Капитана. Профессор и Малыш, хоть и не видели всего, но догадывались. Криста
вела эсэсовцев к сараям.
женщина, что сегодня утром валилась на Капитана, хватала его в объятия...
Как это объяснить?
знать!
предательство и рьяность.
выдать, потом пожалеть. Милосердие после предательства.
Малыш. Тяжело шуршал сеном, сопел, топтался, шелестел, пырял во все стороны
вилами, пробежал в один угол, потом в другой. Малыш почувствовал, как
холодный стальной зубок пронзил ему ладонь, ждал, что вилы ударят еще раз,
теперь уже в спину или в шею, но Паралитик выругался напоследок, бросил вилы
на сено и побежал к лестнице.
Скажи им все!
или сбил на землю: там кто-то упал, падение тела услышали те, что в сене,
явственно и четко, и сразу - выстрел, точно загремели все пушки мира,
раскололась земля, и крик Капитана: "А-а-а-ой!" И стон. И тишина.
лестницы. Малыш пропустил Профессора, но спускались они вместе и выбежали из
сарая плечом к плечу, еще надеясь своим появлением спасти Капитана.
Опоздали. Капитан лежал мертвый, Криста стояла между двумя эсэсовцами не то
перепуганная, не то удивленная, эсэсовцы уставились на двух беглецов с
недоверием, граничащим с растерянностью.
броситься на убийц с голыми руками.
звякнула о камень, высекла искры у ног Малыша, эсэсовец крикнул хрипло,
показывая на тело Капитана:
даже эсэсовцы. Профессор опустился на колени, поцеловал убитого в лоб. То же
сделал и Малыш. Потом осторожно взяли Гайли и понесли, хотя сами чуть
держались на ногах. Ощущали под руками еще теплую кровь Капитана. Она
казалась им их собственной кровью. Эсэсовцы в мертвом шорохе своих плащей
шли позади.
Никто не оглянулся. Никто не спросил ничего. Она стояла и тихо всхлипывала.
Будто снова война и снова фашисты бросают его за колючую проволоку. А за нею
бродит Криста, показывает на него пальцем, истерично кричит: "Вот он,
возьмите его!"
Дважды был совсем недалеко от того гессенского городка, в котором застрелили
Капитана, выданного Кристой. Можно было попытаться найти ту женщину,
спросить через столько лет: "Зачем вы так поступили? Почему?"
деятельности, где была бы такая концентрация людей, наделенных руководящими
функциями. Каждый третий-четвертый уже руководитель. У старшего научного
сотрудника - два-три подчиненных. У заведующего сектором - до десятка
ученых, у начальника отдела - еще больше. Каждый руководитель должен давать
задания, проверять их выполнение, объяснять, подсказывать, критиковать,
разрешать споры, мирить, вдохновлять, обещать, подталкивать. Невероятные
потери времени. Чем выше поднимается человек по ступенькам руководства, тем
меньше у него остается времени для науки, для раздумий, уже не говоря о
сугубо человеческой повседневной жизни, отнятой жестоко и навсегда. Время
идет, летят годы, их не вернешь. А жизнь привлекательна не годами - днями,
часами, мгновениями.
ни единой свободной минуты. Его мозг работал даже во сне, это был какой-то
сплошной кошмар, и кошмар тот с годами становился тяжелее, так как времени
оставалось все меньше и меньше, приходилось чуть ли не красть крохи времени
для размышлений - все остальное поглощала так называемая руководящая работа.
Двадцать лет он начальник СКБ электронных машин. От зарождения, от первого
дня, от нуля и вот до сегодня, когда уже изданы чертежи машин третьего
поколения и на кульманах расчеты машин поколения четвертого.
то ли завод присоединили к СКБ, образовалось научно-производственное
объединение, и Карналь вынужден был стать его директором. Его успокаивали
тем, что дадут сметливых заместителей. Никогда нет недостатка в тех, кто
умеет успокаивать. Так же никогда нет недостатка и в заместителях.
Заместителем по общим вопросам сделали Кучмиенко. В СКБ он заведовал
сектором общих разработок. Карналь мечтал выгнать Кучмиенко уже через год
после создания СКБ, для такого человека там не было ни места, ни работы, он
способен был только испортить сделанное другими, возле него самые
талантливые, самые умные становились бездарностями и дураками, это был не
человек, а какой-то ходячий нивелятор, интегратор в направлении исчезновения
любых способностей, от таких следует спасаться, как от чумы, но кто-то
выдумал для Кучмиенко сектор общих разработок, и Карналь был бессилен.
Иногда Карналю казалось, что и директором он сам был поставлен именно для
того, чтобы Кучмиенко стал его заместителем. Кучмиенко, как медведь из
известной притчи, идти за тобой не хочет, но и одного тебя не пускает. Ты
прикован к нему, как Прометей к скале. Казалось бы, что может быть проще:
возьми порви цепь, стань свободным. Ничего не получалось.
широкое, тяжелое, от глаз тянутся какие-то странные валики жира, пивного
цвета глаза не могут сосредоточиться ни на чем, так как их никогда не
сопровождает мысль, дебелая спина угодливо выгнута даже перед телефонной
трубкой, высокий, неуклюжий и... никчемный. Но его никчемность видит только
Карналь, все другие почему-то ослеплены деланным добродушием Кучмиенко. Это
длится уже много-много лет, целую вечность.
Алексей Кириллович, - сказал Карналь, чтобы отвязаться от Кучмиенко.
действий. Подсылая кого-нибудь к Карналю или подсаживая ему в ближайшие
сотрудники, всегда хвалился: "Мои кадры!" Когда Карналь убирал этих людей
из-за их непригодности, Кучмиенко находил еще похуже.
развития объединения. Где он? Или ждешь, пока начнется следующая пятилетка?
Кажется, договорились, что перспективный план разрабатывает твое ведомство.
провода бумагами, стал перечислять:
социально-экономическая характеристика объединения и его перспективные
научные задачи. Второй: совершенствование социальной структуры коллектива...
разработки? Нужны конкретные разработки. Институт Патона, кстати, уже
представил свой план.
Кирилловича. Тот вскользнул в кабинет, как тень, приблизился и не
приблизился, был, наверное, между Карналем и Кучмиенко, между небом и
землей, между присутствием и отсутствием, неуловимый и неопределенный
человек, которого не обвинишь, но которым и не восхитишься.
здесь.
Шилова Юлия
Сертаков Виталий
Орловский Гай Юлий
Суворов Виктор
Сертаков Виталий
Андреев Николай