слишком.
источает нежный аромат. Два шмеля с самого утра снова хлопочут возле
цветков. Я заблудилась в лесу. Под пеньками подкарауливали меня духи леса -
чеберяйчики, с березок спускались зеленые русалочьи косы, корни вывернутых
бурей деревьев напоминали страшные бороды. Но я упорно пробиралась дальше,
пока не наткнулась на кучу мусора. Кто-то привез сюда его целую машину -
битов стекло, палки, бумага, известь, какая-то мерзость. Лес сразу утратил
свою сказочность, пеньки стали просто пеньками, а не чеберяйчиками, корни
перестали быть бородами, а березки - русалками, затаившиеся влажные дебри
были обычным болотом, а весь лес - ординарной свалкой. Загрязнение
окружающей среды не знает пределов, как и человеческая глупость.
поднять их из глубин земли, вознести на небо, а потом подарить земле
снова!.."
Анастасией. Собственно, он понимал, что такого разговора между ними никогда
не могло состояться. Люди не умеют выкладывать душу друг перед другом так,
как это отваживаются иногда перед бумагой.
высоконогой девчурки с тигриными глазами и сел за работу. Работать умел при
любых обстоятельствах и в любой обстановке, этому не должен был учиться,
ночная душевная неуверенность, кажется, отошла от него, и он легко бросал
мысли сквозь сортировочное сито, сотканное из трех основных квантификаторов:
"да", "нет", "без ответа", радостно и свободно блуждал среди анархичной
топографии своих знаний в надежде открыть хотя бы маленькие, но новые миры в
ней, той, казалось, уже до подробностей известной стране.
застал день в полном разгаре, сухой, солнечный, теплый, как будто и не
осенний. Шумели сосны, все жило вокруг, и подумалось ему внезапно, что все
миры, может, и кибернетические даже, должны быть непременно пережиты, прежде
чем будут истолкованы и объяснены. Он стоял, смотрел на небо, слушал лес,
ждал: может, ошибся, просто послышалось вчера, что Анастасия обещала
приехать в следующее воскресенье. А если в это, сегодня?
Кучмиенко. Он обладал привычкой быть тщательным даже там, где тщательности и
не требовалось. Стал читать. Возмущение его нарастало еще скорее, чем при
чтении автореферата. Но здесь и возмущение казалось неуместным. Упорно
пробиваясь сквозь примитивизм суждений и тривиальные разглагольствования,
изложенные наукообразной терминологией, невольно бросал взгляд на
Анастасиины записки. Загрязнение окружающей среды, как и глупость, не имеет
пределов. Он добавил бы еще: загрязнение науки случайными людьми так же не
имеет границ. Но границы надо все же установить!
подгорело, было даже вкусным по-своему, долго сидел, смотрел на огонь,
пробовал думать о неделе, которую должен здесь прожить, но не мог даже
охватить мыслью такую временную даль. Неделя - вечность. "Окончен труд
дневных забот, я часто о тебе мечтаю, бродя вблизи пустынных вод, вечерним
выстрелам внимаю..."
умываться к озеру, позавтракал опять-таки суворовским рагу, спрятал,
заботливо сложив, в карман листочки Анастасииного дневника и ее фотографию,
запер избушку, ключ тоже положил в карман, легко спустился с холма, бросил
последний взгляд на разрушенный старой сосной склон и пошел, придерживаясь
автомобильных следов.
воскресенье к себе на дачу и позвонил дежурному по объединению, чтобы тот
связал его с академиком.
дежурный.
уезжая с работы, Пронченко опять позвонил дежурному. Тот, что был днем,
сменился, новый о Карнале ничего не знал.
Пронченко.
традиционный диспут сороковой субботы.
проходит сороковая суббота в объединении, знал также, что комичным диспутом
она должна всякий раз кончаться.
дверях его кабинета.
бы сказал: чересчур профессионализированный. Такие люди, как я, только
пожимают плечами...
на работе?
Андреевич вернется?
позвонит мне на дачу.
передал ему, что Карналя разыскивает секретарь ЦК, и Кучмиенко обеспокоился
не на шутку.
вежливым.
кабинет ему обклеили, забыв о всяком приличии. Мальчишество!
из Египта. Выходной, выходной... С Карналем оно никак не вяжется... Ты
знаешь, что его нельзя так отпускать, человек вон в каком состоянии!
Пронченко его разыскивает...
Петра Андреевича давай! С кем поехал?
Людмиле. Нарвался на своего сына, тот заподозрил что-то нечистое в отцовых
розысках, привязался:
тебе, а мне.
для себя, а надо - себя для мира, как Петр Андреевич. Брось охотиться на
Карналя - охоться на зайцев!
не поступали. Пронченко попросил Алексея Кирилловича информировать его
каждый час, тетя Галя плакала возле телефона, Людмиле ничего еще не
говорили, берегли ее, надеясь, что все обойдется, что академик просто исчез
на несколько дней, чтобы сбросить с себя где-нибудь в тишине и безвестности
тяжелый душевный груз, что навалился на него за последнее время.
предупредив, чтобы она никому ничего не говорила, попросил прислать ему
машину к Воскресенскому рынку.
делала:
Шилова Юлия
Круз Андрей
Каргалов Вадим
Посняков Андрей
Сертаков Виталий
Суворов Виктор