Посняков Андрей
Володихин Дмитрий
Конюшевский Владислав
Суворов Виктор
Афанасьев Роман