давнишнем, поддерживали в себе высокий дух умения, искусств, унаследованных
от предков.
Карналем обоих коней, - иначе не будешь знать нашу землю. Туркмены не могут
жить без пустыни. Ничто не дает такого ощущения свободы, как пустыня, и в то
же время здесь острее всего можешь почувствовать свою человеческую силу.
Когда-то несколько туркменских племен в поисках лучших пастбищ пустились в
странствия до самого твоего Днепра. Говорят, киевские князья дали им землю и
огороды. Наверное, они были там счастливы, но растворились, слились с твоим
народом, и нет о них никакого упоминания, только в старых книгах. А те, что
остались в пустыне, никому не покорялись, были свободны, независимы. Ни у
кого другого не было таких скакунов, как у туркменов, ни у кого не было
ковров такой красоты, как у туркменов. Ты должен все это увидеть здесь, ибо
здесь собирается вся Туркмения.
одну только ночь, а может, это говорила и не она, а ее удивительная древняя
земля?
животных и людей, пыль древности, запах овечьей шерсти, смрад от верблюдов,
теснота и беспорядок. Но вот Айгюль привязала коней к коновязи, и как раз
тогда неожиданно взошло солнце, ударило белой яркостью по пустынному
горизонту, высветило целые километры пестрых ковров, красную одежду на дивно
красивых женщинах в серебряных украшениях с голубым блеском бирюзы и
золотистыми капельками сердоликов; в нескончаемых базарных рядах
разостланные прямо на бурой, вытоптанной в течение тысячелетий земле,
ярились цветастые шерстяные и шелковые ткани, какие-то узкие и длинные,
разноцветные мотки шерстяных ниток, толстых и тонких, лежали мягкими
стежками посреди рулонов красных и серых овечьих шкур, серебристых
каракулевых смушек, целых скирд огромных туркменских папах, а между всем
этим - сушеные фрукты, красные гранаты, чарджуйские дыни в камышовых
корзиночках, задымленные мангалы, на которых жарилась баранина, котлы, в
которых варился плов и пятнисто клокотал "шир-чай", туркменский тигриный чай
с бараньим жиром и красным обжигающим перцем. Карналь с детства помнил
пестроту ярмарок, казалось, все они на свете одинаковы, но тут его поразило
это почти неистовое богатство красок на коврах, удивили высокие черноволосые
женщины, все чем-то похожие друг на друга, точно сестры, люди суровые и
прекрасные, - он не отрывал бы от них глаз.
тоненькой девчурки тоже вырастет такая женщина? И показалось обидным, что
такие женщины остаются навсегда в пустыне, а должны бы разъезжать по всему
свету, гордиться своей красотой: вот какие мы! На красной одежде у женщин
вызванивали большие серебряные монеты. На них были разные изображения - львы
с поднятыми в правой лапе саблями, султаны и шахи в тяжелых тюрбанах, с
драгоценными плюмажами, витые строки куфических письмен. Все загадочно, как
красота этих людей, как их молчаливость и задумчивость. Зато говорили за них
их ковры. Плотное плетение нитей, шелковистая поверхность, спокойный блеск,
приглушенные краски, как предрассветная пустыня или предвечерний сад, а из
них то здесь, то там неожиданно рвутся цвета яркие, режущие, неистовые,
точно крик сквозь века: желтые, пунцовые, пронзительно-белые. Но снова
смиряются бунтующие цвета цветом черным и темно-красным, и ковер струится в
бесконечности своих спокойных ритмов, в гармонической уравновешенности, с
какою может сравняться разве что движение небесных светил и спокойная
красота зеленых садов в оазисах.
Кызыл-Арвате наши женщины сплели самый большой в мире ковер. Его назвали
ковром Победы. А все эти ковры - это ковры веры. Мы не знали, возвратятся ли
наши отцы с войны, но верили, что они победят. Туркмены живут тысячи лет на
этой земле и будут жить вечно. Смотри, ты нигде не увидишь такого, как
здесь.
руки в вытертые кожаные или ковровые мехи, доставали оттуда полные пригоршни
старинных украшений, привезенных неведомо откуда. Вытаскивали вслепую,
создавалось впечатление, будто они и сами не знают, что в их мехах, - может,
пособирали сокровища целых родов и племен, привезли сюда то, что сохранялось
тысячелетиями, привезли не для продажи даже, а чтобы показать людям,
полюбоваться самим при белом утреннем солнце, среди яркости и кипения красок
этого необычного и неповторимого базара.
