вылетают мухи, в ушах засела скверная овечья хвороба - что это за султан!
Вот Мустафа - это настоящий султан, богом данный, пора уже, чтобы Мустафа
занял трон. Мустафу султаном!
пересказал все, что слышал в Конье, но великий визирь и тут не
встревожился, только ухмыльнулся:
Так почему он должен тревожиться? А на тридцать тысяч янычар было у него
триста тысяч спахиев, верных султану до смерти, ибо не Мустафа давал им
дырлыки, а Сулейман. Говорят же, что топор не расколет свою рукоять. И
ослепнет тот кот, который съедает свечи в мечети.
те, кто пытался стать как можно ближе к трону Сулеймана, поэтом. Он был
родом из той самой местности, что и прославленный поэт Ахмед, и тайком
мечтал достичь такого положения, какого достиг когда-то его предок. Ахмеди
в Амасии преподнес великому Тимуру хвалебную касиду, написанную так
изысканно, что повелитель мира сделал Ахмеди своим недымом*, в обязанности
которого входило развлекать повелителя остроумными беседами. Собственно,
из-за остроумия Ахмеди и лишился всех тех высоких милостей, которых достиг
благодаря своему поэтическому таланту. В бане Тимуру прислуживали два
мальчика-раба. <Нравятся тебе?> - спросил Тимур своего недыма. <О
повелитель! - приложил к груди руки Ахмеди. <Чего они стоят, по-твоему?> -
<Один стоит Египта, а другой всех сокровищ мира!> - воскликнул Ахмеди.
<Дорого же ты ценишь моих рабов. Тогда чего же стою я?> - спросил Тимур.
<Вы, повелитель? Вы - восемьдесят акча>, Тимур чуть было не задохнулся от
таких дерзких слов. <Восемьдесят акча? - закричал он. - Да у меня мейзар*
на бедрах и тот стоит восемьдесят акча!> - <Вот я мейзар и оценил, -
спокойно промолвил Ахмеди. - А вы сами, о падишах, не стоите ничего>.
Сулейман, сын Баязида Йилдирима, разбитого хромым кочевником. Через
полтораста лет то же самое повторилось с Ахмед-агой. Он написал сатиру на
Рустем-пашу, в которой высмеивал его толстую кожу, которую не может
прокусить никакой овод, и когда сатира дошла до великого визиря, его
разъярило не то, что в ней написано, а то, что спахийский ага оказался
поэтом, то есть представителем того племени, которое сераскер ненавидел
более всего на свете. Он поклялся отрубить голову Ахмед-аге, как только
тот попадется ему в руки, и поэт-неудачник вынужден был даже в бегстве
повторить судьбу своего предшественника: он кинулся в Стамбул, к султану
Сулейману.
шах-заде и в лагере самого сераскера бунтуют чуть ли не каждодневно,
называют своим султаном Мустафу, ибо, мол, падишах Сулейман слишком стар,
чтобы водить войско против врагов. На престол должен сесть законный
наследник, с чем все согласны, противится единственный Рустем-паша.
Поэтому следует снять голову великому визирю, а старого султана послать в
Димотику на отдых. Шах-заде Мустафа, вместо того чтобы унять крикунов,
появляется перед ними в золотом кафтане, называет янычар братьями и
сыновьями, щедро одаряет золотом из султанской казны, сам же тайно
сносится с шахом Тахмаспом. Рустем-паша единственный сохраняет верность
престолу и зовет султана, чтобы тот пришел и взял войско в свои руки, пока
не поздно.
Султан сразу же кинулся в Конью. С Роксоланой попрощался торопливо, она и
не пыталась задерживать его, чувствуя, что ныне должно что-то решиться.
Джихангиру, чтобы тоже прибыл в султанский лагерь, но самого младшего сына
долго не могли найти, потом еще дальше везли, и он опоздал, к тому же был
в таком состоянии, что не понимал, где он и что происходит вокруг.
равноденствие. Две недели Сулейман отдыхал в своем огромном шелковом
шатре, затем вызвал к себе Мустафу. Был один в шатре, весь в золотой чешуе
сидел на троне в самых дальних глубинах шатра, разделенного прозрачными
муслиновыми занавесками на несколько помещений. Мустафа приехал на белом
коне, одет был во все белое, словно бы хотел показать чистоту своих
намерений и незаинтересованность в той суете, которая происходит вокруг
трона. Собираясь к султану, мыл руки. Упал у него перстень с зеленым
бриллиантом и не утонул, остался на поверхности. Шах-заде расценил это как
предсказание: счастье его достигло наивысшей точки, и теперь может
наступить падение.
- знак, что твои желания исполнятся.
