у адмирала Пияли-паши молодая невольница.
Роксолана.
уперся. Привез ее только для гарема его величества, но непременно за
золото, ибо то, что куплено, всегда ценится выше, девушка же стоит того -
она одарена неземной красотой.
восторгаться своими женскими достоинствами, ибо все принадлежало только
ей, но ведь в этих дворцах царило неписаное правило: не восхвалять при
султанше других женщин, - почему же оно должно нарушаться именно при ней?
создание принадлежит к числу чудес, на которые способен только всемогущий
аллах.
глазам. Девушка ослепляла своей неземной красотой, своим невиданной
нежности лицом, огромными синими глазами, каким-то сиянием, излучавшимся
от нее, будто таинственный зодиакальный свет.
шестнадцатилетней девушки. Она была марранкой, из Испании, принадлежала к
народу, который подвергался гонениям в течение многих веков. Остатки
марранов изгнал Филипп, а тех, кто не хотел покидать своего жилища,
хватала в свои немилосердные руки инквизиция. Родители Нурбаны вместе с
несколькими сотнями семей таких же изгнанников осели на Сицилии, но
местные фанатики прогнали их оттуда. На стареньком паруснике несчастные
поплыли на восток, надеясь спастись - о диво! - во владениях султана
Сулеймана. Но на море их взяли в рабство венецианцы и продали на Мальте.
Оттуда хозяева повезли их во Францию, но по дороге ужасная буря вдребезги
разбила корабль, и все марраны нашли свою смерть на морском дне. Нурбана,
единственная из всех, чудом спаслась, ухватившись за обломок корабля.
Потерявшую сознание, ее выловили турецкие корсары и, пораженные ее
красотой, привезли в Стамбул.
танцам, обхождению - готовила для Баязида. Через несколько месяцев после
того, как привез он в Стамбул тело Джихангира, показала ему Нурбану. Но
Баязид лишь посмеялся над материнским восторгом.
Такой нужны рабы, а я люблю свободу.
тут он оказался настоящим ее сыном, не поклонялся красивой внешности,
сразу проникал в сущность, а что можно увидеть в этой ослепляющей девушке,
кроме порабощения ее красотой!
наконец Нурбану одному из ее сыновей, но не Баязиду, а Селиму - пусть
вперит свой взор в эту невиданную красоту и забудет обо всем на свете.
Может, хоть тогда султан поймет, кому следует передать трон и наследство.
на Босфоре, где упорно сидел Селим, не выезжая даже в Манису, передала
сыну и письмо. Писала: <Более красивой девушки еще не видывали Топкапы.
Сынок, прими ее в свой гарем. Не будешь каяться>.
и танцами своих одалисок. Десятка полтора голых девушек под звуки бубна и
тарбук кружились вокруг шах-заде, который вяло кивал головой и проводил
пальцем сверху вниз, сверху вниз, покачиваясь, будто тряпичный божок.
Письма султанши читать не стал, отбросил его в сторону, как это делал даже
с фирманами самого султана. В гареме рядом с ним не было советчика и
наставника Мехмеда Соколлу, и он делал что хотел. Но у хазнедар-уста было
повеление передать Нурбану в руки шах-заде, поэтому, несмотря на
сопротивление девушки, непривычной к таким зрелищам, старуха все же
протолкалась с нею сквозь вереницу голых танцовщиц и подвела к Селиму. Тот
захлопал покрасневшими глазами, взглянув на странную девушку, укутанную в
шелк, тогда как все тут были нагие.
девушке, чтобы села рядом с ним. - Умеешь танцевать?
друг перед другом? - прошептала она.
рванул с нее шелковое покрывало. - Снимай это тряпье! Мигом!
повеление, сама же, закрываясь от стыда и возмущения, выбежала из зала.
шербетом, восклицая:
к нему Нурбану.
огромными глазами, так что Селим даже почувствовал нечто похожее на
неловкость, хотя и не ведал, что это такое. Удивляясь самому себе, ласково
пригласил девушку:
расступается и он повисает на облаке блаженства.
Ты и вправду живая или, может, призрак?
величайшее сокровище на этом свете.
любовь к тебе! - горячо воскликнул Селим и протянул к ней руку.
промолвила:
большим сокровищем, если мои дни продлятся и глаза твои не будут искать
покоя на других красавицах.
этом, ни на том свете, никто меня не сможет разлучить с тобой!
когда-то такой же всемогущей султаншей, как и она сама? Если бы знала,
наверное, никогда не сделала бы этого. Надеялась, что Селим потеряет разум
возле Нурбаны, а произошло совсем по-другому: в него словно бы влилась
какая-то неслыханная сила, завладевшая им до конца его дней. Селим вызвал
своего верного Соколлу, накричал на него, почему замешкался в Стамбуле,
потом кинулся к султану с просьбой отпустить его в Манису, на что Сулейман
ответил кратко:
смертей. Баязид прислал султану голову Лжемустафы в кожаном мешке, но
навстречу ему полетел фирман не с приглашением в столицу, не с
помилованием, а с суровым повелением ехать в Амасию, минуя Стамбул.
спокойствия в империи!
мрачных днях и часах своего пути. О том, как скакал на коне со своими
верными людьми (возле него всегда ютятся бездомные люди, бездомные псы,
чувствуя его открытую и добрую душу). О том, как пробежало время в долинах
рек и над горными вершинами. О том, как распугивали они всех встречных, а
позже увидели, что никто их уже не боится, ибо весь горный край перед
Серезом был полон бунтовщиков. К Мустафе тянулись, наверное, все самые
бедные люди, идущие со всех концов империи. Грязные, немытые, охваченные
отчаянием, в рваных кожухах, с нечесаными бородами, без оружия, с одними
кольями да камнями шли к нему, как к спасителю Махди, которого ждут в
тысячном году хиджры. Жарили на огне баранов, рвали на куски мясо, пили
кислое вино или простую воду из горных ручьев, говорили глухо, угрожающе,
несметное множество людей давало им силу, считали, что испугают султана
одним лишь своим видом, ведь разве же не испугался этот всемогущий султан
когда-то на Дунае простой жабы, которая выпрыгнула у него из-под ног, и не
перенес переправы на другое место?
не освятится имя твое, воля твоя не исполнится ни на небеси, ни на земле,
трон твой качается и падает. Дай нам хлеб наш насущный, тобою отнятый, не
вводи себя во искушение прелестями Хасеки, но избави нас от твоих
проклятых головорезов. Аминь>.
память с человеком неразлучна. Сидя у костров, повстанцы вспоминали
Максимов Альберт
Шилова Юлия
Суворов Виктор
Никитин Юрий
Зыков Виталий
Ильин Андрей