лодках. В Синопе сожгли все, разграбили, захватили коней - и сюда.
спокойных людей, среди них самый спокойный - отец ее, султан Сулейман, но
такого человека, как этот бывший султанский конюх, найдешь ли еще на
свете.
было больше, мы и одолели. Семьдесят и двоих отвез в Эди-куле. Их вожака
тоже. Теперь грызет свои кандалы.
ей! Немедленно! Ведь была она не просто девушкой, а султанской дочерью,
настроения у нее менялись с такой скоростью, что даже сама не успевала
удивляться. А уже в следующее мгновение воскликнула:
тебя.
Михримах, так, будто визирь был котом, а принцесса птичкой или мышью.
хочешь. А вам бы, ваше высочество, не следовало идти в то паскудное место.
охотники указать дорогу, да только ведь ехать не на чем.
Как его зовут?
велит его величество султан - и...
ну, и от нечего делать помахивает сабелькой.
отрубят голову? Уж если посылать, то меду и водки.
как от крови.
пьяны. Как сказано: <Купайтесь в их крови>.
султанше! Немедленно рассказать матери! Ведь это же с ее земли! Все ли там
такие?>
этот добрался. Забыл о мудрости: прежде чем украсть минарет, подумай, как
его спрятать.
самом главном узнаешь слишком поздно. И хотя весть о казаках в Эди-куле,
словно бы состязаясь, принесли ей Гасан-ага, Михримах, даже сам султан,
Роксолана знала, что уже поздно, что ничем не поможешь, да еще и этот
неповоротливый и неуклюжий Рустем на этот раз проявил неуместную резвость
и дал Сулейману прекрасный повод выставить перед всем Стамбулом виновников
ужасного пожара, сожравшего чуть ли не половину столицы, обвинив этих
несчастных, не спрашивая их провинности, ибо побежденный всегда виноват и
всегда платит самую высокую цену.
мед-горiлочку, та не день не нiчку, та й не в одиночку!..>
видеть, как ест и пьет Байда в подземельях первого палача империи
Джюзел-аги...
умением чувствовать. Неожиданно весь мир для Роксоланы замкнулся на этом
странном Байде с его казаками, жила теперь в каком-то лихорадочном
напряжении, ждала каждый день вестей из Эди-куле, гоняла туда Гасана,
дважды вызывала к себе Рустема-пашу и оба раза прогоняла с не присущей ей
злостью, ибо ничего иного не мог вызвать в ней этот неуклюжий и так
по-глупому предупредительный босняк, пожелавший превзойти всех султанских
визирей на чужом горе. И это она возвратила этого нелюдя из забвения,
призвала в столицу!
просьб, которые готовила для султана. Что придумать, как подойти к
Сулейману, о чем просить? Ей почему-то казалось, что она не сможет жить в
этих дворцах, если не воспользуется на этот раз своей властью, чтобы
помочь людям, в жилах которых течет родная кровь, голоса которых стонут
где-то в подземельях точно так же, как стонал здесь в рабстве ее голос, в
глазах которых те же самые вишневые звезды, что и в ее глазах.
тревожные дни избегал Роксоланы. Может, встревожился, когда увидел, как
засверкали ее глаза от известий о заточенных казаках, может, донесли ему,
что Михримах посылала этим разбойникам напитки и еду, - он допустил к себе
Рустем-пашу, расспросил, как тот управился с такими дерзкими налетчиками,
одарил его кафтанами, затем ввел в диван и велел рассказать о своем
геройстве во время пожара визирям, чтобы те смогли надлежащим образом
оценить его преданность султану, которую сами они не сумели проявить в
такое смутное время. Визири возненавидели Рустема сразу и единодушно, но
его это не очень беспокоило, он лишь посмеивался в свой жесткий ус: <У
кого целые штаны, тот садится где хочет>. Считал, что совесть его чиста,
потому что выполнил свой долг перед султаном. Если бы ему сказали, что
султаном назван вороной жеребец из его конюшни, он точно так же старался
бы и для жеребца, ибо, если подумать, жеребец такой же правоверный, как и
султан.
наладится само по себе, потому что в руках у него была принцесса Михримах,
с которой каждодневно упражнялся в верховой езде на Ат-Мейдане,
удовлетворяя ее праздное любопытство к украинским пленникам в Эди-куле.
Если уж человека вырвали из зубов черта и с другого конца света призвали в
столицу, то зачем-то он нужен. Главное здесь - затеряться в толпе,
пристроиться где-нибудь, хотя бы на краю гигантского придворного колеса,
которое само тебя закрутит, а крутилось же оно непрестанно, размеренно,
несмотря ни на что. Султан молился в мечети, заседал с визирями в диване,
вместе с великим муфтием Абусуудом, который, подобно ученому чижу,
ежедневно корпел над законами, ходил в мечеть, султанша изнывала где-то в
глубинах гарема, принцесса Михримах училась верховой езде, украинские
пленники надежно сидели в подземелье в Эди-куле, евнухи сплетничали по
всем закоулкам Топкапы, стремясь заменить свою мужскую неполноценность
языком, которым они владели так же умело, как янычары оружием.
Рустем по своей неопытности еще не смог заметить, - это то, что султан не
звал к себе Роксолану, а она не шла к нему, не просила, не посылала писем
через кизляр-агу Ибрагима, схоронилась в глубинах дворца, будто умерла.
подозрением. Может, падет всемогущая султанша или хотя бы пошатнется. Мол,
разгневался султан на свою жену, все подземелья Эди-куле забиты
злоумышленниками, которых султанша зазывала из своих далеких заморских
степей, провела, содействовала, подговаривала, помогала, чуть ли не сама
поджигала с ними Стамбул. И теперь будет расплата и возмездие. Не миновать
кары и самой Роксолане.