ведь султан ждал его одного, чтобы поговорить с ним, как отец с сыном.
Мустафа вошел горделиво, важно, высокий, крутоплечий, величественный,
пройдя переднюю, где не было ни единой живой души, приоткрыл занавеску.
Плутая в мягких коварных тканях, шагнул в глубину шатра, остановился,
удивленный, ибо и здесь не было никого, только со всех сторон свисали
муслиновые занавески, будто призрачные сети, в которые должна была попасть
чья-то заблудшая душа. И пока Мустафа стоял и удивлялся, из-под
нагромождений и складок мягких прозрачных тканей, из самых темных углов
бросились на него огромные черные дильсизы. Шах-заде мгновенно обнажил
саблю, взмахнул ею, отгоняя немых шайтанов, стряхнул двоих или троих с
плеч. Лишь тогда в глубине шатра, за несколькими рядами прозрачных
занавесок, увидел султана, сверкавшего тусклым золотом, застывшего в
неподвижности, словно умершего.
обращаясь с просьбой, и не к кому-нибудь, а к человеку, смерти которого
ждал чуть ли не со дня своего рождения, которого презирал и не любил. -
Ваше вел...
трона, на котором так часто видел себя уже и не в грезах, а наяву, но в
это время сзади, из-за спин громадных султанских телохранителей, подкрался
к Мустафе придворный вельможа Зал Мухаммед-паша, сноровисто набросил
шах-заде на шею тонкий шелковый шнурок, изо всех сил стянул его, и
султанский сын упал на ковры.
ковер, как выносили из шатра. Потом велел позвать визирей, великого муфтия
и великого нишанджию и писать фирман о наследнике престола. Наследником
провозглашался самый старший сын султанский - шах-заде Селим.
далеко, да он и так знал ее мнение: склонялась сердцем к Баязиду, потому
как напоминал ей самого султана, единственного мужа, которого должна была
любить. Собственно, выбирать было не из кого. Было пятеро сыновей,
осталось два. За Селима говорило старшинство. Кроме того, в нем есть
необходимая степенность, можно сказать, султанская почтенность. Баязид
слишком легок, юрок, добычлив, неутомим, непоседлив, казалось бы,
настоящий воин и внешне даже похож на своего отца в молодости, но не
унаследовал от султана глубоко скрытой неподвижности, способности к
упорному размышлению. Кто не умеет сидеть на месте, не умеет думать.
Мудрость в сдержанности, неторопливости, в умении сосредоточиться. Он,
Сулейман, умел это делать даже в походах. Баязид не способен к этому даже
в тот момент, когда задерживается на некоторое время на одном месте. Все у
него вразброс - мысли, настроения, увлечения. Даже гарем свой он как-то
умудряется разбросать так, что часть одалисок всегда оказывается там, где
он выныривает: то в Стамбуле, то в Брусе, то в Конье. Уже успел родить
четверых сыновей со своими женами, ждет, кажется, пятого в Брусе. Даже в
этом словно бы сходен с султаном, но одновременно и отличен, потому что
Сулейман держал свой гарем (пока держал) на одном месте, в царственной
неприкосновенности, как и надлежит для двора падишаха, а этот развозит по
всей империи.
делами, проводит время на охоте да в пьянстве, пропадает в гареме,
предаваясь безудержному сладострастию, но зато всегда на месте, не
мечется, знаешь, где его найти, есть в нем внутренняя сдержанность, столь
милая сердцу Сулеймана, а еще милее внешность Селима, который словно бы
повторил свою неповторимую мать лицом, волосами, ослепительностью кожи.
сердцу. Так, Чингисхан назвал своим преемником Угедея, Тимур - Улугбека.
стояли над лагерем до утра. Янычары кричали, что все это происки
султанского зятя, и требовали у султана головы Рустема. Рустем и здесь
остался верен своему обыкновению. <Мышь, рожденная в мельнице, грома не
боится>, - сплевывая себе под ноги, посмеялся он на диване.
требования. Всю жизнь сопровождали они его, были самыми верными, но
одновременно и самыми непокорными, всегда недовольными, всегда чего-то
требовали, и он давал им каждый раз не то, чего хотели, каждый раз
обманывая, но умело удовлетворяя самых завзятых крикунов то лаской, то
подкупом, то обещанием. Обманул и на этот раз. На диване отобрал
государственную печать у Рустем-паши, велел ему немедленно возвращаться в
Стамбул, а великим визирем назвал хитрого Ахмед-пашу, хотя все думали, что
уже на этот раз печать окажется за пазухой у Мехмеда Соколлу, который
Шилова Юлия
Прозоров Александр
Контровский Владимир
Белов Вольф
Роллинс Джеймс
Каменистый Артем