могут быть?
тряхнул его так, что с него посыпались брызги, как с мокрого щенка.
хорошие старые песни. Но эти песни пелись не просто так. Они понуждали к
действию. Требовали действий.
А я тут подожду. Уберу, поставлю на место перегородку, приведу все в
порядок.
спускается по ступенькам, вернулся в комнату и вышел на балкон. Киев лежал
за Днепром на сонных круглых холмах, а над ним неслышно плыли золотые шапки
соборов, задумчивые и таинственные, как целые века.
солнца с чужих галактик. Призрачный свет пытается пригасить память, но ночь
возбуждает ее, бьет в нее темнотой. Все знакомо словно бы с сотворения мира:
зеленая трава газонов, серые столбы, бессильно повисшие провода, темная вода
залива, белые пески на острове, далекое плывучее золото киевских соборов.
успокаивала:
мосту Патона.
пересекли улицу. Незамеченный, прыткий, бодрый от дурацкого купания. Прыгнул
в воду просто из озорства: кто-то увидит, поднимет переполох. Но запал
пропал зря, только и добился, что пришлось мокрому бежать через всю
Русановку. Он еще не знал, какая неожиданность ждет его дома, и в мыслях не
держал, что придется в тех же мокрых брюках бежать назад разыскивать
Людмилу.
свет.
впереди, мужчины позади.
- дома ждал строгий тесть.
движением руки:
вам с балкона.
молодые люди. Я знаю Людочку так же, как Юрия, можете мне поверить.
Маленькое недоразумение, а у кого их не бывает? Зато я неожиданно
познакомился с вами, Анастасия, и больше узнал вас, Иван. А разве это не
прекрасно?
но те, видимо, пошли домой.
вот вам...
оглядываясь.
вынуждена подвезти вас домой. Уже никакого транспорта...
Шли, разделенные расстоянием, Анастасия была совершенно спокойна, а у
Кучмиенко все играло на сердце. Даже случайности служили ему! Может, один
раз попытался Карналь высвободиться из рук своего неразлучного спутника, но
не удалось ему, и теперь торжествовать будет все-таки он, Кучмиенко, -
предусмотрительным всегда везет. Они живут беззаботно и весело, им все само
плывет в руки, рано или поздно. Когда-то, когда Полина еще была жива, они
решили любой ценой в точности воссоздать всю обстановку, которая была в
квартире Карналя: мебель, ковры, посуду, стекло, фарфор - и впрямь, вскоре
им удалось это сделать. Но Карналь привез из Франции подаренную ему
какими-то дурными капиталистами, вообще говоря, не очень-то щедрыми на
широкие жесты, севрскую вазу, исполненную в какой-то загадочной технике.
Фарфор, а вид такой, точно она покрыта эмалью. Полина была в отчаянии -
никто ведь и не слыхивал о таком. Фарфор и эмаль? Невероятно! Но Кучмиенко
был спокоен. Если что-то в природе есть в одном экземпляре, то должно быть и
в другом. Непременно. Даже бог, как известно, заскучал в одиночестве и
призвал к жизни своего антипода - черта. Ученые нашли антимир. Какой-то
американец даже поймал античастицу, перегнав через специальные устройства
целое озеро воды. Кучмиенко нашел-таки похожую вазу! Не севрскую, не из
Франции, а нашу, императорского петербургского завода, зато сделанную
русскими мастерами и ничем не хуже иностранной, а даже лучше. Сам Карналь
это признал...
по комнатам кто-то бродит. Наверное, Людмила или Юрий. Убирают, забыв
помахать с балкона? Можно бы их позвать, но Анастасия приложила палец к
губам, отперла дверцу, завела мотор, поехала, почти не поддавая газа. Если
бы Карналь вышел в это время на балкон, он увидел бы Анастасию, и все,
наверное, произошло бы не так, как произошло, но он не вышел, а стоял у
двери квартиры и слушал, как по ступенькам поднимаются Люда и Юрий. "Жигули"
между тем тихонько отъехали от дома. "Я был рядом с сердцем твоим, но
отдалился".
окна своей гостиницы посмотрит на шоссе, увидит машину, узнает, а может,
хотела светом отгородиться от Кучмиенко, которому больше не сказала ни
слова.
Ночные милиционеры улыбались красивой водительнице. Золотистый фонарик
катился дальше, на тот берег, к киевским холмам, к парковой аллее, к
пылающему золоту лаврских церквей, которые как будто возносились в тихую
темноту.
довольно засмеялся Кучмиенко.
центре преимущественно академики и иные выдающиеся ученые, а они молодыми
бывают редко. Разве что их внучки.
Анастасия.
всегда был сплошной скукой. Все эти подсвечивания прожекторами архитектурных
памятников - детские игрушки. Он считал себя человеком слишком серьезным,
чтобы утешаться какими-то блестками. Конечно, если это нужно для заманивания
иностранных туристов, то пусть, а так он - против. И вообще против всего,
что не согласовали с ним. К сожалению, несогласованностей становилось все
больше. Кучмиенко удивлялся, возмущался, пробовал протестовать, но все
тщетно. По правде говоря, протестовать он начал с некоторым опозданием.
Поначалу старался и сам не отставать. Так сельский пес, выскочив из-под
ворот, гонится за автомашиной в надежде не отстать, а то и опередить, когда
же убедится, что усилия его тщетны, начинает хватать зубами колеса, а если и
это не удается, бессильно и яростно лает вслед. Для Кучмиенко все жизненные
перемены как бы воплощались в Карнале. Они знали друг друга тридцать лет. Из
них первые десять Кучмиенко был впереди, и он был добрый, щедрый,
великодушный, подавал руку помощи, а если и критиковал своего
Суворов Виктор
Конюшевский Владислав
Лукьяненко Сергей
Посняков Андрей
Свержин Владимир
Круз Андрей