родом. Румелийский беглербег сообщает о зачинщиках беспорядков в тех
местах.
отблагодарить тем же самым. Имеет намерение поднять всю империю против
султана, но согласен поделиться властью со мной. Себе хочет Румелию, мне
отдает Анатолию.
думаю об их богах, ангелах, об их справедливости и тоске по свободе в
душах людей, лишенных будущего, людей, единственное богатство которых -
ненависть>.
ума.
пренебрегать. Я сообщу о самозванце падишаху, а ты подай весть
бунтовщикам. Найди способ.
его людьми снова к польскому королю. Велела во что бы то ни стало склонить
короля ударить на орду, поставить свои заслоны, может, и возле Очакова, и
перед Аккерманом. Султан далеко, в Румелии бунтует самозванец, огромная
империя может не сегодня завтра развалиться. Когда еще будет лучший
случай?
отважных людей, но не возвращайся ко мне с пустыми руками!
той части ада, где царит такой холод, что если выпустить оттуда хотя бы
капельку, то все живое на земле погибло бы. Она овеяна адским холодом
аз-Замхариа. Охвачена такой безнадежной кручиной, что ей не помогли бы
даже самые дорогие на свете султанские лекарства - растертые в порошок
драгоценные камни, за каждый из которых можно купить целый многолюдный
город. Застывшее сердце ее обливалось кровью при одной мысли о сыновьях.
Неистовая душа ее окаменела от тоски. Думала о своих детях. Маленькими
привязывали их к черной, как несчастье, дощечке, чтобы не дышали слишком
жадно и не захлебнулись воздухом. А их уже обступали демоны смерти,
которые ждали, когда ее сыновья захлебнутся собственной кровью. Какой
ужас! Все, что она ценой своей жизни отвоевывала у демонов, становилось
теперь перед угрозой уничтожения, уничтожалось с жестокой
последовательностью у нее на глазах, и не было спасения. Может, и султан
потому так часто убегал от нее в походы, ведая, что ничем ей не поможет?
Уехать - все равно что умереть. Он умирал для нее чаще и чаще, но
возвращался все же живой, а сыновей приносили на носилках смерти.
сверху, изо всех сил ударяли в красный ковер, и словно бы красный дым
поднимался в соборе, все здесь клубилось, двигалось, вращалось волнами, от
которых мутилось в голове.
четырехгранных столпов, попыталась найти успокоение в холодных мраморных
плитах, отчаянно уставилась взглядом в мраморные плиты, которыми обложен
был столп во всю свою высоту. Красноватые плиты были в каких-то
причудливых узорах. Будто забытые письмена древности, будто послание к
потомкам от гениев, сооружавших эту святыню. Бесконечность пространства
словно бы повторялась в капризных узорах камня, который долгие-долгие века
обращался к каждой заблудшей душе своим разноголосьем, запутанностью,
затаенностью. А может, это только игра ее болезненной фантазии или
торжество злых сил, которые даже чистую поверхность мрамора сумели
замутить, будто невидящие глаза судьбы? Блуждала по коврам за столбами,
встревоженно рассматривала узоры. Внезапно на левом столбе выступила из
мрамора отталкивающая маска. Будто дельфийский идол с гневливым молодым
ликом, полным ужасной гордости и неземной силы. Сдерживая стон, рвавшийся
у нее из груди, Роксолана отпрянула в сумерки боковых нефов, пошла ко
второму столбу, но навстречу ей из древнего мрамора уже выступал новый
предвестник ада - женоподобный, сладострастный, чарующий в своем
коварстве, греховно влекущий. Дальше, дальше от искушений! Она чуть ли не
бегом кинулась к третьему столбу, преодолевая безбрежное поле красного
ковра центрального нефа, затем к четвертому, металась затравленно между
этими могучими столбами, державшими на себе самый большой в мире свод, и
всюду встречали ее красноватые лики дьяволов, на всех плитах различались
сквозь мрамор устрашающие маски, мрачные и отталкивающие. Там сухой,
костистый черт с жестоким взглядом, с бровями, подобными ломаной молнии,
там звериная голова - что-то пучеглазое, широкомордое, такое мохнатое, что
из-за зарослей едва виднеются коротенькие рожки сатанинские. Еще дальше -
настоящий Люцифер с рогатинской иконы страстей господних: из раскрытой
пасти виднеются острые клыки, огнистые глаза пронизывают до костей. Злой
дух, символ всяческой жестокости и кровавых преступлений.
окружает султаншу, с удивлением останавливается, ловит взгляд этой
царственной женщины, вперяет глаза в мрамор.
дьяволы! От главного входа бежит ходжа в зеленой широкой одежде, держа
туфли в руках, замахивается этими туфлями на детей: <Прочь! Прочь!> Дети
прячутся за столпами, дразнят ходжу оттуда, но он сталкивается с султаншей
и замирает в поклоне. От взгляда ее султанского величества у слуги божьего
поскользнулась нога выдержки и вздрогнула рука смелости.
не уступил ей дорогу, может, так и наскочила бы на слугу божьего. Почти
выбежала в притвор, поскорее отсюда, к выходу, на вольный воздух! Но и в
притворе во всю ширь внешней стены снова кипение бесовских масок, дьяволы
злобные, похотливые, черно-багровые, ненасытные, подобные двуногим
дьяволам, самцам, головорезам и ничтожествам стамбульским.
ветра, она задохнулась от бесконечности простора, и солнечный блеск летел
по миру такой, что она должна была бы забыть о только что пережитом
кошмаре, вспомнить, что она всемогущая султанша, повелительница земли,
народов и стихий. Гордо повела головой, прищурилась, озарилась привычной
улыбкой, шагнула на широкие ступеньки, покрытые ковром, и только тогда
увидела внизу, возле ступенек, где уже кончался ковер, на белых каменных
плитах распластанного, как ходжа в Софии, человека. На нем была
испачканная, изорванная одежда. Перепоясан был этот человек грозным
оружием. Еще несколько таких же самых, точно так же вооруженных, держали
поодаль коней с вытертыми седлами, измученных, в мыле. А тот, что
распластался у ступенек, на вытянутых руках поднимал над головой шелковый
свиток с золотыми султанскими печатями.
от повелителя трех сторон света, защитника веры, меча правосудия.
Тахмаспом. Два года изнуряли султан и шах землю и войска, целый год вели
переговоры, продолжая истязать несчастные земли. Султан уступал Восточную
Армению, Восточную Грузию и весь Азербайджан, оставив себе Западную
Армению и южные города ее Ван, Муш, Битлис. В договоре было предусмотрено,
что между османскими и кызылбашскими владениями область города Карса
оставалась безлюдной и в запустении, словно напоминание об этой ужасной и
бессмысленной войне. Может, султанские нишанджии напишут, что Сулейман
плакал, молясь в мечети после подписания мира? Больше оснований для плача
имели убитые, но убитые не плачут.
целовал воздух, целовал простор от радости, приближаясь к ней. Какое
лицемерие!
а как визиря. Был в Стамбуле единственный из визирей его величества
падишаха, поэтому должен был позаботиться о надлежащей встрече
победоносного войска, от численности которого в воздухе появляется
спертость, землю охватывает страх землетрясения, а небо - сотрясает
плачущий стон.
промолвила, обращаясь к Рустему. - Устрой его величеству встречу, какой
еще не знал Стамбул.
траву. Перед властелинами открывай уши, а не уста.
Афанасьев Роман
Перумов Ник
Шилова Юлия
Панов Вадим
Роллинс Джеймс
Лукьяненко Сергей