соглашалась. Наконец, после долгих споров, сама выбрала у одного старика
среди кучи старых монет, бус, нагрудников, браслетов нечто, мало походившее
на украшение. Серебряная трубочка, к ней на серебряных цепочках прикреплено
девять серебряных шариков, которые от малейшего движения мелодично звенят.
Айгюль взяла две такие трубочки, одну отдала Карналю, другую взяла себе.
Карналь протянул старику длинную красную тридцатку, тот кивнул головой в
знак того, что денег достаточно. Покупка совершена, но зачем она? Карналь
позванивал бубенцами, что малый ребенок, Айгюль спрятала свою трубочку в
карман, блеснула на него большими глазами, сказала с необычной серьезностью:
девять, и у меня тоже девять.
людей.
Ветер мгновенно заметает следы и относит человеческий крик. Бывает, что
ребенок оказывается по одну сторону бархана, а мать - по другую. Мать не
слышит плача ребенка, ребенок не слышит зова матери. Ветер уносит голоса, а
пустыня бескрайняя, можно разминуться навеки. Туркмены обречены звать друг
друга всю жизнь. У нас нет даже такого слова - "шепот", потому что мы знаем
только крик, но и крик теряется на ветру. Лишь такой непрерывный звон может
донестись до твоего слуха.
Украины, а ты мне - из Туркмении? Но ведь я и так обещал вам с мамой писать.
Потому что никогда не забуду Капитана Гайли.
Айгюль. - Когда-нибудь мы еще раз встретимся и сложим эти бубенчики, и мне
будет столько лет, сколько серебряных бубенчиков в наших руках.
неожиданно понял, что на маленькую Айгюль нужно смотреть именно при таком
ярком солнце. Словно бы впервые увидел ее удлиненные черные глаза и дивно
высокую шею, нежную и беззащитную. Почувствовал себя рядом с этой девочкой
тоже ребенком, забылось все, что было позади. Может, детство его уже и
кончилось, но юность еще не начиналась.
нее длинная и красивая шея. Такая шея прибавляет женщине уверенности.
Вспышки радости в черных глазах всякий раз, когда смотришь на себя в
зеркало. Самовлюбленность? Почему бы и нет? Каждая женщина должна быть
влюбленной в себя. Больше или меньше, в зависимости от обстоятельств. Когда
влюбленность не на кого направить, направляют ее на себя.
возможность прихорошиться. На полках остались их портфели. Одинаково
потертые, одинаково набитые, типичные портфели людей, которые лучшую
половину своей жизни убивают в командировках. Анастасия не любила
командировок. В чужом городе чувствуешь себя беспомощной, никому не нужной,
а это для женщины всего нестерпимее.
Ведь не запланировано. Не тот уровень. В гостинице "Украина" (кажется, в
каждом городе есть гостиница с таким названием) Анастасию встретили без
энтузиазма.
номер. Первый, как объяснили Анастасии, шел к вузам, а вузов в Приднепровске
больше, чем в столице. Прекрасно! Всегда приятно узнавать что-то тебе
неизвестное. Трамвай шел долго-долго. С одной стороны были городские
кварталы, с другой - заводы. Задымленные, черные, могучие, километры
толстенных трубопроводов, какие-то эстакады, мостовые переходы, причудливые
переплетения металлических конструкций, вагоны, движение видимое и скрытое,
конец света и рождение света. Впечатления не для молодой нежной женщины -
дух твой угнетается и возносится, пугаешься огромности и запутанности, в то
же время сожалеешь, что до сих пор не знала о существовании этой жизни, с
которой ничто не может сравняться, перед которой мельчают не только твои
личные заботы, но и все то, что до сих пор ты считала важным и исполненным
высокого смысла.
республиканской молодежной газеты произвело впечатление верительной грамоты.
Какие-то девушки бросились разыскивать секретаря, еще одна девчушка
добровольно прикомандировалась к Анастасии, заявив, что готова сопровождать
Перумов Ник
Посняков Андрей
Орлов Алекс
Прозоров Александр
Конан-Дойль Артур
Эриксон Стивен